Партизаны Е.И.В.
Шрифт:
– Когда-то я был грубее.
Мария Фёдоровна построжела лицом и на щека пропали милые ямочки:
– Мы забыли о тех временах.
– Извини.
– Пустое, я тоже не помню...
– К детям со мной пойдёшь?
– А как же дела?
– Потерпят дела. И поужинаем вместе, хорошо?
Утро началось задолго до рассвета. Мысли, кружившиеся в голове всю ночь, не позволили толком уснуть, поэтому, как только в коридорах загрохотали сапоги сменяющихся караулов, я открыл глаза. Вылезать из постели не хочется - печи остыли. И в спальне
Поправив сползающее одеяло у мирно сопящей в подушку супруги, спешу умываться. Вот места не столь отдалённые у меня самые настоящие, с текущей из начищенного медного крана холодной и горячей водой, чугунной ванной, фаянсовой раковиной, и чудом отечественной технической мысли - унитазом со сливным бачком. На бачке для форсу - серебряная цепочка.
Из зеркала на меня смотрит невысокий, но крепкий человек средних лет. Белёсая щетина на морде немного портит вид, но это дело поправимое. А так нет ни красноты в глазах, ни мешков под ними, ни общей опухлости. На здоровье, слава Богу, жаловаться грех - печень не болит, в селезёнке не колет, желудок не беспокоит, радикулит отсутствует. И даже, как недавно заметил, вздёрнутый нос начал выправляться и слегка увеличиваться в размерах. Если так дальше пойдёт, придётся перечеканивать монеты с моим профилем, иначе на улицах перестанут узнавать. Шучу, конечно...
Так, а где у меня зубная паста? Да-да, не привычный порошок, а полужидкая масса, состоящая из толчёного мела, толики соды, мёда, отвара лекарственных трав и какой-то дряни, не дающей всему этому засохнуть. Вкусно, между прочим! Только щётка тяжёлая - мерзавцы-ювелиры решили, что государю-императору невместно пользоваться костяной или деревянной, и сделали её из золота. Щетина, правда, обыкновенная свиная.
Бритву этим вредителям не доверил - тульские оружейники на заказ отковали из обломка турецкого ятагана не хуже, чем сделали бы в Золингене. Кстати, а сейчас так кто-нибудь по металлу работает? Надо среди пленных поискать, а то Лопухина просила хороших и недорогих мастеров. Тут уж куда как дёшево обойдётся.
– Веди, Будённый, нас смелее в бой!
Во время бритья почему-то всегда напеваю этот марш. Поначалу цирюльники очень удивлялись. Сейчас удивляться некому - разогнал эту шайку-лейку, оставив трёх парикмахеров для жены и дочерей. А уж с собственной щетиной справлюсь самостоятельно. Тем более не люблю, когда у горла орудует остро заточенной железякой совершенно посторонний человек. Кутузову бы доверился, но фельдмаршальской чести урон в скоблении императорской хари. Чай не Европы, где чесальщики королевских пяток в фаворе. Мы скифы, да...
Ни одного пореза. Мастерство не пропьёшь, однако! Кёльнские воды идут на хрен - чистого спирту на ладонь, и растереть по лицу. Хорошо!
Наполеон явился злой как собака, и сразу начал с претензий. С какой цепи сорвался, недомерок корсиканский?
– Ваше Величество, я намерен заявить протест!
– И против чего же вы намереваетесь протестовать, Ваше Величество?
– Мои подданные живут впроголодь, у них нет даже белого хлеба!
– Да? И кто в этом виноват?
– Я говорю о тех, кто в посольстве.
Ерунда какая-то. Какое мне дело до французских дипломатов? Или он подразумевает, что там вообще нечего есть? Сочувствую... Но всё равно нужно уточнить.
Поворачиваюсь к Бенкендорфу:
– Александр Христофорович, вы можете прояснить ситуацию?
– У них просто кончились деньги, государь, а французское правительство не может прислать ещё из-за военных действий.
– Вот видите, Ваше Величество, всё и без моего участия выяснилось.
– Что именно?
– Их безденежье, - отвечаю Наполеону, и сразу шепчу министру госбезопасности.
– Не мог им в долг дать?
– Два раза давал, - так же шепчет Бенкендорф.
– Но Гавриил Романович посчитал посольство территорией иностранного государства, и так задрал пошлины...
– А чего они тогда в трактире не питаются?
– Пробовали, там их бьют.
– Твои?
– Мои следят, чтоб не забили совсем.
Наполеон кашлянул, намекая на то, что в приличном обществе принято разговаривать вслух. Деликатный, но настырный тип. Ладно, выпросил...
– Вопросы снабжения будут решены сегодня же, Ваше Величество, в долг и без лихвы. А пока предлагаю обсудить финансовые условия нашего соглашения о прекращении военных действий. Господин Державин, вы готовы озвучить российскую точку зрения в цифрах?
Гавриил Романович не только готов, но и рвётся сделать это. Удивительно, но поэт и государственный чиновник сочетаются в нём столь органично, что глядя на одухотворённое лицо, можно твёрдо сказать - вот человек, способный поверить алгеброй гармонию. Или измерить? Да какая, в общем-то, разница! Пусть хоть доказательство теоремы Пифагора в стихах напишет.
Может быть когда-нибудь и напишет, но пока двенадцать томов in folio заключали в себе банальную прозу, разбавленную скучными цифрами. И отдельно, на мелованной бумаге с тиснёной золотом печатью министерства финансов, итоговая сумма. Вот она как раз не показалась Бонапарту скучной.
– Два с половиной миллиарда франков?
– потрясённый французский император на всякий случай пересчитал ноли пальцем.
– Это немыслимо!
Ага, а сам не меньше пяти в войнах заработал. Пополам, это честно.
– Рублей, а не франков, Ваше Величество, - поправил Державин.
– За время вашего отсутствия начали чеканить монету с пониженным содержанием золота. Так что увы, только рублями.
– Кто?
– прорычал Наполеон. Кажется, его перестала беспокоить сумма, но появилась другая забота - выяснить имя мерзавца, покусившегося на святое право монархов. Да, только император может урезать франк.
– Кто это сделал?
Не подлить ли масла в огонь? В самом деле, почему бы нет?
– Мой дорогой друг, - я доверительно склонился к корсиканцу через стол.
– Вы позволите так называть? Вот и хорошо... Уже месяц, как чеканкой французской монеты не занимается только ленивый.