Партия расстрелянных
Шрифт:
Среди избранных депутатов рабочие, занятые на производстве, и колхозники составляли 14 процентов. Свыше трёх четвертей депутатов были аппаратчиками разных уровней, в том числе 68 человек (6 % депутатского корпуса) — высшими чинами НКВД. 25 % партийных секретарей и председателей исполкомов, избранных депутатами, числились «исполняющими обязанности», т. е. совсем недавно заняли эти посты. Всё это дало основание авторам статьи сделать вывод, что Верховный Совет представляет собой «сборище преторианцев… „выбранное“ в условиях осадного положения» [465].
Об итогах следующего этапа «кадровой революции» рассказывала статья «Благонадёжность сталинских кадров», посвящённая сопоставлению составов партийных комитетов, избранных весной 1937 и летом 1938 года. За этот период во всех
Сегодня мы имеем возможность восполнить пробелы анализа, осуществлённого «Бюллетенем оппозиции». Так, из 1996 делегатов XVII съезда ВКП(б) с решающим и совещательным голосом (подавляющее большинство их составляли аппаратчики) было арестовано 1108 человек, из которых 848 были расстреляны [467].
Наивно было бы считать, что все аппаратчики 30-х годов разделяли фетишистское отношение к Сталину, которое было свойственно, например, Хрущёву, признававшемуся спустя тридцать лет: «Когда Сталин разоблачал врагов, я считал, что он прозорлив: он видит врага, а я? Вокруг меня, оказывается, столько было врагов, столько арестовано людей, с которыми я ежедневно общался, а я и не замечал, что они враги» [468]. Хрущёв не был старым большевиком, за ним не числилось революционных заслуг в годы царского подполья и гражданской войны, он был внезапно выдвинут в начале 30-х годов на руководящую работу Сталиным и Кагановичем. Он мало знал о прошлом Сталина и слабо разбирался в вопросах внутрипартийной борьбы. Основная часть партийных руководителей 30-х годов была по своему умонастроению ближе к взглядам не Хрущёва, а большевиков-«невозвращенцев», решившихся на разрыв со сталинщиной.
К началу 1938 года на такой поступок отважились четыре человека. Из них лишь один — полпред в Румынии Бутенко объявил о своём разрыве с большевизмом. В отличие от других невозвращенцев, Бутенко не был профессиональным дипломатом или разведчиком. Будучи рядовым работником советского персонала на всемирной Парижской выставке 1937 года, он вскоре, подобно многим другим выдвиженцам, перескочил через несколько ступеней в своей карьере, превратившись за считанные месяцы в советника посольства, а затем и посла. После его внезапного исчезновения советское правительство поспешило сообщить, что он был убит троцкистами. Однако спустя несколько дней после этого сообщения Бутенко объявился в Риме, где заявил, что никогда не был по своим убеждениям коммунистом и что по своим политическим взглядам он близок к украинскому фашизму.
Комментируя этот неожиданный скачок Бутенко, Троцкий писал: «От многого ли ему приходилось отказываться? Многое ли ломать в себе? Мы этого не думаем. Очень значительная и притом растущая часть сталинского аппарата состоит из ещё не сознавших себя фашистов. Отождествлять советский режим в целом с фашизмом есть грубая политическая ошибка, в которую склонны впадать ультралевые дилетанты, игнорирующие разницу социальных фундаментов. Но симметрия политических надстроек, сходство тоталитарных методов и психологических типов бросается в глаза. Бутенко есть симптом огромной важности: он показывает нам карьеристов сталинской школы в натуральном виде» [469].
Ещё более важным симптомом политического размежевания внутри «монолитной» партии Троцкий считал уход в эмиграцию трёх коммунистов, порвавших со Сталиным, но не с большевистскими принципами. Троцкий выражал уверенность, что настроения наиболее последовательного из них — Райсса разделяют немало лиц, принадлежащих к советской бюрократии. Конечно, подчёркивал он, большинство аппаратчиков не способно на столь смелый поступок. «Они презирают свою среду. Они ненавидят Сталина. И в то же время тянут и тянут лямку без конца. Причина такого приспособленчества коренится в самом характере
Раскрывая социальную неоднородность советской бюрократии, Троцкий отмечал подспудное формирование внутри неё различных политических типов. «Если б можно было политически просветить насквозь весь советский аппарат, мы нашли бы в нём: затаившихся большевиков; растерянных, но честных революционеров; буржуазных демократов; наконец, кандидатов фашизма». Как часто случалось с анализами Троцкого, этот анализ, правильно предугадывая тенденции развития, несколько опережал ход исторических событий. Первая названная им группа была в основном истреблена в годы великой чистки. Вторая, идейно разобщённая группа сохранилась на всём протяжении дальнейшего существования партии. Для оформления и консолидации двух последних групп понадобилось ещё несколько десятилетий. Только в годы горбачёвской «перестройки» и ельцинских «реформ» выявилась со всей наглядностью правота мысли Троцкого о том, что «ряды советского аппарата заполнены чиновниками буржуазного образа мыслей. Когда они сбрасывают с себя мундир сталинизма, они просто обнаруживают свою действительную политическую природу» [471]. Именно такого типа бюрократы — Горбачёв и деятели его Политбюро — Яковлев, Ельцин, Шеварнадзе — стали в начале 90-х годов главными виновниками распада СССР и перевода его бывших республик на капиталистический путь развития.
Только с учётом погрома партийных кадров, учинённого в годы великой чистки и порвавшего нить большевистской преемственности, с учётом последующего загнивания сталинистского и постсталинистского режимов, можно правильно оценить тот поразительный факт, что запрет многомиллионной КПСС в 1991 году не встретил даже подобия отпора. Основная часть аппаратчиков нашла удобные ниши в новых структурах власти, а во главе большинства государств, образовавшихся на развалинах СССР, оказались бывшие руководители республиканских компартий. Шумные заверения этих людей об их внезапном «прозрении» были столь же фальшивыми и лицемерными, как их вчерашние апологетические речи о «развитом социализме».
Поэтому при всей радикальности социального переворота, произошедшего в конце 80-х — начале 90-х годов, для его осуществления не понадобилось сломать государственную машину и персонально обновить весь государственный аппарат сверху донизу, как обычно происходит при подобных социальных катаклизмах. «Безболезненность» для правящей бюрократии этого верхушечного переворота («контрреволюция сверху») была оплачена страданиями десятков миллионов людей, ставших его жертвами.
XXIV
Армия
Истребление цвета командного состава Красной Армии в преддверии войны Троцкий считал «фактом небывалым в человеческой истории» [472], наиболее ярким примером того, что Сталин «неизменно жертвовал интересами целого», т. е. страны, когда эти интересы вступали в конфликт с его личными интересами [473]. Главную причину уничтожения лучших советских военачальников Троцкий видел в том, что «Сталин всячески заигрывает перед армией, но он смертельно боится её» [474].
Во время партийных чисток 1933—1936 годов советская печать восхваляла надёжность и чистоту подбора коммунистических кадров армии. В подтверждение приводились данные об исключительно низком проценте вычищенных армейских коммунистов. В период великой чистки удар обрушился прежде всего на командиров-членов партии, в результате чего численность коммунистов в РККА уже к концу 1937 года уменьшилась по сравнению с 1932 годом вдвое — до 150 тыс. чел. [475]