Партизан
Шрифт:
А утром на западе-юго-западе загрохотало, причем крепко. Насколько помню, это 11-й мехкорпус попытался перерезать северную «клешню» немцев и взять Сувалки, да опростоволосился, так как с воздуха он прикрыт не был. Грохотало целый день, а я наконец-то добыл карту: воздушный бой состоялся прямо над «моим» лесом. Три бомбардировщика и «ишачок» создали здесь площадку приземления. Я успел только снять планшет с тяжелораненого пилота-истребителя, и пришлось уходить в болото: почти сразу появились немцы и начали прочесывание. Они сразу показали мне уязвимость моей позиции, пришлось все бросить и откочевывать в менее приспособленную для проживания местность южнее. Появился еще один ствол: наган без кобуры. Парень был прошит несколькими пулями в воздухе со спины. Пневмоторакс, в общем, не жилец. Все навылет, с огромными выходными отверстиями.
Отойдя на пять километров южнее, ближе к вечеру наткнулся на брошенную «эмку»-вездеход. Под кустами лежало обмундирование, сапоги, два ППД, пулемет ДТ, с 2,5-кратной оптикой, съемными сошками и четырьмя магазинами, четыре ТТ и маузер, даже в кожаном чехле, в «эмке» лежала снайперская АВС-36 с прицелом ПЕМ. Все это богатство было брошено. На петлицах одной из гимнастерок – три золотые звезды. Продовольствие они, естественно, с собой забрали. В машине было много чего, кроме топлива. Бензин у нее кончился, вот они и драпанули. С помощью ручной лебедки, топлива в машине не было, затолкал машину поглубже в кусты, разровнял следы, потому что весь скарб из нее забирал четырьмя ходками. Даже спальный мешок был, маскировочные комбинезоны и радиостанция. Заменил себе галифе. Место для «стоянки» я выбрал уже по карте. Двумя лопатами, топором и ножовкой разжился сразу, но прикопал их, положив под дерн, забрал на вторую ходку. В первую взял с собой только МСЛ. Снял с машины всю электрику, утащил даже аккумулятор, когда убедился, что он выпуска этого, 1941 года. В общем, спасибо запасливым шоферу и адъютантам трусливого командующего. Теперь я упакован по самое не хочу, кстати, покурил «Герцеговину Флор». Правда, ее подклеивать пришлось, сломанная была, вот ее и бросили. Все остальное из бытовых мелочей они забрали с собой. Зато кресало оставили, старинное и добротное. Спички заканчивались, а с дровами на небольшом островке среди болот было тускло более двух недель, пока не нашел в лесу яму, в которой уголь выжигали. Километрах в десяти от «моего» острова. Пришлось таскать уголь в трех армейских вещмешках и городить, по образу и подобию, похожее сооружение. В остальное время занимался благоустройством жилища, разведкой местности и добывал соль. Последнее мероприятие было самым сложным. Места здесь болотистые, никаких солонцов здесь нет и быть не может. Единственное место, где эту драгоценность можно было добыть, это – железная дорога. По карте рядом находились две станции: Рыбница и Друскеники. Рыбница – это просто разъезд и водокачка, а Друскеники это не одноименный город на границе, а довольно большая станция неподалеку от поселка Пожече, сейчас носит название Поречье. Местом моего обитания стало урочище Пиняки, со всех сторон окруженное болотами. Ближайшая от меня деревня носит название Каменистое. Деревушка маленькая, поля ей приходится делить еще с двумя такими же: Бушнево и Мостки. Бушнево чуть побольше, на четыре дома, а в Мостках есть дорога и сельпо. Вот только никаких денег у меня нет, поэтому стать официальным покупателем не могу, да и не знаю я там никого, и есть подозрение, что если местные меня обнаружат, то сдадут немцам. Пользоваться «местным» топливом, торфом, я не стал: много дыма дает и запах имеет специфический.
Первую вылазку в Рыбницу я предпринял сразу, как закончил переноску всего скарба от «эмки». Брать там нечего! Это даже не разъезд, это остановка, где паровоз может пополнить запас воды, и все. Станция Друскеники находилась внутри поселка Пожече, была даже Привокзальная площадь. Но фиг там чего достанешь. Пожече достаточно далеко от «дома», поэтому я не постеснялся зайти в колхоз Хомуты, который и на карте был обозначен как колхоз. Заходил я налегке, пулемет оставил в лесу. Поговорил с председателем, сказал, что нужна соль, пусть назовет цену, все, что он требует – принесу. Он дал килограммов восемь-десять крупной и грязной каменной соли, такую коровам дают, а следом за мной послал трех «полицаев», дурачок. Трех полупьяных чудаков, на букву «М», против пусть и бывшего, но чемпиона СССР по пулевой стрельбе. Они даже вскинуть винтари не успели. Пришлось вернуться и говорить посерьезнее, и на другом языке. Зеленые петлицы прятать на этот раз не стал. В общем, он доложил, при мне, в Пожече, что его полицейские убиты в бою с большой группой окруженцев, которые ушли через шоссе за Веровское озеро, на восток. Ну, а я ушел на запад. «Свой» снабженец у меня появился, ибо жить все хотят, до бога далеко, полицаи тоже далече, а пулю ни один лоб не держит. Мне все равно, как он относится к советской власти, хотя «председателем» он стал при ней, «ясык» более сильному будет платить, и это обеспечит ему существование. Это довольно древний закон, который «председатель» хорошо знал. Все равно будет собирать его для немцев, ну, а часть мне отстегивать. У меня «крыша» круче. Неприятный случай, который еще больше насторожил меня по отношению к местным жителям. Доверять здесь было некому, хотя бы потому, что никого из местных я не знал. И никакая физиогномика этому делу не поможет. Хорошо, что лес был «панским» много лет, панов не стало, а новых «владельцев» еще не появилось в достаточном количестве, им пока захваченного на складах РККА хватало, да города грабили. До населения дойдет немного позже, что власть переменилась на значительно худшую. Пока все в недоумении, что немцы продвинулись так глубоко и быстро, несмотря на упорные бои. 29 июня стало известно, что город Гродно переименован в Гартен, а Гродненский район поделен между Восточной Пруссией и генеральным округом Литва. Западная Белоруссия стала Особым округом Восточной Пруссии «Белосток». Еще 28 июня я наконец-то узнал свое новое имя: Сергей, это радовало, так как мы, оказывается, полные тезки, а вот фамилия другая – Соколов, служил мой тезка в школе младшего командного состава Белорусского пограничного округа, которой командовал майор Борис Зиновьев. Через болото отходила группа бойцов 86-го Августовского погранотряда: шестеро пограничников и младший сержант Овчинников. Выходили они практически прямо на меня, в 50 метрах севернее, а я кабанчика коптил. Этой тропой кабаны ходят через болото, а там, где кабан прошел, там погранец точно пройдет. Землянка моя была в стороне от этого места, она еще не достроена. Одному делать ее довольно тяжко. Овчинников и «узнал» меня, он учился в той школе. Пришлось показывать ему ногу и говорить о сильной контузии. Летний лагерь школы находился на правом берегу Немана в Гродненской пуще, где личный состав школы и принял свой последний бой. Остаться их группа не захотела, а полученной информации явно не хватало для легенды. Ночь провели у меня и ушли, но Овчинникову я передал частоту и кодовую книгу для связи со мной. «Северок» у меня, точнее, его предшественник «Омега», был, так что, если дойдут до своих, то будем ждать связи примерно через месяц.
На следующий день после их отхода, на этой же тропе, я обнаружил группу пехоты. Погода стояла тихая, вечер, легкий ветерок донес разговор на непонятном языке. Я сбегал за пулеметом и снайперской винтовкой. Пехотинцы все вооружены, два ДП, один «маузер», а у остальных – СВТ-40. Так что по вооружению – наши. Ячейка у меня готовая, пулеметная, «V»-образная. Решил дождаться, когда выйдут из болота, тем более что русские команды иногда слышались.
– Стой, кто идет!
– Свои! 15-я застава, 107-й погранотряд, отходим от Вижайн. С нами бойцы 741-го стрелкового полка.
– Старший – ко мне, остальные – на месте.
– Есть. Сесть разрешите?
– Нет! Всем стоять!
Подошел сержант-пограничник.
– Товарищ старшина! Свои мы, свои! – Петлиц под маскхалатом и «лешаком» не видно, так что тоже – знакомый.
– Пусть подходят.
Семеро пехотинцев были литовцами из 2-го батальона 741-го полка, подошедшего по Директиве № 3 на оказание помощи 107-му отряду ПВ Белорусского пограничного округа. Отряд, все его заставы, кроме одной, был уничтожен и рассеян в первый же день. Восьмая застава, точнее, один ее дот, держалась трое суток. Оба пограничника имеют ранения, трое из литовцев – тоже. Благо что медикаментов в той «эмке» было много, так что помощь сумел оказать. В общем, отряд увеличился на 6 человек, один из пограничников, тот самый сержант Иванов, пошел на восток вместе с двумя бойцами. А второй был очень плох, требовался антибиотик, но его не было, пришлось давать сульфаниламид и присыпать им рану. Он у них стрептоцидом называется.
А через еще три дня появился «парламентер», из местных, из Стриевки.
– Iдзіце адсюль.
– Тебя не спросили!
– Немцаў прывядзем.
– Так, замечательно! А теперь говори: кто сказал, что мы здесь? Давмонт! Поймал?
– O kaip gi, товаришчь старшине! Ikandimu, кусается, mazas asilelis! [1]
«Парламентера» сопровождали двое пацанят. Я, как только ребята немного отдохнули, сразу организовал дозоры на всех трех тропах, ведущих на остров. Так что, то, что будут гости, и сколько их, мы отлично знали. Обнаружили нас именно мальчишки, взрослые в лес практически не ходят в это время, делать им в лесу особо нечего. Положение у «парламентера» сильно изменилось, он-то надеялся отвести беду от сродственников из Бушнева, дядькой он числился этим двум засранцам. Отец их в армию ушел, сами мальчишки рвутся помогать, а этот «замшелый пень» решил действовать так, как велит гауляйтер Восточной Пруссии.
1
А как же, товарищ старшина! Кусается, маленький засранец!
– Ідзіце, даганяйце Чырвоную армію.
– Раненые у меня, пока не выходим, никуда не уйдем, даже не надейся. Приведешь немцев – жить не будешь, ни ты, ни твоя родня. За мной не заржавеет, это война, мил человек, а не игрушки. Все понял? И молчи про нас. А в сентябре сам прибежишь, когда урожай снимете, а немцы его выгребут, подчистую. Вот тогда и обещаю, что урожай вернется.
– Мусiць, Цімоха даведаўшыся. Язык ў хлапчукоў доўгі [2] .
– А кто такой и где живет?
2
Тимоха может дознаться. Язык у мальчишек длинный.
И мужичок сдал местного начальника полиции с потрохами: кто, где, куда ходит, где горилку глушит.
– Вот за это, мил человек, спасибо. Побеседуем днями с Тимошей. – Уголовник, выпущенный из тюрьмы немцами, занял дом своего брата, которого выгнал на улицу вместе с семьей. Посчитался за старые обиды при новой власти.
Встал вопрос о немецкой форме. Я уже довольно крепко взялся за обучение личного состава, с тем, чтобы поднять до нужного уровня их подготовку. В этом мне крепко помогал Мешка Ведринскас, самый старший из этой пятерки, токарь по специальности, служил в Войске Литовском уже пять лет, был капралом, затем сержантом РККА. Форма у всех у них литовская, только нашивки наши. Один из них был вооружен трофейным «Маузером-98», у остальных – новенькие «токаревки», в этом году только получили. Так как меня им представили как преподавателя школы младшего комсостава по боевой подготовке, то мои навороты, привнесенные из другого времени, им странными не казались. Учились дружно и качественно, ведь у них была цель: выжить и победить в этой войне. А то, что далеко отходить от родных мест не пожелали? Так это их дом, они только вступили в эту семью народов, и для них казалось более важным защитить именно свою землю. Отсюда до новой границы Литвы – рукой подать.
2 июля группа в составе трех человек, к ночи, выдвинулась к деревне Борки, на высоту 158. Туда, «по сведениям нашей разведки», тех самых пацанят и налаженной ими «голубиной почты», с вечера выехал местный полицай Тимоха с двумя товарищами по службе. У него там полюбовница, если по-белорусски, живет. А где лямур, там самогон. По-другому не бывает, ибо нет некрасивых женщин, но бывает мало водки. Так что служба налаживается, имеем кой-какие связи с местным населением. Этому здорово способствовал приказ гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха о продовольственном налоге с каждого двора: 5,4 центнера с гектара, 350 литров молока с коровы и тому подобное. Плюс трудовая повинность, что скажут, то и делать. В общем, немцы с ходу затянули удила и порекомендовали подтянуть подпругу до хребта. А это крестьянской душе как серпом по одному месту.
В общем, лежим, обозреваем окрестности через два оптических прицела. На хуторе крутая пьянка, тетка и две девчонки помоложе только и бегают туда-сюда от летней кухни в дом. Плохо другое: хутор у самой дороги, и, кроме полицаев, стоит «кубельваген», к тому же с пулеметом и валяющимся в нем водителем. А это еще от двух до четырех человек. Я уже хотел было дождаться выхода «целей» на крыльцо, здесь всего 650 метров, и положить их всех из АВС, когда у нас появились «зрители». Наша «разведка» прибежала за 6 километров «позырить», как «наши полицаев бьют». Любопытно же! Тихонько отругав и дав затрещины, послал их обратно. Мешка и Давмонт уже на местах, предстояла «звездная атака», которую мы в поте лица отрабатывали все эти дни, и ближний бой. Зрители ведь никуда не ушли, а только сменили место дислокации и наблюдают. Вскакиваю и бегу, считая до десяти, падаю и перемещаюсь в сторону, продолжаю счет, два раза по десять, и вперед. Рубеж атаки – забор хутора. Наблюдателей мы не обнаружили, только снующих туда-сюда женщин. Первым до хутора добрался Мешка, медведь по-литовски. Он, и вправду медведеподобный, а уж в самопальном «лешаке» вообще на кикимору похож. Ему пришлось одну из дочек хозяйки слегка о бревенчатую стенку дома головой прислонить, чтобы не завизжала. Она гальюн за овином решила не вовремя посетить, в тот момент, когда он выскочил из-за него к дому. Я атаковал немца у пулемета. Он же «подарил» нам успех атаки. С ним пришлось поступить очень грубо, черканув ему НР-40 от уха до уха. И перехватывать его руку, в которой была русская противотанковая граната РПГ-40, которую он взвести не успел, он только начал поднимать голову с сиденья, когда я с ним сблизился вплотную. Дергаю за красную ленту, вытаскивая чеку, и через отрытое окно вношу «от нашего стола – вашему» эту грозную «бутылку» прямо на стол с самогонкой, и прыгаю ближе к стене дома перекатом. Оба пистолета в руки и вперед, двери сами распахнулись, крыша подскочила и съехала на ту сторону дома. В прихожей, уронив казанок на пол и зажав уши, стояла хозяйка бывшего дома, отбросил ее в сторону и через зимнюю кухню заглянул в комнату. Пятеро «холодненьких», один из которых – офицер СС. Забрали его офицерскую сумку, собрали оружие. А когда подняли крышку багажника «кюбельвагена», у нормальных машин это место называется капотом, первый, точнее, второй вариант знаменитого на весь мир «Жука», то решили разгружать его в другом месте. Все втроем не унести, а бросить жалко. К тому же он полноприводным был. Быстренько погрузились и рванули на проселок, где я «эмку» потрошил. Оставив справа высоту 158, выскочили на дорогу и газу. Во Дворцах направо, и в наш лес. Оттуда к подножию высоты 137, там разгрузились, и я отогнал машину к болоту у Богушовки, где ее и благополучно утопил. Отсюда уходить придется. Больше спокойной жизни не предвидится. Давмонт, который свободно говорил и читал по-немецки, выяснил, что грохнули мы командира «айнзацкоманды-7а» оберштурмфюрера СС Отто Зитца. Экспресс-допрос непострадавшей девицы показал, что речь на пьянке шла о создании гетто в Езерах, так что войска у немцев на товсь, и нам этого не простят. Хозяйка, очухавшись, голосила, что делала все это, чтобы девок ее не попортили. Я ей посоветовал все бросить и сваливать отсюда куда глаза глядят, вместе с девицами. Забросив всё «нажитое непосильным трудом» в заранее приготовленный бункер и заминировав его противотанковой гранатой, начали экстренные сборы. Я в это время подготовил три ловушки на гатях, которые ведут на остров. Пусть покупаются гости дорогие. Это полезно. И мы отошли, по очереди неся носилки с Иваном Орловым, который только-только пошел на поправку.