Партизаны Е.И.В.
Шрифт:
– Ненавижу, поляков, пся крев! Представляете, Денис Васильевич, они почти тридцать лет прельщали мою православную душу ложными посулами, и лишь кровь истинного сына Отечества нашего... Кстати, а вы согласитесь стать моим крёстным отцом?
"Рассмотрев прошение Красной Гвардии старшего сержанта Сергея Андреевича Ртищева о восстановлении в дворянстве Российском, не находим к тому препятствий."
"Дело в отношении шляхтича Гродненской губернии Сигизмунда Каземировича Пшемоцкого прекратить, в связи с отсутствием оного в числе подданных Российской Империи."
– Ваше благородие, - вернувшийся с рыбалки Кузьма притащил десятка три крупных сорожек на кукане, но, несмотря на приличный улов, выглядел встревоженным.
– Денис Васильевич, стрельба с северу слышна.
Новый Устав допускал в военное время называть офицеров по имени-отчеству, но партизан позволил себе такое в первый раз. Напугался неведомой опасности, или наоборот, становится полноценным солдатом? И какая ещё, к чёрту, стрельба?
– Не слышу.
– И я тоже, - подтвердил Пшемоцкий.
– Уж не пьян ли ты?
– Без командиров пить грешно и неприлично, - оскорбился Кузьма.
– Да вы сами послушайте.
– Будешь мне тут сказки рассказывать, - проворчал Давыдов, и жестом остановил собирающегося что-то сказать Пшемоцкого.
– Подождите, Сигизмунд Каземирович...
Да, партизан оказался прав - откуда-то с севера доносилась частая ружейная стрельба. На самом пределе слышимости, потому не удивительно, что за разговором на неё попросту не обратили внимания. Бумкает где-то потихоньку... может это у лошадей животы пучит?
– Пропал обед.
– Сигизмунд Каземирович, просивший больше никогда не называть его паном, посмотрел на рыбу, плюнул в костёр, и ударил кулаком о ладонь.
– Надо спешить. Вдруг это кто-то из наших воюет?
– А мы сунемся, и все планы порушим, - усмехнулся капитан-лейтенант.
– Стоит ли мешать проведению операции?
– А мы не помешаем, ваше благородие, - вмешался Кузьма.
– Выручим - кулибинок-то совсем не слышно, только французы палят. У наших голос басовитый, а те как моськи лают.
– Точно говорю - на помощь спешить надо, - оживился бывший поляк.
– А винтовок не слыхать, потому что патроны кончились.
– Тогда седлаем, - решил Давыдов.
– бей их в песи, круши в хузары!
– Точно!
– Пшемоцкий покосился на командирского денщика и заржал во весь голос.
– Покажем супостату кузькину матку бозку!
К месту побоища не успели совсем чуть-чуть. Или успели вовремя, если посмотреть на ситуацию с другой стороны - маленький отряд из трёх человек вылетел на место разыгравшейся трагедии в самый последний момент, и Денис Васильевич с ходу стоптал конём солдата в синем мундире, попытавшегося поднять ружьё. Немного приотставшему Пшемоцкому повезло больше, и сейчас он крутился в седле, схватившись одновременно с двумя французскими гусарами. Но Кузьма не одобрил развлечение Сигизмунда Каземировича, и несколькими выстрелами лишил того соперников.
– Что творишь, мерзавец?
– оставшийся без соперников Пшемоцкий зло оскалился и поднял коня на дыбы.
– Да я тебя сейчас...
– А ну прекратить!
– Давыдов погрозил бывшему шляхтичу кулаком, спешился, и склонился над сбитым с ног французом.
– Смотрите-ка, вроде бы живой.
– Добейте.
– Экий вы кровожадный, - усмехнулся капитан-лейтенант.
– Что за манеры, Сигизмунд Каземирович?
В это время пленник открыл глаза и закашлялся. Струйка крови из уголка рта пробежала по многодневной щетине.
– Не жилец, сломанные рёбра всё унутрях проткнули, - заключил Кузьма, и вернулся к увлекательному занятию, заключавшемуся в потрошении солдатских ранцев.
– Может и вправду добить? Не дело, когда христианская душа мучается.
– Не умничай! Воды ему дай.
– А разве можно?
– Ему уже всё можно.
Петров немного поворчал, стараясь, чтобы командир этого не услышал, и протянул вместительную флягу. Судя по запаху, совсем не с водой. Но живительная влага помогла, и француз заговорил.
Его рассказ удивил Дениса Васильевича. Выяснилось, что ни партизаны и ни русская регулярная армия не являлись целью батальона наполеоновской гвардии. Наоборот, они атаковали своих собратьев по оружию, если так можно выразиться, с одной единственной целью - добыть пропитание. Оголодавшие "старые ворчуны" положили глаз на гусарских лошадей, но справедливое требование пустить десяток-другой на жаркое встретило непонимание, результатом чего стала ожесточённая битва с печальным исходом для обеих противоборствующих сторон. Гвардейцы неплохо держались против кавалерии, разменивая жизнь на жизнь, а уцелевшие...
Тут француз прервал повествование и улыбнулся через силу:
– Я рад, что умираю от руки русского офицера, месье.
– Конские копыта не слишком-то похожи на мои руки, - возразил Давыдов.
– Знаю... Но вы же не откажете в милосердии?
Проявлять милосердие не пришлось, наполеоновский гвардеец умер сам во время сильного приступа кашля. Капитан-лейтенант закрыл покойнику глаза и окликнул денщика:
– Кузьма, похоронить нужно.
– Всех?
– охнул партизан и обвёл взглядом поле.
– Да их тут тысячи три, ваше благородие.