Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну

Нарочницкая Наталия Алексеевна

Значительно меньшую щепетильность в отношении своего суверенитета официальная Рига проявляла, добиваясь гарантий безопасности от Великобритании, которую считала своим главным военным союзником. В ответ на все дипломатические заходы латышей Лондон выражал «индифферентность», что позволило послу Латвии в Британии К. Зариньшу прийти к выводу: Туманный Альбион до сих пор заинтересован в существовании Латвии и остальных стран Балтии, но не настолько, чтобы защищать их с оружием в руках [329] . Латвийский историк А. Зунда, посвятивший монографию двусторонним отношениям с этой страной, отмечает: «Вместе с тем Латвия в середине и второй половине 30-х годов все еще надеялась на возможности экономического и политического сближения с Великобританией. Многократные визиты В. Мунтерса в Лондон и его прием на самом высоком уровне, а также переговоры с английскими руководителями и их туманные обещания заботиться о мире и стабильности в рамках Устава Лиги Наций, сохраняли какие-то надежды. Однако никаких конкретных действий

с британской стороны не последовало. Наоборот, в рассматриваемый период Англия всеми силами стремилась добиться соглашения с Германией. Модели такого соглашения неоспоримо затрагивали все восточноевропейские государства, в том числе Балтию» [330] .

329

Feldmanis I., Stranga A., Virsis M. Latvijas arpolitika un starptautiskais stavoklis (30. gadu otra puse). Riga, 1993. 21 lpp

330

Zunda A. Latvijas un Lielbritanijas attiecibas 1930–1940. Realitate un iluzijas. Riga, 1998. 9, 10 1pp

Отмечая нарастающее безразличие Великобритании и Франции к безопасности прибалтийских стран и осознавая слабые перспективы тесного военного сотрудничества с Финляндией и Швецией, МИД Латвии склонился к выводу, что единственным надежным партнером может быть Эстония. 17 февраля 1934 г. союзнические отношения Латвии и Эстонии были значительно укреплены и расширены, включая вопросы регулярной координации внешнеполитической деятельности. Балтийская антанта была открыта для присоединения Литвы, однако из-за «виленского вопроса» и подозрений в «излишнем сближении» каунасской Литвы с Москвой доверительное сотрудничество не складывалось [331] .

331

20 gadsimta Latvijas vesture / II. Neatkariga valsts. 1918–1940. Riga, 2003. 580, 581 lpp

Военный переворот в ночь с 15 на 16 мая 1934 г. подвел черту под периодом парламентаризма в истории Латвии и на шесть лет установил диктатуру Карлиса Улманиса. Предпосылки для водворения в ЛР авторитарного режима складывались в течение многих лет. Слабость правительственных коалиций (до переворота сменились 18 составов кабинета министров), острые и зачастую бесплодные дебаты в расколотом на множество фракций сейме, громкие скандалы и коррупция, само наличие 109 зарегистрированных партий вызывали недовольство в политических и военных кругах страны. Однако вместо попыток упорядочения партийно-политической системы (введение 5–7 % барьера на выборах, перерегистрация партий с повышением минимального порога необходимых членов и т. п.) и наряду с проектами конституционных поправок появилась своего рода конкуренция между группировками, готовившими силовое решение проблемы.

Захват власти ставила своей целью профашистская ультранационалистическая группировка «Перконкрустс» во главе с отставным лейтенантом и чиновником Густавом Целминьшем. В этой связи в 1933 г. правительство Улманиса распорядилось о запрете данной организации и аресте ее активистов. «Легионеры» Волдемарса Озолса, состоявшие из ветеранов и отставников, которым не нашлось места в армии, также пытались найти подходы к действующим офицерам. Кроме того, правые опасались активизации своих противников на левом фланге. В ноябре 1933 г. были арестованы депутаты коммунистической фракции в сейме, обвиненные в «государственной измене». Определенные «силовые» позиции сохраняли социал-демократы, имевшие в своем распоряжении Спортивный союз рабочих, в деятельности которого отмечались признаки полувоенной организации [332] . Сам премьер-министр Улманис уже имел реальную власть и значительные шансы на успешный переворот. К этому его подталкивали неутешительные мысли о том, что на ближайших парламентских выборах руководимый им Крестьянский союз может провалиться.

332

Rislaki J. Kur beidzas varavlksne. Krisjanis Berkis un Hilma Lehtonena. Riga, 2004. 108, 109, 110 lpp

Большую роль в притягательности силовых методов решения вопроса о власти играл международный климат. К маю 1934 г. Латвия была окружена примерами установления авторитарных режимов: в 1926 г. совершил переворот в Литве А. Сметона и захватил власть в Польше Ю. Пилсудский, в марте 1934 г. организовал путч в Эстонии К. Пятс. Стимулировало потребность в «сильной руке» и германо-польское соглашение о «ненападении и взаимопонимании» от 26 января 1934 г., вызвавшее в латвийском обществе опасения по поводу возможных совместных действий нацистского Берлина и воинственной Варшавы против Латвии (в то время существовал участок польско-латвийской границы) [333] .

333

20 gadsimta Latvijas vesture / II. Neatkariga valsts. 1918–1940. Riga, 2003. 586 lpp

По итогам военного переворота 15 мая, оказавшегося бескровным, были распущены все политические партии, упразднен сейм, частично ликвидированы самоуправления, прекращено («приостановлено») действие Сатверсме (конституции), закрыты многие печатные издания, запрещены собрания и демонстрации, задержаны более 2000 человек, часть из которых была направлена в концентрационный лагерь в Лиепае.

В июньском номере журнала «Айзсаргс» наряду с обильным славословием в адрес К. Улманиса была предпринята попытка обосновать необходимость «вождизма» в Латвии со ссылкой на итальянский фашистский опыт. Статью, в которой прославлялся режим Бенито Муссолини, украшал заголовок: «Вождь народа и значение вождизма. В особенности небольшим народам необходимы могучие и отважные вожди» [334] . Следует отметить, что и сам Улманис после военного переворота 15 мая часто ссылался на Муссолини и фашистский режим, усматривая в нем образец для подражания в делах управления государством, в социальной политике и формировании образа сильного вождя.

334

Aizsargs. 1934. Nr. 6

При этом встречного энтузиазма со стороны итальянских фашистов не наблюдалось, за исключением общих мер по популяризации своей идеологии за рубежом, иллюстрациями которых стали визиты в Ригу видных пропагандистов фашизма — Алесандро Паволини (летом 1934 г.) и Ферручо Кабалцара (в 1935 г.). Всерьез брать Латвию в «ученики» и союзники они не собирались. Итальянский исследователь дипломатических отношений с межвоенной Латвией Валерио Перна отмечает, что Муссолини было приятно получать свидетельства пиетета к его персоне (и фашизму в целом) со стороны официальной Риги. При этом, «с середины 1930-х гг. Муссолини рассматривал Прибалтику как территорию естественной экспансии немецкого влияния и считал за лучшее не брать на себя никаких обязательств в этих государствах» [335] .

335

Perna V. Italija un Latvija. Diplomatisko attiecibu vesture. Riga, 2002.14 lpp

Живой интерес Улманиса к фашизму носил не только пропагандистский, но и содержательный характер. В частности, он еще до переворота, в октябре 1933 г., поручил новому послу Латвии в Италии А. Спекке детально ознакомиться с корпоративистской системой Муссолини [336] и почерпнул оттуда ряд идей. Впрочем, последовательным эпигоном итальянского фашизма латвийский диктатор не был — он периодически увлекался разными, порой абсолютно противоположными «немарксистскими» течениями. Так, по информации финского посла в Риге Э. Паллина, в процессе лечения в Германии Улманис попал под влияние национал-социалистов. Вызывал некоторую симпатию у него и опыт британских лейбористов (рабочая партия, опирающаяся на профсоюзы) [337] , хотя латвийский «вождь» все же склонялся к непартийным формам достижения «единства нации». Латышский эмигрантский историк Адольф Шилде объяснял негативное отношение Улманиса к применению в Латвии иностранного опыта построения однопартийной диктатуры тем, что он просто боялся внутрипартийной оппозиции, с которой уже сталкивался в своей «вотчине» — Крестьянском союзе [338] .

336

Там же, 85, 86 lpp

337

Rislaki J. Kur beidzas varaviksne. Krisjanis Berkis un Hilma Lehtonena. Riga, 2004. 113 lpp

338

Silde A. Latvijas vesture. 1914–1940. Stokholma, 1976. 596 lpp

С мая 1934 г. на основе заимствований из «модных» западноевропейских идейных девиаций и банальной ксенофобии местного происхождения верстался план построения «латышской Латвии», в которой этнические меньшинства должны были «знать свое место». Его идейную основу составлял «винегрет» из звонких лозунгов и эпических представлений о «латышском хозяине», элементов фашистских корпоративистских идей, антисемитских и русофобских настроений, а также застарелых опасений немецко-балтийского засилья. В 1937 г. пропаганду вождизма и латышского национализма было призвано курировать вновь созданное Министерство общественных дел, контролировавшее прессу, литературу и искусство.

Вот как характеризуются моральный климат той эпохи и исторические уроки его установления современными латышскими историками в монументальном труде «История Латвии 20-го века», выпущенном в 2003 г. под эгидой университетского Института истории Латвии: «После 15 мая 1934 г. латыши действительно чувствовали себя хозяевами, определяющими положение в своем государстве. Возросшее самосознание помогло латышскому народу выдержать долгие годы войны и оккупации. Правда, некоторые аспекты в национальной политике К. Улманиса можно критиковать, но нельзя отрицать, что латыши в то время значительно консолидировались» [339] .

339

20 gadsimta Latvijas vesture / II. Neatkariga valsts. 1918–1940. Riga, 2003. 582 lpp