Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта
Шрифт:
— Дизер бист тот, — и отошел от него, думая, что этот партизан уже мертвый.
Забрав с собой всех девушек-санитарок и Франца Питча, немцы ушли с острова. Братья Короткевичи вместе с Красинским выбрались из болота на берег и, обождав, когда немцы далеко уйдут от острова, поспешили сообщить штабу бригады о случившейся трагедии.
Спасшиеся партизаны, боясь натолкнуться на немцев, пошли с этого острова не по кладкам, по которым ушли с острова немцы, а в противоположную сторону, прямо через топкое болото. Подвергая себя большому риску утонуть в этом болоте, они медленно шли по нему, все время проверяя длинным шестом дно его. Наконец-то им удалось выбраться на
В то время, когда все это происходило, я пытался узнать в соседних отрядах, нет ли кого из врачей нашей бригады. Но и там ни одного врача не было. Удрученный неудачной попыткой разыскать кого-нибудь из врачей и зная, что на острове в госпитале мучаются раненые без настоящей медицинской помощи, я уже собрался ехать на кобылице нашего командира в соседнюю бригаду за врачебной помощью. И вдруг увидел приближающихся братьев Короткевичей. Вид у них был самый ужасающий. Мокрые, перемазанные болотной грязью и перепуганные, они наперебой стали рассказывать нам, что с ними произошло часа два тому назад на острове, где был госпиталь.
Не медля ни минуты, я тут же все рассказал командиру отряда Цымбалу и доложил об этой трагедии комиссару бригады Игнатовичу. Цымбал срочно выслал часть своего отряда в погоню за немцами, но все было напрасно. Было уже поздно, немцы ушли с нашими девушками-санитарками и Францем за линию блокады. Догнать их нам не удалось. За эту страшную беспечность и оплошность, которую мы допустили, не обеспечив надежную охрану госпиталя, и за то, что я послал нашего единственного немецкого антифашиста Франца Питча в этот госпиталь, я проклинал и себя, и штаб нашей бригады.
Новое несчастье, свалившееся на нашу бригаду, а также сообщение соседних бригад о том, что немцы повели новое наступление на партизан по единственной дороге, идущей к реке Березине, совсем обескуражило командование нашей бригады. В штабе была полная растерянность и упадническое настроение. Комиссар бригады Игнатович и начальник штаба Руколь срочно собрали всех оставшихся в живых командиров и комиссаров отрядов и объявили:
— Ввиду сложившейся чрезвычайно сложной обстановки и невозможности прорыва линии блокады даже силами всех бригад зоны мы приняли решение распустить отряды бригады с той целью, чтобы мелкими группами попытаться самостоятельно выйти из кольца блокады, иначе мы все здесь погибнем от голода.
Слушая этот приказ, я не был согласен с ним, так как считал, что мы не имеем права распускать отряды и бросать партизан на произвол судьбы. Но приказ есть приказ, и его надо выполнять. Собрав всех оставшихся в живых партизан нашего отряда, а их было человек 45, я доложил им о решении штаба бригады.
— Товарищ комиссар, а как же вы? С кем вы останетесь? — спросил меня Иван Старшинов.
— А я так думаю: кто хочет идти со мной, пусть примыкает ко мне, а кто думает самостоятельно пройти линию блокады, те пусть идут и ищут слабое место в линии блокады немцев и ночью скрытно переходят ее. Всем тем, кому удастся пройти линию блокады, надо будет собираться у озера Селява на том полуострове, где мы стояли до блокады, или в одной из деревень около озера.
— Нет, товарищ комиссар, мы вас не оставим и будем действовать всем отрядом, — заявил Старшинов.
— Хорошо, товарищи, если вы согласны, будем действовать вместе.
— Куда же нам сейчас отойти? — стал я советоваться с партизанами. — На этой дороге оставаться опасно. Немцы с минуты
— Товарищ комиссар, я слышал, что где-то около озера Палик есть небольшая деревня. Может быть, нам туда пройти по болоту, а там хоть картошкой разживемся, — предложил один из наших товарищей.
— Да, есть такое озеро Палик, оно от нас находится километрах в пятнадцати, но идти придется по болоту, — сообщил я партизанам.
— Ну и что же, пойдем туда, — согласились мои товарищи.
Посмотрев на трофейную карту, я наметил маршрут движения, и мы тронулись в этот трудный путь. Кобылица командира следовала за нами. Мы, конечно, могли бы забить эту лошадь и утолить голод кониной, но никто из партизан даже и мысли не подал на этот счет. Эта кобылица очень нам напоминала всеми любимого нашего командира отряда Агапоненко Николая, погибшего в бою на большаке. Присутствие этой лошади как бы напоминало нам, что с нами вместе идет и он. Это придавало бодрости партизанам, и они, идя рядом с этой лошадью, любовно похлопывали по ее бокам, понукая ее в тех местах, где она проваливалась в болотной жиже, и помогали ей выбраться на твердую почву. Часа через два мы вышли на дорогу, которая была покрыта по болоту бревенчатым настилом и была похожа на длинный деревянный мост. Она шла почти до самой деревни Палик. Впереди показались две фигуры мужчин, сидящих на краю этого настила. Это были незнакомые партизаны какой-то бригады. Худые и обросшие бородами, сидели они, вытянув свои разутые ноги на настиле. Когда мы поравнялись с ними, то вдруг один из них крикнул:
— Владимир Петрович! Как вы попали сюда? Вот это встреча! Вы не узнали меня? Я бывший ваш учащийся в техникуме.
Приглядевшись внимательно, я с большим трудом узнал его:
— Постой! Это ты, Кувшинов?
— Да! Это я, Владимир Петрович.
— А ты как здесь оказался?
— Да так же, как и вы. Я лежал больной в партизанском госпитале. А когда стали подходить немцы, то все мы, больные и раненые, пошли в глубь болот, вот и мы с товарищем тоже.
— Так примыкайте к нам, вместе будем горевать.
— Нет, нам нельзя к вам. Нам нужно искать свою бригаду.
— Как хотите. Тогда прощайте, желаем вам встретиться со своими.
Мы пошли дальше, а Кувшинов с товарищем остался на дороге. Эта неожиданная встреча с ним напомнила мне наш техникум, Егорьевск и любимую мою девушку Иру. «Где-то она сейчас? Знает ли она, что ее Володя сейчас в белорусских болотах ищет выхода из почти безвыходного положения?»
Подойдя к озеру Палик, мы обнаружили, что от нескольких домов небольшой деревни, которая находилась недалеко от этого озера, кроме печных труб ничего не осталось. Она была полностью уничтожена гитлеровцами. Не найдя ничего съестного в сгоревшей деревне, мы в полном отчаянии сели в изнеможении под деревьями, недалеко от нее.
В небе послышался гул самолета. Это в сторону озера Палик летел немецкий самолет-моноплан, который партизаны прозвали «Косая лапа». Рыжая кобылица паслась рядом с нами. Мы не успели ее увести с поляны, и немецкий летчик, обнаружив коня, начал кружить над нами и обстреливать из пулемета. Лошадь, испугавшись пулеметных очередей, бросилась в лес и где-то исчезла. Так мы ее и не нашли в этом лесу. Покружив еще с полчаса над нами и не обнаружив больше никого, самолет улетел. Но мы знали, что он прилетит еще, и поэтому решили уйти от Палика в те болота, по которым шли сюда.