Партизаны Е.И.В.

Саргаев Андрей Михайлович

– Непременно, Михаил Касьянович, - отозвался Давыдов, в отличие от большинства офицеров оставшийся в звании капитан-лейтенанта.
– Как раз на пределе дальности наших винтовок, а для артиллерии вполне подходящая дистанция.

– Тогда работаем, - Нечихаев соскочил с коня и махнул рукой ожидающим в отдалении казакам.
– Соломоныч, давай сюда!

Заскрипели несмазанные оси крестьянской телеги, гружёной грубо сколоченными ящиками, и лейтенант поморщился. Пожалели дёгтя, черти бородатые! Оно, конечно, понятно... развалюха одноразовая и к вечеру сгодится

разве что на костёр. Но до чего же противный звук.

– Где ставить, ваше благородие?

– Займётесь разметкой, Денис Васильевич?

Капитан-лейтенант кивнул, указал ближайшему казаку на охапку заострённых колышков, сам взял большой деревянный молоток, и отправился указывать места закладки фугасов. Самое командирское занятие, тем более кому, как не флотскому офицеру, на корабле ночующему чуть ли не в обнимку с пушкой, разбираться в артиллерии? Ну, не то, чтобы всеобъемлющие знания, но нет в дивизии иных специалистов. Рассчитать зону поражения при ракетном залпе? Вот тут любой сержант справится, но предположить где французы могут расставить свои орудия... Следовательно Денису Васильевичу и карты в руки.

А Нечихаев занялся минами. Несколько человек копали ямки, а сам лейтенант осторожно укладывал в них ящики, вставлял запал, и засыпал взрывное устройство, оставляя снаружи торчащие металлические усики, возвышающиеся над землёй на пару вершков. Жалко только, порох дрянной, трофейный, но, даст Бог, его силы хватит для отправления в короткий полёт разнообразного каменного и железного хлама, в избытке присутствующего в фугасе. А там, где колышки повязаны белой ленточкой, можно не жадничать - малую толику "чёртова зелья" производства заводов княгини Лопухиной удалось выпросить у запасливого Александра Никитича Сеславина, и в сих местах наполеоновых пушкарей будут ожидать особо неприятные сюрпризы. Впрочем, им никто и не обещал выстланных красными коврами и розовыми лепестками дорог. Как однажды выразился государь Павел Петрович: "В России жёстко стелят, а спать ещё жестче".

– Михаил Касьянович, вы не могли бы отвлечься на некоторое время?
– отец Станислав стоял у крайнего колышка, не решаясь ступить на размеченный под минное поле участок, и всем видом своим выражал крайнее отчаянье.
– Извините, что помешал, но обстоятельства таковы, что без вашего вмешательства никак не разрешить. Понимаете, в чём дело...

– Подождите, святой отец, - Мишка обернулся к казачьему уряднику.
– Справишься без меня, Абрам Соломонович?

– Да не впервой же, - тот перекрестился двумя перстами и ещё раз заверил.
– Не извольте сомневаться, в лучшем виде сделаем.

– Буду надеяться.
– Нечихаев отряхнул с колен приставшую пожухлую траву и поспешил к ксендзу.

Надо заметить, что католический священник в данный момент более напоминал сторожа хлебных складов где-нибудь в Тамбове или Воронеже, чем лицо духовного звания. Ранние заморозки заставили его одеть овчинный полушубок и меховую шапку, а висевший на плече старинный мушкет придавал картине дополнительную достоверность. Разве что небольшой медный образок, пришитый вместо кокарды, нарушал гармонию, а без него - вылитый русский мужик.

– Слушаю вас, пан Станислав. И здравствуйте.

– И вам здравствовать, господин лейтенант, - ксендз замолчал, немного помялся, и решительно перешёл к делу.
– Видите ли, Михаил Касьянович, я столкнулся с некоторыми трудностями, разрешить которые самостоятельно никак не могу.

– Да? И каковы же они?

– Ко мне обратились с просьбой о проведении молебна, и так как батальонный священник отец Михаил находится на излечении после ранения...

– Такие вопросы находятся в ведении вышестоящего командования, пан Станислав, - перебил Нечихаев.
– Обратитесь по команде.

– К кому? Наш отряд является самостоятельной войсковой единицей, а Денис Васильевич, как его командир, ещё вчера ответил, что не намерен влезать в межконфессиональные... хм... дальше он сказал совсем грубо.

– Причём здесь эти... межконфессиональные?

– Так я же католик!

– Давно? Ах да, извините.

– Вот!
– ксендз поднял указательный палец, как доказательство неизвестно чего.
– Но люди перед решительной битвой желают исповедаться и причаститься, так что отказывать им в этом - большой грех.

– Определением степени греховности занимается Священный Синод, пан Станислав, а у нас регулярная армия. Вы хоть и состоите в ополчении, но в соответствии с приказом Светлейшего князя фельдмаршала Кутузова...

– Так точно, господин лейтенант, здесь армия! Потому соблаговолите принять рапорт.

– Что это?
– Нечихаев с подозрением взглянул на сложенный вчетверо лист бумаги.

– Прошение о зачислении на вакантную должность отрядного священника и обязательство проводить богослужения по православному обряду установленного образца.

– Даже так?
– Мишка забрал бумагу, развернул, и пробежал взглядом по выписанным каллиграфическим почерком строчкам.
– Простите, а что обозначают слова "а так же муллой из расчёта одной пятой оклада денежного содержания"?

– Так ведь у нас четверо гусар татарского происхождения, господин лейтенант. Как можно оставить их без божьего слова?

– Вы владеете арабским?

– Зачем? Ведь они, слава Господу, русские татары, а не турецкие, значит, могут молиться по-русски.

– Интересный подход к делу, пан Станислав. Иезуиты просто обзавидуются.

– Мнение этих завистников меня не интересует. Так подпишете рапорт, Михаил Касьянович?

– Под вашу личную ответственность. И сразу после принятия православия непосредственно вами.

– Разумеется, господин лейтенант, разумеется... Разрешите приступить к выполнению обязанностей?

– Идите, - Мишка улыбнулся, когда ксендз чётко повернулся через левое плечо и звякнул шпорами на великоватых, видимо снятых с француза, сапогах.

Удивительные люди, эти поляки! Каждый в отдельности - милейший и толковый человек, храбрый вояка, а как народ вообще - сволочь на сволочи. Парадокс...