Партиец
Шрифт:
— Разве у нас есть закон, ограничивающий вступление в партию по возрасту? — подколол меня Иосиф Виссарионович.
Я на это промолчал.
— В партию вступают по поручительству трех действующих членов либо, если есть стаж работы в ВЛКСМ, — продолжил товарищ Сталин. — Есть мнение, что вы обладаете и тем и другим. Поэтому не вижу препятствий. Или вы желаете остаться беспартийным?
И никакого осуждения или угрозы я в этом вопросе не заметил. Иосифу Виссарионовичу просто было интересно, хочу ли я в партию или нет. Во всяком случае, мне так показалось. За несколько встреч уже успел немного изучить его мимику и интонации в голосе.
—
Удовлетворившись моим ответом, товарищ Сталин все же перешел к моим наметкам по коллективизации.
— Значит, крестьяне по вашему мнению не смогут в ближайшее время повысить свою производительность?
— Дело даже не в единоличных хозяйствах, а в том, что у них для этого материальной базы не хватает, — сказал я. — Какой толк от того, что имеющееся зерно они посеют не раздельно, как раньше, а все вместе? Больше его от этого не станет. Единственное, чем мы можем им помочь — вернуть лошадей из армии, хотя бы часть, да механизировать их труд.
— И что вы предлагаете? Отменить курс на коллективизацию? — напрягся Иосиф Виссарионович.
Вот тут я смутился. Отменять никто ничего не будет. Да я и сам говорил, что коллективизация нужна. Но что реально здесь можно предложить?
— Ну-у-у… — протянул я, лихорадочно соображая, — не зерном единым, — вспомнился мне просмотренный с Людой фильм. — Узнать, какие культуры в разных частях страны лучше произрастают. Перераспределить текущие запасы. Чтобы ту же пшеницу садить не в бесплодных землях, а на более благодатной почве. Тут как раз изымание у крестьян их запасов и перераспределение имеет смысл. Дополнительно составить методички — как, что и где культивировать. Тут уже агрономы нужны. Тогда и ставить те же элеваторы для сбора зерна придется не в каждой деревне или селе. Уже экономия сил и средств и ускорение работ. Коров сводить в единое стадо, да создавать фермы — тут как раз колхоз лучше всего подойдет. И следить за ними проще будет, и распределение надоенного молока организовать по справедливости. Так сразу я не могу вам сказать, что еще организовать можно. Но требовать от каждого села — и зерно, и мясо, и овощи с молочными продуктами не выйдет.
Откинувшись на спинку стула, Сталин задумчиво посмотрел в стену, размышляя над моими словами. Через пару минут он вынес свой вердикт.
— Хорошо. Продумайте этот вопрос в кратчайшие сроки. Пусть даже тезисно, — выделил он с усмешкой последнее слово. Опять «укол» в мою сторону. — Я хочу, чтобы вы озвучили его на партконференции. Она пройдет сразу по завершению Пленума.
«То есть, у меня есть сутки, — сделал я вывод. — Мало. Придется ночь не спать».
Отказываться я даже не думал. Раз уж ввязался в это дело, нечего заднюю давать.
Сидел я над тезисами для своей речи перед партконференцией не всю ночь, но большую ее часть. Не выспался жутко, однако деваться некуда. С утра за мной заехал Савинков, и мы отправились в путь.
Народу собралось не мало, под тысячу человек. Все — делегаты от разных Советов — от местных, городского уровня, и до Советов республик. Также присутствовали просто высокопоставленные члены партии, занимающие посты в Политбюро и Президиуме ЦИК. Заявлено выступающими было шесть человек. Меня в этом списке не было, и я сначала облегченно выдохнул. И так засветился дальше некуда, еще и здесь участвовать в качестве оратора я не планировал. Но радовался я рано.
Первыми выступали товарищи Рыков, Кржижановский и Куйбышев, представляя разработанный ими первый пятилетний план. О нем самом было заявлено, как о комплексе «тщательно продуманных и реальных задач». Ну-ну. С этим я бы поспорил. Особенно, что касается тщательной продуманности. План давал основания для проведения целого ряда мер экономического, политического, организационного и идеологического характера. В частности — поддержать комсомольские походы «за коллективизацию» и создание машинно-тракторных станций (МТС). А во главу угла была поставлена ускоренная индустриализация страны.
Все шло в соответствии с заявленным протоколом партконференции, пока в конце их доклада не поднялся Иосиф Виссарионович.
— Товарищи, — вышел он к трибуне. — Считаю план товарищей Кржижановского и Куйбышева своевременным, но не полным, требующим доработки. В протоколе не было заявлено о его участии, но я хочу пригласить к трибуне товарища Огнева. Сергей Огнев — комсомолец. Он уже представлял свои замечания по декрету по переводу рабочих на семичасовой рабочий день. А после с товарищами Вышинским и Жижиленко работал над сводом законов для этого декрета, который был введен в начале этого года. Положительные результаты после этого уже видны. Процесс стал более регулируемым и направленным в нужное русло. Недавно по моей просьбе товарищ Огнев проехал по деревням нашей страны, чтобы узнать мнение крестьян. Чего им не хватает для того, чтобы выполнить предложенный план пятилетки. В чем еще может понадобиться наша помощь. Кто за то, чтобы выслушать комсомольца Огнева?
— Тут партконференция, а не комсомольское собрание, — первым высказался против какой-то мужчина в первых рядах.
— Вы правы, товарищ Угланов, — внезапно даже для самого мужчины согласился с ним Сталин. — А потому я спросил товарища Огнева, хочет ли он вступить в партию, и Сергей выразил свое горячее одобрение этой идее.
«Фига себе! Горячее одобрение, — шокировано подумал я. — Вот Иосиф Виссарионович мои слова интерпретирует!» А Сталин продолжал удивлять.
— Я готов лично порекомендовать товарища Огнева для вступления в нашу партию. Кто еще меня поддержит?
Вот это да! Вступление в партию какого-то комсомольца Сталин решил вынести на поля конференции. Даже звучит дико. Но видимо это какая-то комбинация Иосифа Виссарионовича. Вон, сразу и не сомневаясь поднял руку Молотов, дав свой голос «за». А после и Ворошилов поддержал просьбу Сталина. С последним все понятно — он за Иосифа Виссарионовича «горой».
«А может потому и показали всем и каждому сейчас этот спектакль? — вдруг как озарение пришла ко мне мысль. — Что я — стопроцентно верный последователь Сталина. И никто теперь даже подумать не сможет, что это не так! Даже если я на Красной площади во весь голос буду это отрицать!»
Немного пришибленный, я вышел к трибуне. Члены конференции смотрели на меня по-разному, напомнив мне тут же реакцию студентов в университете, после подобного выступления Сталина, когда он впервые упомянул мою фамилию. Правда были и новые эмоции. Кроме интереса, любопытства и раздражения, присутствовали снисхождение, равнодушие и недоумение и даже я заметил пару откровенно ненавидящих взглядов.
— Кхм-кхм, — прокашлялся я, а то горло от столь острого внимания внезапно пересохло. — Спасибо за оказанное доверие. Постараюсь его оправдать.