Партия расстрелянных
Шрифт:
На исходе великой чистки в руководящие сферы проникали и те, чьи ближайшие родственники были врагами Советской власти,— лишь бы у них не было связей со старой большевистской средой. В 70-е годы член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Кунаев, начавший своё карьерное восхождение в конце 30-х годов, поставил помпезный монумент на могиле своего тестя — бывшего купца Ялымова, в годы гражданской войны занимавшего высокий пост в колчаковской администрации города Акмолинска. Кунаева не смутило даже то обстоятельство, что участие Ялымова в расправе над большевиками было описано в романе известного казахского писателя Сакена Сейфуллина, погибшего в 1937 году [711].
«Новобранцы 1937 года» были несравнимо менее компетентнее и идейнее тех, кому они
Такие люди вплоть до своих последних дней были склонны к возвеличиванию Сталина и признанию «пользы» сталинских репрессий. Так, бывший министр сельского хозяйства Бенедиктов в 80-х годах подчёркивал в своём интервью: «Думаю, Берию, как и Мехлиса, Сталин использовал как своего рода „дубинку страха“, с чьей помощью из руководителей всех рангов выбивалось разгильдяйство, ротозейство, беспечность и другие наши болячки… И, надо сказать, подобный, не очень привлекательный метод срабатывал эффективно» [713].
Будучи стерильно «чистыми» в смысле свободы от всякого рода политических сомнений, не говоря уже об инакомыслии, «новобранцы 1937 года» значительно меньше заботились о нравственной чистоте в своём личном повседневном поведении. Многие из них очень скоро обнаружили податливость к таким формам коррупции, которые были заведомо невозможны до великой чистки. Примером этого может служить поведение Усмана Юсупова, приложившего руку к уничтожению первых поколений узбекских коммунистов и выдвинутого в 1937 году на пост первого секретаря ЦК КП Узбекистана. В годы войны обнаружилось, что Юсупов был владельцем собственной животноводческой фермы, табуна скакунов и подпольной артели, производившей вино, которое по тайным каналам сбывалось в уральские города. Когда инспектор ЦК КПСС сообщил об этих фактах Маленкову, от того последовало указание: «проверку прекратить, немедленно возвращаться» [714].
Подобные факты бросались в глаза всякому непредвзятому человеку. Академик Вернадский в 1941 году записал в своём дневнике: «Одну основную ошибку он [Сталин] сделал: под влиянием мести или страха, уничтожением цвета людей своей партии — он нанёс потери, которые невозвратимы, так как реальные условия жизни вызывают колоссальный приток всех воров, которые продолжают лезть в партию, уровень которой в среде, в которой мне приходится вращаться, ярко ниже беспартийных» [715].
К моменту смерти Сталина «новобранцам 37 года» было в среднем 50 лет. Пришедшие к власти совсем молодыми и прошедшие выучку на сталинских методах руководства, эти люди не были способны и склонны к перестройке своего образа жизни и образа мышления, но зато были достаточно энергичны, чтобы добиваться пожизненного закрепления своих властных позиций и материальных привилегий. Их не устраивали ни предусмотренное новым Уставом КПСС, принятым на XXII съезде, систематическое обновление партийных кадров на всех уровнях, ни нараставшее в партийных и беспартийных массах стремление к более смелому разоблачению преступлений прошлого и к демократизации общественно-политической жизни.
Интересам и психологии этого несменяемого слоя, прочно привыкшего к своему бюрократическому всемогуществу и к своим привилегиям, всецело отвечал политический курс, утвердившийся в застойный период: отказ от сколько-нибудь серьёзных изменений как в сложившихся экономических, социальных и политических структурах, так и в персональном составе руководящих кадров.
Выдвинувшаяся в годы великой чистки правящая элита продержалась у власти на протяжении полувека. По мере её старения и одряхления всё более стагнировали экономическая и социальная политика, политическая система советского общества. Был искусственно задержан социальный
Устранив Хрущёва, брежневская клика не только наложила безусловное табу на дальнейшее освещение и осмысление трагических уроков сталинизма, но и предприняла шаги, направленные на ползучую реабилитацию Сталина. В этих целях были выпущены художественные произведения и тщательно отредактированные мемуары сталинистов, восстанавливающие престиж Сталина как строгого, но мудрого государственного деятеля и великого полководца. Так происходило попятное движение даже от половинчатой и непоследовательной хрущёвской оттепели.
Последние видные представители поколения «новобранцев 1937 года» либо умерли в первой половине 80-х годов (Брежнев, Косыгин, Суслов, Устинов, Андропов, Черненко), либо были выведены на пенсию в первые годы «перестройки» (Громыко, Тихонов, Зимянин, Пономарёв и др.). На смену им пришло выросшее под их покровительством новое поколение бюрократов, проложивших себе дорогу к власти долголетним аппаратным служением, последовательным продвижением по ступенькам партийной иерархии, угодливостью и подобострастием по отношению к вышестоящим. Бюрократическая безнаказанность и балансирование в мире чиновничьих игр и интриг превратили большинство представителей этого поколения в циников и коррупционеров, озабоченных исключительно соображениями личной карьеры. Получив свободу действий, они оказались способны лишь к тому, чтобы, прикрываясь обманными лозунгами «революционной перестройки», «обновления и возрождения социализма», осуществить демонтаж социалистических основ советского общества. Непрерывно меняя свои лозунги, эти «наследники наследников» Сталина вели страну с завязанными глазами к распаду, экономическому хаосу и политической катастрофе. Так великая чистка через полвека отозвалась на судьбах нашей страны.
XXXVII
Кто и как был наказан после смерти Сталина
Наиболее наглядным проявлением непоследовательности в разоблачении сталинских преступлений была снисходительность к их непосредственным исполнителям.
В 50-е годы было привлечено к уголовной ответственности лишь несколько сот ежовско-бериевских палачей. Даже прямые указания выживших жертв террора на своих инквизиторов в большинстве случаев не приводили к наказанию последних. Так, в 1955 году старая большевичка Лазуркина направила в ЦК заявление, в котором сообщалось о применении к ней и бывшему секретарю Ленинградского обкома ВЛКСМ Уткину зверских истязаний бывшими следователями НКВД Галкиным и И. П. Карповым. В результате проверки этих фактов Особая инспекция НКВД приняла решение, в котором говорилось: «Карпов применение мер физического воздействия к Уткину отрицает. Подтвердить же другими доказательствами заявление Уткина не представляется возможным». Проявив, таким образом, больше доверия палачу, чем его жертвам, работники Особой инспекции ограничились тем, что указали Карпову: он «получил от Уткина несоответствующие действительности показания». Относительно Галкина было отмечено, что он «по работе характеризуется положительно», а потому его наказание следует ограничить понижением в должности [716].
Даже когда проверка устанавливала неоспоримые факты виновности бывших следователей, к ним применялись крайне мягкие меры наказания. Одним из примеров этого является расследование Комитетом партийного контроля преступлений Г. Г. Карпова, в конце 50-х годов работавшего председателем Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР. Как указывалось в справке Комитета, Карпов, занимавший в 30-е годы ответственные посты в Ленинградском управлении и Псковском окружном отделе НКВД, «проводил массовые аресты, применял извращённые методы следствия, фальсифицировал протоколы допросов». Эти факты были установлены ещё в 1941 году военной коллегией войск НКВД Ленинградского военного округа, которая вынесла определение о возбуждении уголовного дела в отношении Карпова. Однако к тому времени Карпов находился на работе в центральном аппарате НКВД, где это решение было положено в архив.