Партиец
Шрифт:
После чего я положил на трибуну перед собой листки с «тезисами», и вопросительно посмотрел в сторону товарища Сталина.
— Мы вас слушаем, товарищ Огнев, — кивнул он мне доброжелательно.
Ну я и начал. Еще в кабинете Иосифа Виссарионовича высказывал первые мысли о необходимых мерах по коллективизации, а пока дома сидел и писал, сумел их упорядочить, да еще несколько моментов вспомнил и добавил.
В целом смотрелось, что я словно просто уточнял, на что конкретно нужно обратить внимание при выполнении плана. Сам не ожидал, что так получится. И упор в моих тезисах был на продовольственную часть, ее реализацию, а не промышленную, как в плане. Выслушали меня сдержанно. Многие судя по лицам еще не до конца понимали, чего в итоге
После своего выступления, задерживаться на конференции я не стал. На адреналине прочитал свои листки, а как сошел со сцены — тут же навалилась усталость, и организм напомнил, что я полночи не спал. Откат пошел. В итоге я вернулся домой и просто упал на кровать, сразу провалившись в сон.
Первый день партконференции закончился.
По его итогу поставили задачи:
— в относительно короткий исторический срок догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны;
— обеспечить быстрый рост индустрии и подъём сельского хозяйства;
— развернуть движение масс за культуру;
— повести дальнейшее наступление на капиталистические элементы в городе и деревне;
— неуклонно укреплять обороноспособность.
В целом — ничего неожиданного, кроме просьбы товарища Сталина и выступления почти никому неизвестного комсомольца, на ней не произошло. Да, для дальнейшего будущего страны ее итоги очень важны и являются переломными для политики государства. Но все, кто присутствовал, заранее знали об этом.
Вот прояснить последний вопрос к Сталину и подошел Ворошилов.
— Не понимаю, Иосиф, зачем тебе этот студент? — спросил он напрямую.
— А что ты видишь? — прежде чем ответить, спросил генсек одного из самых верных своих людей. — Что такого сегодня произошло?
— Да ты фактически перед всей страной заявил — этот Огнев, мой человек! — простодушно рубанул Ворошилов.
— Все так.
— Но для чего?
Именно этот вопрос больше всего мучал Климента Ефремовича.
— Так это же просто, — хмыкнул Сталин, начав забивать свою трубку. — Или сам догадаться не можешь?
— Чтобы другие к нему более серьезно отнеслись?
— И это тоже, но не главное.
— Ты привязал его к себе? — дошло до наркома по военным и морским делам. — Но что в нем такого?
Прежде чем ответить, Иосиф Виссарионович раскурил трубку и убедился, что рядом никого нет.
— Я хочу сделать его своими глазами и ушами. Не пошлю же я тебя вот так — по деревням, — весело усмехнулся Сталин.
— Да я и не против, если для дела, — тут же отозвался Ворошилов.
— И что толку? Разве наркому люди будут отвечать так же, как студенту и журналисту?
— Но есть же сотни иных.
— Таких — нет, — твердо заявил Сталин.
Увидев ожидающее недоумение в глазах верного соратника, Иосиф Виссарионович все же «сжалился» и ответил более развернуто.
— Мне нужен не только тот, кто сможет собрать сведения, но и обратит внимание на не очевидные для нас вещи. Сможет сделать выводы и грамотно их озвучить. А главное — не побоится этими выводами поделиться со мной, даже если они мне не понравятся. Я не зря сравнил его со своими глазами и ушами. И такое демонстративное принятие в партию нужно, чтобы он не переметнулся. Как правило, люди, имеющие свое мнение и не боящиеся его отстаивать, могут в любой момент предать. На Николая посмотри, — сказал Сталин, имея в виду Бухарина.
— А он не предаст?
— Я не дам ему такой возможности, — жестко заявил Иосиф Виссарионович.
Климент Ефремович задумчиво покивал головой. Действительно — кто сейчас решится подойти к Огневу? Только чтобы «подмазаться» к Сталину, но уж вряд ли решатся переманить к себе. Будут думать, что парень считает себя сильно обязанным и не захочет предать ТАКОГО покровителя. Ну а когда все же решатся, нарком не сомневался, Иосиф придумает еще что-то, чтобы студент не принял подобное предложение.
На следующий день я «проснулся знаменитым». Во всяком случае для тех, кто меня знает. И даже на улице я иногда замечал на себе задерживающиеся удивленные взгляды.
В университете меня вызвал к себе Жидунов и спросил, хочу ли я после принятия в партию остаться еще и в комсомоле.
— А такое возможно? — уточнил я.
Почему-то подумал, что состоять и там и там нельзя. Уж не знаю почему.
— Конечно, — даже удивился Георгий Юрьевич. — Из комсомола уходят только после двадцати восьми лет, а до этого времени никто тебя гнать не будет.
— Тогда останусь, — решил я, чем весьма обрадовал комсорга.
Впрочем, вскоре я узнал причины его радости — тот как бы вскользь сказал, что хотел бы, как и я, лично быть знакомым с товарищем Сталиным. Напрямую не попросил, но намек более чем прозрачный. Я помнил, как он еще недавно с жаром выступал против меня за исключение из состава комсомола, поэтому такого жирного намека предпочел «не заметить».
Сама партконференция одним днем не завершилась. Сегодня было новое выступление уже товарища Калинина по теме «Пути подъёма сельского хозяйства и налоговое облегчение середняка». Почему мне не дали вместе с ним выступить, ведь мои тезисы выглядели бы гораздо лучше и логичнее в этот день, я не знал. Это же заметил и Угланов. Если вчера я не знал, кто это, то сейчас меня просветили — кандидат в члены политбюро, член оргбюро и секретарь ЦК. А еще — сторонник Бухарина. Он же опять поднял тему моего показательного вступления в партию под конец дня. Видимо весь вечер и день собирали обо мне информацию, в надежде нарыть что-то негативное и «укусить» Сталина. Ну что сказать? Он попытался указать собравшимся, что «принятый в партию товарищ Огнев — был однажды выгнан из комсомола, и если бы не товарищ Бухарин, назад бы меня не приняли. Есть над чем задуматься». Но то ли он получил не полную информацию, к чему я склоняюсь, то ли просто ухватился за факт моего исключения и положительного участия в моей жизни Бухарина, однако в итоге Сталин использовал это против него самого. Так я узнал, что моему исключению не только поспособствовал секретарь горкома, но он же оказался родственником директора предприятия, про которое я писал в своей статье. О чем и сказал товарищ Сталин, назвав это недопустимой и вредной «смычкой» партийного работника с «посчитавшим себя новым буржуем» директора. И сравнил с дореволюционными временами, когда во власти были князья, а заводами управляли их родственники или поставленными ими люди. И этого секретаря уже поперли из горкома, а Иосиф Виссарионович предложил «провести чистку» среди партийных работников, связанных родственными узами с руководителями промышленных предприятий. Ну а помощь Бухарина мне и вовсе была показана, как «несущественная» и что никакой помощи-то и не было. Мне лишь передали благодарность за статью, что легко проверяется. Вернули же меня в комсомол без ведома товарища Бухарина, и не нужно «подмазываться» к этому факту.
Так впервые на партконференции были упомянуты «чистки в партии». Но это был не последний раз. На пятый день был произведен сконцентрированный удар по всем сторонникам Бухарина. Выступал уже Молотов с докладом «отход группы т. Бухарина от генеральной линии партии в сторону правого уклона». По итогу прений не было, а тот же Угланов лишился в этот день всех постов. Вот так закончился апрель 1929 года.
Глава 8
Май — август 1929 года