Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну
Шрифт:
Статс-секретарь Э. Вайцзеккер принял советского посла 17 апреля. А. Мерекалов не отразил в телеграмме в Москву концептуальные особенности речений собеседника. Между тем Э. Вайцзеккер, согласно немецкой записи беседы, установил взаимозависимость экономического обмена и тонуса политических отношений. Он дал понять, что Советскому Союзу не удастся выстраивать равные отношения с Германией и Англией, «ответственной за напряженность в Европе».
Через месяц советник МИД Германии К. Шнурре известил советского поверенного в делах Г. Астахова (Мерекалов был снят с дистанции), что Берлин «положительно изучит» возможность оставления в силе на территории «протекторатов Богемии и Моравии» положений советско-чехословацкого торгового договора 1935 г. 20 мая немцы подняли уровень контактов. Посол Ф. Шуленбург запросился
30 мая Э. Вайцзеккер пригласил Г. Астахова. МИД Германии, заявил статс-секретарь, вступил в контакт с советской стороной по распоряжению фюрера и действует под его наблюдением. «России, — продолжал Вайцзеккер, — предоставляется в немецкой политической лавке весьма разнообразный выбор — от нормализации отношений до непримиримой вражды». В своем дневнике он отразил атмосферу встречи в словах: «Германия вносит инициативные предложения и наталкивается на недоверие русских». В тот же день до Шуленбурга была доведена новая тактическая схема розыгрыша «русской карты» — за исходную точку контактов выдавалось ходатайство о предоставлении торгпредству в Праге статуса филиала торгпредства СССР в Берлине. Поскольку это тянуло за собой ряд принципиальных моментов, в рассмотрение советской просьбы включился имперский министр иностранных дел, нормализация отношений увязывается с наличием обоюдной заинтересованности.
В мае-июне 1939 г. на роль посредника между Германией и СССР вышел итальянский министр иностранных дел Г. Чиано. Он первым делом подсыпал сомнений в искренности Лондона: «Англия будет тянуть с (англо-франко-советскими) переговорами, и может настать момент, когда будет уже поздно, и вы сами не захотите торопиться со вступлением в коалицию». Он выразил полную поддержку «плану Шуленбурга», который агитировал свое правительство встать на путь решительного улучшения отношений с СССР и для этого рекомендовал:
(1) оказать содействие урегулированию японо-советских отношений и ликвидации пограничных конфликтов;
(2) предложить Москве заключить пакт о ненападении или вместе гарантировать независимость Прибалтийских стран;
(3) прийти к широкому торговому соглашению.
28 июня Шуленбург запросился на визит к Молотову, чтобы «поделиться впечатлениями» от своей поездки в Берлин. Посол пространно говорил об отсутствии у Германии «злых побуждений» и сослался, в частности, на тот факт, что она не аннулировала Берлинский договор о нейтралитете. «Германское правительство, акцентировал Шуленбург, желает не только нормализации, но и улучшения отношений с СССР», заметив, что это заявление он делает по поручению Риббентропа и оно «одобрено Гитлером». После доклада в центр о встрече с Молотовым Шуленбург получил указание: «сказано достаточно», впредь до поступления новых инструкций от политических бесед воздерживаться.
Наступила пауза продолжительностью около месяца. Паузы в политике — понятие условное. Берлин отнюдь не бездействовал ни в июле, ни раньше, ни позже. Велись интенсивные переговоры с японцами и итальянцами о военном союзе, с англичанами о сбалансировании региональных и глобальных интересов. Риббентроп сделал Варшаве предложение: образовать германо-польский альянс для «совместного подавления Советской России» и отторжения Украины, подлежавшей полюбовному разделу. Польские правители жались. Чемберлен и Галифакс подбивали их к «мирному решению» проблемы Данцига и коридора, но вместе с тем советовали не бросаться в объятия рейха.
Клубок запутаннейший: Лондон занят обменом мнениями с японцами и немцами, с французами и поляками, с греками и турками, с американцами и русскими; Берлин перетягивает канат с англичанами, играет в кошки-мышки с поляками, ищет способы теснее привязать к себе японцев, не подчиняя собственные планы стратегии Токио; Вашингтон в позе сфинкса; Москва выясняет отношения с англичанами и французами, переполнена недоверия к немецким посулам, одной ногой в войне с Японией. Как все решится?
На май-август 1939 г. пришелся пик событий на реке Халхин-Гол. В развернувшихся кровопролитных сражениях участвовали с обеих сторон десятки тысяч солдат при поддержке крупных сил авиации и танков. Потери в живой силе сравнимы или превышают число убитых и раненых при захвате нацистами Польши. Не случайно, что развитие ситуации на Халхин-Голе скрупулезно калькулировались в кратко- и среднесрочных планах агрессивных держав и их умиротворителей.
Германский посол в Токио Э. Отт телеграфировал 7 июня 1939 г. Э. Вайцзеккеру: «Вечером 5 июня послу Осиме (японский посол в Берлине) направлена инструкция. В соответствии с ней Япония должна быть готовой автоматически вступить в любую войну, начатую Германией, при том условии, что Россия будет противником Германии». Аналогичного обязательства японцы на основе взаимности ожидали от немцев. Сообщение Отта дополнил Р. Зорге в донесении Генеральному штабу РККА 24 июня: в случае войны между Германией и СССР Япония автоматически включается в войну против Советского Союза; в случае войны Италии и Германии с Англией, Францией и СССР Токио также в автомате присоединяется к Германии и Италии; если Германия и Италия начнут войну только против Франции и Англии (Советский Союз не будет втянут в войну), Япония будет считать себя союзником Германии и Италии, но военные действия против англичан и французов начнет в зависимости от общей обстановки. Если, однако, интересы «тройственного союза» потребуют этого, то Япония вступит в войну немедленно.
Доступные материалы показывают, что формула автоматизма смущала Берлин. От Токио зависело, как ранжировать те же события на Халхин-Голе — продолжать выдавать их за «инцидент», вызванный «неясностью» прохождения границы, либо поднять ставки, и союзническую помощь СССР Монголии превратить в казус белли и для Германии. Кроме прочего, немцы держались не слишком высокого мнения о военном потенциале Японии. С другой стороны, на испытательный стенд выносился антикоминтерновский пакт. Гитлер решил — ставить японских «друзей» перед свершившимися фактами, вынуждая Токио примериваться к берлинской стратегии.
Перекрещивания дат в политике случаются. Досадные и даже роковые. Но «соглашение Арита-Крейги», под этим названием в международную летопись занесено совместное заявление правительств Великобритании и Японии от 24 июля 1939 г., к хронологическим курьезам никак не причислишь.
В разгар сражений на Халхин-Голе с неясным прогнозом и на фоне англо-франко-советских переговоров, имевших официальным назначением возведение заслона агрессорам, Лондон освящал захватническую политику Токио. Британское правительство, записано в «соглашении Арита-Крейги», «полностью признает нынешнее положение в Китае, где происходят военные широкомасштабные действия, и считает, что до тех пор, пока такое положение продолжает существовать, вооруженные силы Японии в Китае имеют специальные нужды в целях обеспечения их собственной безопасности и поддержания общественного порядка в районах, находящихся под их контролем, и что они должны будут подавлять или устранять любые такие действия или причины, мешающие им или выгодные их противнику. Правительство Его Величества не имеет намерения поощрять любые действия или меры, препятствующие достижению японскими вооруженными силами упомянутых выше целей».
Странное соглашение. Не по форме единой. Лондон брал всецело сторону Японии в ее агрессии против Китая. Или Крейги делал какие-то оговорки, а Арита, идя на встречные подвижки, дал некоторые заверения? В тексте об этом ни слова. Может быть, существовало секретное приложение? Те, кому повезет, узнают об этом после 2017–2020 гг.
О «специальных нуждах» японских вооруженных сил в Китае, способах их «обеспечения» и «устранения причин», мешающих названным силам добиваться своих целей, будет написано еще много книг. Здесь же надобно отметить следующее. «Полное признание нынешнего (на 1939 г.) положения в Китае» было тождественно признанию японского начертания внешних китайских границ. Соглашение могло читаться так, что британская сторона перенимала японскую версию «инцидента» на Халхин-Голе, по которой не квантунская армия вторглась в Монголию, а монгольский персонал при поддержке советских вооруженных сил отхватил часть территории Китая.