Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

Ильюхов Николай Кириллович

Нелегальная квартира отдела снабжения Далькрайкома РКП(б) во Владивостоке. Стоят руководители снабжения партизан тт. Кушнарев (X) и Шишкин (Володя Маленький) (XX).

С своей стороны мы всякими путями старались удовлетворить потребности отрядов собственными средствами. С первых дней восстания партизаны выбросили лозунг: «тяжесть борьбы с контр-революцией должна быть переложена на наших врагов». По этой программе все кулаки были обложены натуральным налогом, все товары купцов были конфискованы, имущество буржуазии объявлено народным достоянием. В результате всех этих мер мы несколько смягчили свою нужду. Особенно полезной оказалась конфискация имущества у буржуазии. В селе Петровке мы забрали в свое ведение рыбные заводы, рыбалки русско-японской фирмы Люри и К° в бухте Находка и консервный завод. Благодаря этому не только удалось снабдить рыбными и крабными консервами и селедкой отряды, но и оказалось возможным раздать остаток рыбных запасов беднейшему крестьянству и рабочим. Предприятия фирмы Люри и К° нами были пущены в ход и эксплуатировались около 7 месяцев, пока их снова не захватили колчаковцы. С консервными заводами нам справиться не удалось: консервирование мяса и икры оказалось работой настолько сложной, что без специалистов, которые бежали от нас в лагерь противника, ничего поделать было нельзя. Зато на этих заводах мы нашли внушительные запасы готового продукта, которым питались все отряды в течение трех месяцев: каждому партизану выдавалось по банке в день этих дорогих, аристократических деликатесов. Это было такой роскошью, которую не всякий буржуа позволял себе в лучшие для него времена (банка крабовых консервов в довоенное время стоила около 1 руб. 75 коп.).

Система снабжения партотрядов, успех которой зависел исключительно от благосостояния крестьянского хозяйства, в частности от размера посева и урожая, заставляла нас самым внимательным образом относиться к этому вопросу. Ведь если бы крестьяне сократили площадь своих посевов до таких размеров, что для них не было бы возможности кормить партизан, мы столкнулись бы с непреодолимыми продовольственными трудностями: все то, что мы получали из города или добывали своими средствами, играло только вспомогательную роль, главная же тяжесть лежала на крестьянстве. Поэтому партотряды, впитавшие в себя наиболее здоровый, работоспособный элемент деревни, должны были помочь крестьянам и в полевых работах. С этой целью нами выделялись рабочие команды, которые расходились по крестьянским домам для помощи, а также давались отпуска на полевые работы тем, у кого не оставалось дома работников; словом, мы возвращали деревне на неделю — на две столько рабочей силы, сколько это можно было сделать, не ослабляя боеспособности партотрядов. На таких же основаниях раздавались лошади для нуждающихся крестьян.

Пожалуй, самым последним и тоже важным источником снабжения партотрядов продовольствием были трофеи. Колчаковские банды своих собственных обозов не имели и питались, как шутили партизаны, на подножном корму, т. е. грабили крестьян, отбирали у заподозренных в большевизме лиц имущество, скот, хлеб и проч. Только в тот период, когда мы стали настолько сильны, что смогли на деле объявить войну и интервентам, трофеи в своем значении для нас поднялись. Крупных добыч было две: одна от японцев, другая от американцев. У американцев летом 1919 г. было захвачено после боя под деревней Тигровой (стан Кангауз) 1.000 пудов муки, 500 комплектов обмундирования, множество всяких сластей, консервов, вин, 3 палатки и т. д., у японцев — вагон рису (около 800 пудов), галеты, сухари, полвагона папирос, несколько бочек саки (японская водка) и многое другое. Кстати сказать, напитки, в разное время попадавшие в наши руки от противника, тут же выливались на землю, так как пьянство в отрядах было запрещено партизанским дисциплинарным уставом. Более мелкие случаи, когда интервенты оставляли на месте боя свои обозы или запасы продовольствия и одежду, повторялись довольно часто, но, конечно, не могли являться основой нашего материального благополучия.

Самым большим для нас вопросом являлись обмундирование и в особенности обувь. Если фураж, хлеб и т. п. доставлялись самими крестьянами, то обувь и верхнюю одежду мы от них получить не могли. Нужно было покупать все эти предметы. Тут требовались колоссальные усилия не только для того, чтобы раздобыть денежные средства, но и главным образом для того, чтобы преодолеть тысячи препятствий по доставке товара из города. Владивосток являлся почти единственным рынком, где можно было закупить все нам необходимое, в частности «улы» (род китайских лаптей из кожи). Эти «улы» удостоились нашего выбора не только потому, что они были сравнительно дешевы и удобны, но главным образом из-за того, что владивостокский рынок не ощущал в них недостатка. Требования же на них были очень велики: постоянные длительные походы, которые делали партизаны, прямо-таки сжигали обувь. Каждый день требовалось новых 100—200 пар «ул», и партийный комитет Владивостока — при всей его энергии — удовлетворить наши требования не мог. Пришлось прибегать к посредничеству мелких торгашей — контрабандистов и спекулянтов. Торговали «улами» преимущественно китайцы. Это обстоятельство облегчало их доставку, так как почти все китайцы, даже купечество, по своим политическим симпатиям были явно на нашей стороне [2] . Наиболее надежным «аппаратом» по снабжению нас «улами» был юркий изворотливый китаец Илюшка, имевший большие связи с китайским купечеством. Он мог удовлетворить любые наши требования. Правда, он наживался на этих поставках тоже достаточно. Часто шутили мы над Илюшкой, называя его представителем «партизанской буржуазии», жиреющим на поставках для отрядов. И Илюшка был верен идеологии этого сорта буржуазии. Точно так же, как пауки, разбухшие на поставках в империалистическую войну, громче всех кричали: «война до победного конца», — так и Илюшка всегда был одним из горячих защитников нашего лозунга: «борьба до полного разгрома контрреволюции». До того как Илюшка стал играть счастливую для себя роль «партизанского поставщика», он был простым бобылем; поэтому немудрено, что он иногда с грустью говорил, что борьба с Колчаком должна скоро окончиться и что тогда наступит «смерть Илюшке». На Илюшке стоит остановиться хотя бы потому, что, пожалуй, не было ни одного крестьянина во всей области, который бы его не знал и не считал бы своим «приятелем». В обращении, несмотря на свое «положение», Илюшка всегда был «демократ». Он со всеми за панибрата, всем доказывает, что Колчак «солочи» и «сукин сын», всякого угощает папироской и всегда гордится, что он тоже «партизан». Однако за всем этим Илюшка не забывал и себя: за каждый грош он мог торговаться с Локтевым и Самусенко, нашими хозяйственниками, по целым часам. Так Илюшка работал с нами в течение всего периода партизанского движения. Ясно, что свою «преданность» партизанским отрядам он ставил в зависимость от того, насколько аккуратно мы могли платить ему за доставку «ул» и как высоко мы расцениваем его рискованную работу.

2

Такое отношение китайского купечества к партизанскому движению вполне понятно. Цепь империалистического порабощения одной своей частью душит пролетариат и крестьянство своих капиталистически развитых стран, а другой — колониальные народы, в том числе и часть буржуазии этих стран. Конечно, тяжесть угнетения тут далеко не одинакова для различных классов колониальной или полуколониальной страны. В то время как пролетариат здесь находится под двойным прессом эксплуатации — со стороны своих и чужих капиталистов, колониальная буржуазия лишь добивается для себя равных с другими своими собратиями по классу прав на эксплуатацию пролетариата. Крестьянство этих стран также имеет свои интересы. Однако в определенных вопросах все эти классовые различия отходят пока на задний план, и колониальные народы выступают более или менее единым фронтом. Это имеет место в отношении к империализму, в борьбе с ним. Понятно, что китайцы, в том числе и китайское купечество, не могли не видеть в партизанском движении своих союзников.

Это была самая высокая и важная статья расхода финансового бюджета Ревштаба. Деньги в партизанском быту играли самую ничтожную роль. И в самом деле, зачем они нужны были партизану, когда в каждой деревне, в каждой крестьянской избе он находил «стол и дом», сердечную встречу хозяина? Табак — и тот получал каждый из них бесплатно от корейцев, занимающихся, между прочим, табаководством. В те моменты, когда противник вытеснял нас из русской деревни и мы вынуждены были на день-два уйти в сопки, мы располагались там в корейских фанзах, обычно разбросанных в тайге, и переходили на «азиатскую кухню». Корейцы в Сучанском районе старались всячески поддерживать партизанское движение, видя в нем свою защиту от японского империализма и надежду в случае победы на то, что партизаны будут добиваться улучшения их экономического положения. Поэтому каждый из корейцев считал своим долгом помочь нам, и всякий раз, когда партизанский отряд останавливался в фанзах, там устраивался целый праздник: варилась лучшая чумиза [3] , подавались самая изысканная «чемчи» [4] , всякие пряности и т. д.

3

Род мелкого пшена.

4

Острое кушанье из салата, перца и проч.

При всех этих условиях, потребность в денежных средствах сокращалась в значительной степени по всем статьям партизанского хозяйства. Однако нужда в деньгах не могла свестись к нулю. Трудность, с которой приходилось добывать деньги, делала наше «финансовое ведомство» предметом постоянных забот всех работников. Статьи доходов были весьма неустойчивы; благодаря этому, конечно, не было и твердой «финансовой системы». Более или менее постоянным доходом был у нас налог на кулаков и зажиточных крестьян, политически враждебно настроенных против нас. Этот налог являлся полунатуральным-полуденежным, причем соотношение между этими двумя его элементами находилось в зависимости от нужды данного момента. Высокий авторитет партизанской власти и полное бессилие наших недоброжелателей из названной части крестьянства обеспечивали сравнительно быстрое и беспрепятственное поступление налога, и никакого специального налогового аппарата не требовалось. Впрочем размеры этого дохода для нас были далеко не достаточны. Количество крестьян, которые входили в эту категорию облагаемых, было настолько мало, что теперь мы без всякого труда могли бы их всех перечислить по фамилиям. Это были те, которые являлись идеологами, вожаками и не отказались до последних дней от своих бессильных попыток противодействовать нашим социалистическим лозунгам, те, которые стремились перевести движение партизан на рельсы эсеро-меньшевистских или колчаковских требований. В дальнейшем нами будет доказано, что наличие двух политических течений в крестьянстве Приморья было, фактом немаловажного значения, так как партизанская программа, которая целиком и полностью воспроизводила лозунги Октябрьской революции, далеко не удовлетворявшие желаний капиталистической верхушки деревни, вынудила кулаков и связанных с ними богатеев на открытое выступление за колчаковскую власть. С этой точки зрения возникновение «налога» на враждебные нам слои деревни лишь фиксировало наличие такого расслоения крестьянства, и налог играл в наших руках роль орудия классовой борьбы.

Вторым сравнительно постоянным источником являлось обложение лесопромышленников. Богатейшие леса Приморской губернии издавна привлекали русских и иностранных капиталистов. Прибыль, которую они получали от этой своей деятельности, была настолько велика, что лесопромышленники готовы были пойти на всякий риск и даже игнорировать дикую ненависть к «красным бандитам», лишь бы продолжать работу в районах, занятых партизанами. Все лесные концессии были в наших руках, и для белых они были недосягаемы. Поэтому ни один из капиталистов не мог обойти Ревштаб и должен был вступить в сношения с ним, если хотел обеспечить себе в работе безопасность. Мы воспользовались выгодой своего положения и давали разрешения на лесные разработки или лицензии на вывоз материалов лишь при условии выплаты нам специального налога или доставки продовольствия и других предметов из Владивостока. Главный контингент промышленников составляли японцы, которые, пользуясь своей «неприкосновенностью», охраняемой интервентами, могли более свободно доставлять нам из городов все, что мы требовали. Что касается русских капиталистов, то они в этом случае попадали в очень «неудобное» для себя положение. Они должны были нелегально, скрываясь от своих друзей по классу, снабжать нас, своих врагов, идя наперекор классовой «совести» и интересам. И они делали так. Это было ярким показателем омерзительной жадности, рвачества буржуазии и поразительным примером «классовой солидарности» наших врагов, весь незатейливый смысл которой заключался в том, чтобы добиться права выхватывать высокие барыши.

Не совсем последним источником пополнения наших финансовых ресурсов нужно считать так называемые «выкупы», к которым мы впрочем прибегали лишь в случаях крайней и неотложной нужды. Эта своеобразная, возможная пожалуй только в условиях партизанства форма экспроприации буржуазии состояла в том, что мы проникали в стан противника, арестовывали наиболее крупного капиталиста и затем под угрозой смерти предлагали пленнику внести определенных размеров контрибуцию. Этот путь был опасным, скользким; поэтому мы воздерживались от возведения его в систему, а когда прибегали к нему, то поручения возлагались на проверенных ответственных товарищей. Наиболее характерен в таком роде случай с бывшим водочным королем Дальнего Востока Пьянковым; о нем расскажем для того, чтобы не было ложного истолкования нашей системы «выкупов».

В мае 1919 г. т. Ильюхов с ротой партизан и подрывной командой, руководимой виртуозным подрывником т. Ярошенко, отправился из Цемухинской долины (куда к этому времени были стянуты все партотряды) на станцию Раздольное Уссурийской жел. дор.; он имел задание напасть на расположенный там колчаковский гарнизон, состоявший из 800 штыков пехоты, бронепоезда и батареи, выбить из винокуренного завода колчаковскую охрану, взорвать железнодорожный мост и захватить в плен хозяина завода И. С. Пьянкова. Полностью этот план реализовать не удалось, так как колчаковцы получили от шпионов сведения о нашем приближении и приняли меры предосторожности. Завод был взят без выстрела: колчаковцы побоялись вступать в бой и бежали в Раздольное. В то время как подрывная команда «хозяйничала» у полотна железной дороги, закладывала фугас под мост, резала телеграфные провода, сваливала столбы, развинчивала рельсы и т. д., — на заводе был арестован Пьянков, у которого конфисковали 19 прекраснейших лошадей, 8 пишущих машинок для «печатания» газеты «Вестник партизана» и т. п. Через час колчаковцы пустили против нас бронепоезд и повели наступление пехотой. Завязался бой, оказавшийся безрезультатным для обеих сторон: колчаковцы боялись подходить к занятому нами заводу и вели стрельбу на таком расстоянии, что никакого вреда причинить нам не могли; партизаны выставили вперед свою цепь и тем препятствовали дальнейшему продвижению противника. В это время на заводе был открыт митинг рабочих, где их информировали о политическом положении и о задачах, за осуществление которых партизаны борются.

Здесь не безынтересно отметить отношение к нам рабочих, продолжавших оставаться под гнетом контр-революционной власти. Они встретили партизан восторженно. Через несколько минут после того, как был взят завод, рабочие вышли из своих квартир; появились красные флаги, полились речи, крики «ура», братские приветствия. Работницы со всех сторон несли угощение: хлеб, молоко, блины и т. п. Молодые рабочие достали винтовки и тут же все выстроились в ряд. Сильное впечатление на рабочих произвел следующий факт. Когда работницы стали угощать партизан блинами (приготовленными поразительно быстро — спустя 10—15 минут после прихода отряда), партизаны, находившиеся еще в цепи или на посту, отказались принять угощение, указав, что на это нет разрешения командира и что они при выполнении боевой обязанности не могут принимать пищи. Рабочие и работницы после такого заявления удивленно переглянулись, а затем кто-то из толпы прокричал: «Да здравствует революционная дисциплина, да здравствуют братья партизаны!» Заводская площадь огласилась восторженным «ура». Восторг вызвал у рабочих и следующий случай. Ильюхов, после ареста Пьянкова, подошел к заводской кассе, вызвал кассира и для проверки кассы тут же составил из рабочих комиссию. Деньги, принадлежавшие Пьянкову, были взяты и зафиксированы в акте как конфискованные «на борьбу за советы». В нижнем шкафу лежали средства рабочего кооператива, которые были оставлены в неприкосновенности. Рабочие упорно настаивали на том, чтобы партизаны взяли и эти деньги, заявляя, что они их жертвуют тоже на борьбу за советы, но партизаны решительно отказались, ссылаясь на то, что нельзя разрушать кооператив, без которого рабочим трудно будет содержать свои семьи. Нужно иметь в виду, что все это происходило в то время, когда шел бой с робко наступавшими на нас колчаковцами. Громким крикам «ура», горячим пламенным речам, братским приветствиям аккомпанировала музыка пулеметов, ружей и пушек. От этого боевое настроение еще больше поднималось. Призывным речам придавалась особенная сила и мощь. Революционный порыв солидарности возбудил крепкую, непоколебимую уверенность в том, что действительно будут «здравствовать советы», это испытанное орудие борющегося пролетариата.