Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну
Шрифт:
Война уже у порога. 7 августа к советскому руководству поступило донесение: «Развертывание немецких войск против Польши и концентрация необходимых средств будут закончены между 15 и 20 августа. Начиная с 25 августа следует считаться с началом военной акции против Польши». К англичанам аналогичный сигнал попал день или два спустя. Предупреждения, ранее полученные Лондоном от советника германского посольства Т. Кордта и от итальянцев, обрели зловещую актуальность. Время для ворожбы истекло.
«Первые же 24 часа моего пребывания в Москве, — отмечал Дракс, — свидетельствовали, что Советы стремятся к достижению соглашения с нами». На встрече трех делегаций 15
Почему же за день до этих обнадеживающих — для непосвященных — оценок адмирал Дракс в кругу своих коллег изрек: «Я думаю, наша миссия закончилась»? Ответ, наверное, прост. «Демократы» не собирались сами дать Германии встречный бой, не удосужились в канун московских переговоров войти в контакт с Польшей на предмет ее сотрудничества с советской стороной и предоставления Виленского коридора на севере и Галицийского на юге, чтобы соединения Красной армии могли своевременно «непосредственно соприкоснуться с противником». Пришлось (по предложению Дракса) объявлять перерыв в переговорах до 21 августа, пока французы и англичане не обсудят с Польшей тему военного взаимодействия.
19 августа генерал Ф. Мюсс и британский военный атташе в Варшаве три часа полемизировали с начальником генштаба Польши Стахевичем, который, кроме площадных ругательств в адрес СССР и его лидера, не придумал, что сказать. Доклад Мюсса побудил МИД Франции предъявить Беку ультиматум, после чего во второй половине дня 23 августа Варшава уполномочила главу французской военной миссии в Москве генерала Думенка заявить К. Ворошилову: «Мы убедились, что в случае совместной акции против германской агрессии не исключено (или возможно) сотрудничество между Польшей и СССР на подлежащих более детальному определению условиях…». Телеграмма в посольство Франции в Москве поступила утром 24 августа. Пакт о ненападении между СССР и Германией уже был подписан.
Превратимся на мгновение в сверхоптимистов и возьмем за данность: Варшава спустилась с облаков на земную твердь и приняла бы советскую помощь. Как в реальности выглядела бы координация действий трех держав?
Советские военные предлагали, применительно к развитию ситуации, выставить против агрессора мощную группировку до 70-100 % от уровня сил, выделяемых Англией и Францией. Войска трех держав должны были бы быть готовыми к сражению, начиная с 15-16-го дня объявленной мобилизации. А если бы англичане и французы ничего не отряжали и месяц, другой, третий избегали соприкосновения с агрессором?
Допустим, делегациям Англии и Франции не удалось бы уклониться от фиксирования в конвенции потребного количества контингентов, а также районов и сроков введения их в действие. Как они выполнили бы подобные обязательства, если совершенно не готовились к этому? Московские переговоры не сопровождались проработкой в штабах Англии и Франции конкретных аспектов оперативного и стратегического взаимодействия с командованием РККА. В прикидках «демократий» не исключалось восточное издание ведения ими «странной войны» при германо-советском вооруженном столкновении.
Догадывались ли в Лондоне и Париже, что для Гитлера летом 1939 г. критически важным было отнюдь не заключение с СССР пакта о ненападении, но срыв договоренностей трех держав о военном союзе? В отсутствие договоренностей Англии и Франции с Москвой, заявлял Гитлер, «я смогу разбить Польшу без опасности конфликта с Западом». Не случайно он ринулся в польский поход без скомпонованных планов операций на западном фронте.
19 августа Риббентроп передал итальянскому послу Аттолико ответ на поступившее накануне послание Муссолини, которым германский союзник ставился в известность — Италия не готова к европейской войне. В ответе было спрессовано кредо Гитлера:
— решение напасть на Польшу принято и пересмотру не подлежит;
— польский конфликт останется локальным событием, поскольку Англия и Франция не рискнут напасть на «ось»;
— если эти державы все-таки окажут военную поддержку Польше, то для «оси» вряд ли представится лучшая возможность, чтобы свести счеты;
— война, если даже она разрастется, будет ввиду превосходства «оси» скоротечной.
Германо-советский обмен мнениями обрел осязаемые контуры 15 августа. Но пока это диалог, а не переговоры. Окончательный выбор Москвой не сделан, несмотря на сверхнадежные доказательства того, что Англия и Франция не созрели для сдерживания совместно с СССР агрессора. Больше того, из перехватывавшихся спецслужбами подлинных материалов вытекало — западные державы намерены устроить «второй Мюнхен», опять без СССР и всецело против него.
Наряду с Г. Вильсоном, не щадя себя, трудился на англо-германское согласие британский посол в Берлине Н. Гендерсон. Ему ассистировали швейцарские, шведские, американские представители. Согласно заметкам Буркхардта, 11 августа Гитлер выражал готовность немедленно встретиться с британским деятелем «формата Галифакса». В качестве подходящего партнера он назвал маршала Айронсайда и просил Буркхардта известить об этом Лондон.
Не к чему отрицать, что выпадение Советского Союза как реального противника Германии, по каким бы причинам оно ни произошло, облегчило Гитлеру его предприятие против Польши. Вместе с тем утверждение, что без договора о ненападении с СССР фюрер перевоплотился бы в агнца, было бы еще большим насилием над истиной. Непредсказуемость — вот что должны были излучать из Москвы вовне тройственные переговоры. Оба, Гитлер и Чемберлен, ставили на выигрыш недель и дней. Но каждого из них непредсказуемость устраивала по-разному. Премьер жаждал осенней слякоти в надежде, что погода ниспошлет Лондону шанс уладить семейные дрязги с Германией. Фюрера британские маневры устраивали по совсем иным мотивам.
Затягивание тройственных переговоров, игнорируя «час икс», исключало действенные контрмеры Англии, Франции, СССР в решающие первые часы войны. Как встретили бы агрессию три державы, продолжай свои московские сидения до рокового 1 сентября? Во «всеоружии» планов, отводивших на бумаге 15–16 дней для мобилизации, прежде чем их армии выдвинутся навстречу противнику. Видно, переговорщики запамятовали, в каком веке собрались воевать, а позже не могли взять в толк, как Польша с почти миллионной армией рухнула за 17–18 дней.