Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.
Шрифт:
Колчаковцы двигались очень медленно, видимо опасаясь натолкнуться на засаду: за полтора часа они прошли всего лишь пять верст и теперь еще находились в трех с половиной верстах от нас. Однако решающий час приближался. Крестьяне все скрылись в погреба и подполья, а иные и совсем укатили в сопки, захватив с собой всю живность. Улицы села совершенно пусты; по ним только изредка пробегает галопом наша связь, несущая приказ по цепи. Все партизаны заняты своим делом: кто просматривает винтовку, чистит затвор, кто запасается на всякий случай хлебом, а большинство готовит упор для винтовки и возбужденно ведет спор о том, сколько шагов вон до того кустика и сколько вот до этого деревка, чтобы своевременно наставить правильный прицел. Все эти занятия сопровождаются веселыми шутками, беспрестанным «закуриванием» и остротами по адресу колчаковцев. В 10 часов утра вдруг прибегает с противоположной стороны реки Сучан партизан, который сообщает, что из Владивостока прибыл груз «от партии». Этот груз из бухты Золотой Рог был отправлен партийным комитетом на китайской шаланде до села Душкино и оттуда на подводах доставлен в Перятино. «Посылка» моментально была переправлена через реку на нашу сторону, и в ней оказалось весьма кстати несколько тысяч патронов, 300 гранат, несколько наганов, масса пороха и капсюлей для наших «патронных мастерских». Все это привез Тихон Самусенко, крестьянин дер. Фроловки, тогда работавший в уездном земстве. В находкинском бою за три
Только мы успели разобрать по рукам патроны и гранаты, как колчаковские цепи приблизились и были теперь на расстоянии не более тысячи шагов.
В 11 часов утра начался бой. Картина его сразу приняла неблагоприятный для противника характер: он хотел перехитрить нас, но совершенно неожиданно для себя сам попал на удочку. Чтобы напасть на нас врасплох, колчаковцы, не дойдя трех верст до Перятина, выслали по хребту, лежащему с восточной стороны деревни, свой отряд человек в 150—200, имея намерение обойти нас с левого фланга в тыл и в решительную минуту, когда мы будем увлечены их передовыми цепями, ударить внезапно нам в спину. Однако такой маневр нами был предусмотрен, и туда на хребет, как уже говорилось, был выслан ольгинский отряд. Прежде всего началась стрельба в горах на этом хребте. Остальные цепи колчаковцев, на расстоянии примерно 1000 шагов, залегли в ожидании результатов своей фланговой диверсии и начали окапываться. Через полчаса на хребте стрельба прекратилась: ольгинцы отбили колчаковцев, которые, оставив несколько трупов, бежали назад. В это время по дороге, поднимая целые облака пыли, с гиком бросилась на нас кавалерия. Подпустив ее поближе к себе, цепь т. Тетерина (Петрова), командовавшего правым участком, дала один, затем второй, третий залп… Ошеломленные лошади стали надыбы; у противника воцарилась паника. Некоторые кавалеристы стали соскакивать с лошадей и спешно устанавливать пулеметы. Еще один залп, частый ружейный огонь партизан, и кавалерия быстро поворачивает назад. Атака отбита. Наступил небольшой перерыв. Партизаны, перебивая друг друга, восторженно делятся впечатлениями первых стычек. Наконец противник развертывает все свои силы в одну цепь и начинает редкую перебежку по всей линии. В это время ольгинцы были подтянуты поближе к нашему левому флангу с таким расчетом, чтобы оказать существенную поддержку любой нашей цепи. Заговорила и батарея колчаковцев. Сначала она бьет на шрапнель, а потом некоторые орудия переходят и на картечь, — расстояние ведь — рукой подать. Завязалась самая отчаянная пальба. Когда колчаковская цепь подошла совсем близко к нам, открыли огонь и наши фланги. Враг попал под перекрестный огонь — положение самое невыгодное для него, но он еще держится стойко. Перестрелка продолжалась около часа. Наконец противник начал отступать. Мы отчетливо слышим нервный голос команды офицеров, призывающих своих солдат к спокойствию и выдержке, чтобы не нарушался порядок отступления. И третья лобовая атака нами отбита. Орудия продолжают посылать в деревню снаряды. Дух партизанских цепей еще больше поднялся. Там и сям слышно пение: «Смело, товарищи, в ногу», выкрики «ура», потом снова пение: «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки».
Вскоре противник оправился и снова густыми цепями повел наступление. Пулеметы захлебывались, старательно строча по всему фронту. Ружейный огонь партизан стал настолько сильным и разительным, что колчаковцы уже не делали перебежки цепями, а по одному ползли на четвереньках. Драка началась самая упорная и, видимо, решающая. Американцы, до сих пор сидевшие на крыше школьного здания, начали нервничать и, увлеченные партизанской страстностью, сами втянулись в события. Лейтенант, глава делегации, внимательно следил за маневрами колчаковцев и, желая нам «помочь», через своего солдата передавал нам каждые 10—15 минут записки с извещением о всякой перемене картины боя. Мы старались подать вид, что сведения лейтенанта нам оказывают пользу, хотя на самом деле они ничего нового нам не давали и только отрывали напрасно внимание на деликатную болтовню с посланцами янки. Под давлением нашего перекрестного огня колчаковцы наконец приостановили продвижение вперед, залегли и начали окапываться. Бой продолжался теперь невыгодно для нас: попадание стало минимальным, — не видно было колчаковских стрелков, спрятавшихся в окопы.
Под вечер снова возобновилось наступление. Противнику удалось совсем близко подползти к деревне. Вот уже он захватил несколько домов, расположенных на краю деревни. Партизаны стали занимать крыши и оттуда продолжать стрельбу. Началась упорная борьба за овладение каждым домом, крестьянским двором. Партизаны с яростью защищали каждый шаг своей позиции. Американцы всё чаще присылали нам свои назойливые информации. Битва наполовину перенеслась на улицу и дворы деревни. С наступлением темноты полил проливной дождь, и мы решили больше не расстреливать патронов, так как деревню стала покрывать та ночная темь, какая бывает весной в дождливую погоду. Цепи наши стали стягиваться к восточной части деревни, к кладбищу. Мы отступили по тропе в деревню Новицкую, на пять верст от Перятина. Но тут случилось несчастье: мы изменили правилам дипломатической вежливости и традициям гостеприимства — ушли из Перятина, не предупредив об этом американскую делегацию, которая поэтому попала в плен к колчаковцам. В связи с этим начались интересные события, о которых будет сказано ниже.
Перятинский бой таким образом продолжался целых 10 часов без перерыва. Мы вышли из него с пятью ранеными партизанами, двое из которых с опасными ранениями были взяты нашими «друзьями»-американцами в свой госпиталь. Один там умер (пуля попала ему в живот и пронзила кишки), а другой вылечился. Потери колчаковцев трудно было установить — как по перятинскому, так и по находкинскому боям. Крестьяне, которые увозили трупы из-под Перятина, насчитали убитыми около ста сорока человек, а солдаты-колчаковцы, после перебежавшие к нам, утверждали, что всего было в это время, убито до 160 человек, при очень большом числе раненых. По тем же источникам, в находкинском бою было убито около 85 человек. Словом, две сотни трупов белогвардейцы наверняка оставили в этих двух операциях. Партизаны отступили от Перятина, как отступили и от Находки. Внешне белогвардейцы остались победителями, но только внешне. Не было сомнения не только для нас, но и для противника, что за нами оставалась громадная моральная победа. В самом деле: держать на рейде 10 хорошо вооруженных морских судов, препятствуя в продолжение столького времени высадке десанта, оказывать в течение десяти часов отчаянное сопротивление продвижению двух слишком тысяч профессиональных вояк, снабженных восемью пулеметами и батареей с неограниченным запасом патронов и снарядов, противостоять «цвету» белой армии — частям гардемаринов, будущих морских офицеров, проделать все это — громадное достижение для сравнительно небольшого отряда партизан, которые «сами набивают патроны» и обучаются военному делу в процессе жестоких битв. Неудивительно, что после описанных боев настроение крестьянства и рабочих приняло прямо восторженный характер. Ревштаб прислал партизанам горячее поздравление с победой, и сами партизаны на деле убедились в своей мощи, которую до сих пор каждый из них как-то не замечал. Во Владивостоке белогвардейская пресса и «патриотическая общественность» не без основания забили тревогу о возрастающей опасности со стороны «партизанского бандитизма». Партизаны сделались предметом всеобщего внимания: одни радовались росту их силы, другие со скрежетом зубовным проклинали их. Мы приветствовали это, надеясь, что в таком случае против нас будут высланы еще большие силы, а это не может не повлиять на успехи нашей Красной армии.
В деревню Новицкую мы вошли усталые и голодные в дождливую весеннюю ночь. В центре деревни встретил нас кавалерийский разъезд американских солдат, которые на ломаном русском языке заявили, что американский лейтенант просит «комендант Ильюхов и Петров» остановиться в квартире, где «сидят американский офицер». Предложение, как и самое пребывание американцев в Новицкой, нам показалось подозрительным, заинтриговало нас. Быстро разместив партизан по квартирам и выставив охранение, приглашенные «коменданты» отправились в избу, где «сидят американский офицер». Здесь партизанам было оказано большое гостеприимство. Прежде всего их накормили доотвала всякими, с точки зрения партизанской кулинарии, изысканными яствами. Американцы, выражая восхищение поведением партизан в бою, высказали огорчение, что до сих пор они ничего не знают о судьбе своей делегации, и попросили нас рассказать о ней, что мы знали. Оказалось, что в период боя янки пережили немало. Как только стали доноситься до Сучанских рудников звуки стрельбы, полковник Пендельтон (начгар) решил, что его делегация может попасть в опасное положение, и выслал стоящий теперь в Новицкой отряд для спасения своих посланцев. Этот отряд, прибыв в Новицкую, немедленно выслал в Перятино парламентеров с белыми флагами, которые прибыли туда в тот момент, когда партизаны оставили деревню. Колчаковцы обстреляли парламентеров и ранили в руку одного офицера. Обозленные и встревоженные за судьбу названной делегации парламентеры поспешили вернуться обратно. Тут же нам показали письмо от офицеров, захваченных в плен, в котором те сообщали, что колчаковцы объявили их «шпионами» и к утру намерены расстрелять, если они не реабилитируют себя. Растерявшийся после такого оборота дела, полковник Пендельтон через своих посланцев просил нашего совета, как ему теперь следует поступить, чтобы освободить пленников. Ситуация сложилась для нас выгодная хоть куда. Без долгих разговоров мы сообщили полковнику Пендельтону, что, по нашему мнению, единственным путем для освобождения пленных офицеров является наше совместное с американцами немедленное наступление на белогвардейцев. Письмо с изложением этого взгляда мы послали Пендельтону с молодым американским офицером. И каковы бы, вы думали, были результаты? Полковник Пендельтон часа через два прислал ответ, в котором благодарил за «разумный совет» и сообщал, что он выслал в Новицкую свой отряд, который должен соединиться с нами и поступить в распоряжение «комендант Ильюхова» для совместного с партизанами наступления на Перятино. На рассвете к нам прибыл адъютант этого отряда для связи. Мы терпеливо ждем «подкрепления». Однако проходит час, два, а отряда нет. И мы и американцы, сидящие с нами в избе, начинаем нервничать и теряться в догадках. Вдруг влетают в деревню на взмыленных лошадях пять конных американских солдат и с видимой досадой сообщают, что их отряд с артиллерией завяз в болоте и просит партизан помочь ему оттуда выбраться. В такой версии мы усомнились и решили уклониться от помощи. Всем партизанским отрядам тут же был отдан приказ выступить из деревни и занять боевые позиции с целью одним начать наступление на Перятино. Американцы долго убеждали нас отказаться от этих планов и подождать прибытия их отряда. Мы с ними не соглашались. В это время является из Перятина освободившаяся из колчаковского плена американская делегация, и дело принимает иной оборот: полковник Пендельтон отзывает свой отряд назад на Сучанские рудники. После мы проверили достоверность версии о злоключениях американского отряда, и факты все подтвердились. Оказалось, что янки отправились в поход с целой кавалькадой обозов, походными кухнями, лазаретом и прочим, и вся эта тяжеловесная махина ночью сбилась с дороги и попала в болото, где и завязла. Мы пожалели о том, что были излишне осторожны: нужно было помочь отряду выбраться из болота и довести его до столкновения с колчаковцами. Это имело бы не последнее значение для разрыва «дружественных отношений» белогвардейского правительства с американскими интервентами.
Итак мы решили наступать на Перятино одни. Часов в восемь-утра наши силы двинулись вперед по горным тропам. Но бою не суждено было разыграться: колчаковцы поспешили сняться и без сопротивления оставили сначала Перятино, потом и Унаши. В Перятине белые подожгли 8 домов, с крыш которых партизаны накануне в бою оказывали наиболее сильное сопротивление; бандиты в бессильной злобе против партизан начали расправляться с мирными крестьянами. Пожар затушить не удалось, и дома сгорели дотла. В деревне и по пути отступления белых партизаны находили разбросанные пачки патронов: это тайно от офицеров оставляли подарок солдаты, сочувствующие партизанам. Мы продолжали преследовать белых. Наконец они покидают Владимировку и спешат к бухте Находка, где их ожидает «эскадра». Там «доблестные войска», отведавшие партизанских пуль, спешно грузятся на суда и под нашим обстрелом отплывают в море и потом во Владивосток.
Похороны т. Либкнехта в селе Казанке в мае 1919 года.
Во Владимировке нас встретила печальная весть: нечаянным выстрелом из японского карабина застрелился командир сучанского отряда т. Либкнехт. Взамен его был назначен т. Петров-Тетерин.
Весь Сучан, все южное Приморье теперь было очищено от белогвардейщины. Власть Ревштаба здесь распространилась повсеместно на все села. Продолжало оставаться в руках колчаковцев только одно село Шкотово.
Чтобы развязать себе руки для непосредственной борьбы с интервентами, решено было все партизанские отряды перебросить в Цемухинскую долину, оставив в Сучане лишь небольшую часть сил для поддержания порядка. В этих целях сучанский отряд должен был отправиться в с. Новороссию, а ольгинский отряд — остаться в с. Новицком. Началась перегруппировка сил. Во всех селах, по которым проходил сучанский отряд, ему устраивались крестьянами восторженные встречи. В деревне Новой Москве крестьяне вынесли на улицу стол с «хлебом-солью»; вышло все село с красными флагами приветствовать героев находкинского и перятинского боев. Крестьянин Андрейченко произнес горячую речь и призывал сучанцев разделаться с белобандитами в Цемухинском районе так же, как это они сделали в Сучанском районе.
Между прочим в эту пору явился к нам Шевченко со своей легендой о многотысячных отрядах, которыми он командовал где-то в Приханкайском районе. С этих пор и начинается «батьковщина» в некоторых отрядах Цемухинского района, тративших свою энергию больше на борьбу за карьеру честолюбивого Шевченка, нежели на борьбу с белыми. Отрадно, что сучанцы сразу же «раскусили» немудреную натуру этого «героя» и поставили его на подобающее место. Он замкнулся в своем Цемухинском отряде и уже не делал попытки опереться в своих домогательствах на отряды Сучанской долины.