Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

Ильюхов Николай Кириллович

Таким образом работа заговорщиков охватывала лишь очень узкий слой солдат, который при самых благоприятных обстоятельствах не мог сделать больше того, как создать условия для своей перебежки к партизанам, но отнюдь не мог ставить себе задачу свержения белогвардейской власти, о чем мечтали никольские товарищи. Работа заговорщиков все же могла бы дать существенные результаты, если бы не следующий случай. При каких-то странных обстоятельствах начальнику гарнизона полковнику Ивецкому попадает сумка Чемеркина, в которой была переписка с партизанами. Ничего не подозревавший Чемеркин был вызван в штаб Ивецкого и тут же арестован. Все искусство контр-разведки, весь арсенал приемов-пыток были пущены в ход, чтобы принудить Чемеркина дать показания, разоблачающие всех участников организации. Чемеркина сначала пороли шомполами, казачьими нагайками, — эти пытки не сломили его воли: он отказывался давать показания. Тогда к нему применили более «совершенное» орудие истязания. Его положили в специально приготовленную кровать, на плотно сколоченных досках которой густой щетиной были вбиты гвозди. Она была сделана так, что могла качаться в обе стороны наподобие детской качалки. Раздетого донага Чемеркина стали укачивать на этой кровати, которая вполне могла бы конкурировать со сказочным разбойничьим «прокрустовым ложем». Герой выдержал около часа жесточайших страданий, но все-таки не сдавался. Бандиты теряли голову. Они видимо впервые встретили человека, так стоически переносившего эту пытку, которую они сами применяли лишь в особых случаях. Без сознания, с разорванными кусками

тела, безобразно изуродованный, Чемеркин наконец был снят с кровати. Но изобретательность офицеров нашла еще более жестокий, хотя по своей грубости и более примитивный, способ пытки: раны, которыми было сплошь покрыто тело Чемеркина, посыпали солью и затем на живот положили кучку пороху и зажгли. Чемеркин начал бредить, звать своих друзей, называть целую серию имен. Это были первые слова, которые произнес Чемеркин за все время своих страданий, но они сами по себе ничего не могли дать озверелым бандитам.

Дело кончилось тем, что Чемеркин был расстрелян на городской площади. Казнь была обставлена торжественно. Начальник гарнизона Ивецкий собрал на площадь все воинские части, население города; дома были украшены национальными флагами. Так как гарнизон к тому времени уже внушал некоторые сомнения в своей преданности контр-революционному режиму и в решительную минуту мог выйти из подчинения генералам и отказаться от стрельбы по революционеру, то полковник Ивецкий должен был принять и некоторые меры предосторожности: все сопки и удобные позиции вокруг городской площади предусмотрительно были заняты японцами и офицерскими частями с пулеметами и артиллерией на случай внезапного мятежа гарнизона. Ивецкий произнес патриотическую речь, рассказал собравшимся о зловредной, предательской по отношению к «родине» роли Чемеркина, который обессиленный и измученный стоял тут же на виду у всех собравшихся, привязанный к столбу. Затем «оратор» собственноручно застрелил революционного героя. Чемеркин на вопрос Ивецкого, что он хотел бы сказать перед казнью, собрал весь остаток своих сил и, при затаенной тишине всех собравшихся, слабым голосом прокричал: «Да здравствует советская власть!» Дальнейшие слова Чемеркина были заглушены барабанным боем, и пуля, пущенная Ивецким, прервала навсегда нить жизни героя-мученика.

Один из арестованных по делу Чемеркина, — юнкер, фамилию которого нам не удалось сохранить в памяти, — выдал и дядю Костю. С последним поступили так же. Дядя Костя с пролетарским мужеством, так же как и Чемеркин, прошел все стадии истязаний и перед тем, как офицеры собирались поднять его на блоках к потолку, чтобы потом с высоты в четыре метра плашмя бросить на асфальтовый пол, решился бежать. Он бросился в окно, выбил своим сильным телом две рамы и со второго этажа здания контр-разведки прыгнул на улицу. Отделавшись, видимо, незначительными ушибами, он голый побежал по улице. На одной из улиц города он набежал на группу офицеров, которые сообразили, в чем дело, и застрелили дядю Костю.

Такой кровавой развязкой закончилась смелая попытка товарищей привлечь на нашу сторону ослепленные реакционной агитацией, зажатые в тиски террора солдатские массы. Двое из уцелевших заговорщиков бежали к партизанам; один из них — товарищ Андреев — после стал командиром партотряда и погиб в 1920 году: белые его живым бросили в паровозную топку.

Более значительным проявлением разложения армии Колчака на Дальнем Востоке явилось восстание во Владивостоке, возглавленное чешским генералом Гайдой. История его коротко такова: в начале осени во Владивосток прибыл ген. Гайда со штабом и свитой, состоявшей из группы эсеров — Солодовникова, Краковецкого (вдохновителя иркутского юнкерского восстания в 1917 г. и одного из деятелей Комуча, армиями которого он командовал), затем энесов — Моравского, Знаменского и других вождей антибольшевистского движения, намозоливших себе руки на убийстве рабочих и крестьян на Урале и в Западной Сибири. Разногласия между Гайдой и Колчаком, наступившие после первых поражений колчаковской армии, отдаленно выражали собою противоречия между империалистическими державами, которые для обеспечения своего влияния создавали свои военные группировки внутри белого движения. Гайда и его соратник генерал Сыровой по указке Франции руководили контр-революционным движением с лета 1918 г., они свыклись со своей ролью спасителей старшей сестры-славянки, России, и без борьбы не хотели уступать место новым претендентам на эту роль, русским генералам, которые больше ориентировались на Англию и Японию. Однако Гайда в этой интриге оказывается побежденным и снимается с командования в армии Колчака, после чего он отправляется на Дальний Восток с мыслью использовать там в своих целях возрастающее недовольство солдатских масс против белогвардейского правительства. Для того, чтобы добиться своих планов, будущий вождь чехо-словацкого фашизма обряжается в демократическую тогу (иначе ведь массы не пойдут за ним), разыгрывает роль левого генерала и окружает себя политическими авантюристами типа демократов Солодовникова, Краковецкого и компании. Опираясь на горсточку чехо-словацких войск и спровоцированных колчаковских солдат, Гайда 18 ноября поднимает во Владивостоке восстание. Сначала дело идет успешно. Восставшие открывают огонь по штабу крепости, захватывают вокзал, ряд домов и важных пунктов. Но генерал оказался нерешительным: вместо того чтобы наступать и дальше, он превратил бой у вокзала в бестолковую стрельбу по невидимой цели. Генерал Розанов, ставленник адмирала Колчака, воспользовался нерешительностью Гайды и, собрав все свои силы, повел наступление на вокзал. Восстание было подавлено. Чтобы избавить штаб Гайды от расправы белогвардейского правительства, вмешалась в дело международная милиция (была такая введена во Владивостоке союзниками, как бы в насмешку над заявлениями о невмешательстве во внутренние дела России), которая под руководством американского майора Джонсона извлекла этих руководителей из рядов восставших, взяла их под свое покровительство и тем спасла им жизнь. Гайда и его свита потом были выданы союзниками русским властям с условием однако, чтобы им не причиняли никаких неудобств и отправили бы за границу. Так печально закончилась в России карьера этого авантюриста, который, возвратившись к себе в Чехо-Словакию, сделался в этой демократической стране главой генерального штаба и фашистского союза легионеров.

О гайдовском восстании во всех подробностях могут написать те товарищи, которые были непосредственными свидетелями и участниками его. Это восстание показало полную неустойчивость власти, терявшей всякую опору в своей армии, а также разложение и бессилие мелкой буржуазии, связывавшей свои вожделения с именем генерала Гайды, который в ее глазах продолжал оставаться выразителем ее антисоветских требований.

Отмеченные выше этапы, которые прошел прогрессирующий процесс разложения колчаковской армии, являлись предпосылкой для настоящей большевистской организации восстания.

Неудавшиеся попытки к перевороту, предпринятые рядом товарищей, не приносили существенных результатов прежде всего потому, что вопросам восстания, как особо требующего изучения искусства, ими не было уделено должного внимания: страдала техника организации, благодаря чему провал одного из руководителей обрекал на гибель все дело. Мы уже не говорим о том, что все такого рода попытки пренебрегали рядом условий (политических, стратегических и т. д.), без которых не могло быть победы. Это в свою очередь сужало их планы до размеров небольших местных, оторванных от масс заговоров, которые не могли дать больше того, как организовать перебежку десятка-двух колчаковцев в ряды партизан.

Не то было теперь. Объективные предпосылки для победоносного восстания в этот период были налицо. Красная армия своим вступлением вглубь Сибири разрушила все расчеты империалистических держав, организовавших при помощи своих интервенционных войск единый фронт российской контр-революции, в который включались все буржуазные и мелкобуржуазные партии. Мы видим, как этот фронт раскалывался на отдельные лоскутки, враждующие между собою группировки. Гарнизоны, расположенные в городах Дальнего Востока и имеющие за собою опыт ряда, правда — неудачных, восстаний, превратились в силу, готовую немедленно разделаться с генералами. Это были своего рода белогвардейские крепости, осажденные со всех сторон неутомимо боровшимися партизанскими отрядами. Восстание Гайды показало, что солдатские массы уже готовы повернуть штык против врагов трудящихся. Гайда опирался с одной стороны и главным образом на революционное нетерпение неорганизованных масс, не пожелавших ждать благоприятного момента (к чему их призывала коммунистическая партия), с другой стороны — на те элементы воинских частей, которые еще жили демократическими иллюзиями, связанными с Комучем, Сибирской областной думой и Сибирской директорией. Позорный провал авантюры Гайды побудил первых к признанию руководящей роли большевистской партии и поколебал настроение у вторых. Жалкие попытки правительства приостановить, замедлить методами контрразведки и тюрем гигантский процесс социальных сдвигов и развала армии кончались крахом. Когда не одиночки, а вся масса точит штык против ненавистной власти, расправа с одиночками только подливает масла в огонь. Таково положение было в период ноябрь — январь.

Теперь центр, основная тяжесть революционной работы переносилась из периферии в города, туда, где на баррикадах городских кварталов должна была окончательно решиться судьба русской реакции. Партизанские отряды, являвшиеся до сих пор основной формой борьбы на Дальнем Востоке (а методы партизанской войны, особенно в приморских условиях, являлись основными методами революционной работы), делаются поэтому вспомогательными в отношении уже не только уральского фронта, но и всей стратегии нашей партии на Дальнем Востоке. В этом — сущность переживаемого момента. Лозунг завоевания и организации солдатских масс для переворота, для штурма белогвардейской Бастилии, лозунг, к которому, как видит читатель, инстинктивно пришли партизаны уже сравнительно давно, теперь стал центральным, стержневым, подчиняющим себе все остальные задачи. Раньше этот лозунг партизаны проводили н а р а в н е со своими военными операциями. Партизаны по сути дела не могли провести его своими силами, — для этого они должны были бы перестать быть самими собой. Для организации переворота, а следовательно и власти, требовалось непосредственное участие и руководство более высокой по типу организации — коммунистической партии. Мы не можем здесь касаться сколько-нибудь подробно работы нашей партии в колчаковской армии, — это сделают другие товарищи; одно можно сказать: быстро разрастающаяся организация солдатских масс, особенно после гайдовского восстания, стала теперь принимать характер прямой угрозы правительству. Задачи партизан заключались в том, чтобы нападать на белогвардейские отряды, беспощадно рвать железнодорожные сооружения, разрушать коммуникацию, словом — стремиться к тому, чтобы хозяйственная и общественная жизнь совершенно замерла. Это должно было вконец деморализовать врага, посеять панику и разложение в городском населении и поставить власть перед лицом неотразимой катастрофы. Так и поступали партизаны. Движение по Сучанской и Уссурийской железным дорогам почти совершенно прекратилось: дорога была в большей своей части завоевана нами; если и проходил по ней один-два поезда в неделю, так и то под партизанским контролем; пассажиры могли следовать в вагонах только в том случае, если их документы или внешний вид не внушали никаких сомнений, в противном случае они снимались и отправлялись в наш штаб. Сучанские и Зыбунные каменноугольные копи совершенно прекратили свою работу, так как основная шахтерская масса была под ружьем. Администрация этих предприятий, несмотря на свою ненависть к партизанам, стала обращаться в наш штаб с просьбой помочь спасти шахты от затопления водой, так как некому было даже выкачивать воду из шахт. Владивостокский порт, фабрики и заводы, питавшиеся в основном сучанским высокосортным углем, до минимума сократили свое производство. Военные и торговые суда, снабжавшиеся сучанским антрацитом, вынуждены были доставать для своих нужд уголь из Японии, где цены на него возросли необычайно. Уссурийская железная дорога объявила экспортерам, что она отказывается гарантировать безопасность доставки в порт транзитных грузов, направлявшихся из Маньчжурии. Сучанский гарнизон колчаковцев, чувствуя приближение катастрофы, очистил рудники, оставив там одних японцев, которые бдительно следили за развитием событий и обдумывали планы своих действий. Командующий американскими экспедиционными войсками генерал Гревс, чтобы предупредить то неловкое положение, в которое могли попасть его войска при захвате власти партизанами, спешит, в подтверждение своих прежних деклараций, объявить порядок эвакуации американских сил, немедленно очищает весь Сучанский район и стягивает свои силы во Владивосток, где на рейде уже стоят приготовленные пароходы. Японцы, напротив, форсируют новую доставку своих сил на Дальний Восток и лихорадочно укрепляются: копают окопы, строят блиндажи, обволакиваются проволочным заграждением. В наш район каждую неделю прибывают новые японские эшелоны.

Мы получаем сведения о том, что во Владивостоке 26 января 1920 г. восстал егерский батальон, бывший в свое время одной из надежнейших частей белой армии («камни заговорили»). Сущность этих событий заключалась в следующем. Батальон, в количестве около тысячи человек, арестовав своих офицеров, захватил одно из лучших зданий города, бывшее коммерческое училище, забаррикадировался в нем и объявил себя врагом розановской власти. В специальном обращении к рабочим, партизанам и крестьянам егеря заявили, что они признают единственно законную власть — только Приморскую губернскую земскую управу (которая, кстати сказать, пережив весьма быстротечный медовый месяц своего величия после свержения советов в 1918 году, притихла и вот уже больше года сидела в лабиринтах своих канцелярий, не вмешиваясь в политическую жизнь окраины). Действительной целью восстания егерей являлось стремление восстановить советскую власть, но боязнь расправы со стороны интервентов заставила их прикрыться старыми, запылившимися демократическими учреждениями и тем нейтрализовать своих прежних друзей и союзников. Егерское восстание через четыре дня было ликвидировано на почетных для обеих сторон условиях. Между восставшими и генералом Розановым было заключено соглашение, по которому: 1) гарантировалась безопасность жизни восставшим и 2) батальон не подлежал расформированию и отправлялся цельной боевой единицей на Русский остров. Боевой пыл генерала при ликвидации восстания не мог проявиться, так как не оставалось почти ни одной воинской части, которая бы готова была выполнить его волю. Впрочем егерское восстание имело последствия и для партийного комитета. В сущности оно подтвердило тот факт, что и те воинские части, где влияние большевиков еще не успело окрепнуть, — а это было так в отношении егерей, — стихийно сигнализировали о полной готовности всего гарнизона поддержать предстоящий переворот.

ГЛАВА XXV.

Взятие Шкотова, Сучанских рудников и Никольск-Уссурийска. — Наступление на Владивосток и падение его. — Наступление на Хабаровск. — Бегство Калмыкова и его банд. — Дискуссия о тактике после захвата власти. — «Буфер» или советы.

Вся первая половина января 1920 г. прошла под знаком лихорадочной подготовки переворота. 25 января 1920 г. вторая рота 1-го Дальневосточного советского полка, под командой т. Морозова, нападает на колчаковский бронепоезд вблизи с. Шкотова и без выстрела захватывает его в плен. Команда бронепоезда, под влиянием одного из офицеров, перед этим объявила себя сторонницей советской власти и изъявила желание безоговорочно подчиниться командованию партизанского полка. Мы стали наседать на шкотовский гарнизон. Солдаты гарнизона, получив сведения о том, что партизаны с бронепоездом и пулеметами приближаются к Шкотову, высылают делегацию к нам и выражают согласие перейти на нашу сторону. К вечеру этого же дня передовые части 1-го Дальневосточного полка занимают Шкотово.