Парус любви

Вест-Индия , весна 1769 года

Как только «Морской дракон» вышел из узкого пролива Сьерпе, отделяющего Южноамериканский континент от острова Тринидад, его квадратные паруса сразу же наполнились пассатным ветром. Это был бриг, построенный в Бостоне и приписанный к Чарлз-Тауну [1] , городишку в Южной Каролине.

Во время Семилетней войны «Морской дракон» каперствовал на стороне Англии. Многим французским капитанам пришлось, на свою беду, видеть установленное на носу изваяние чешуйчатого, с позолоченным хвостом, красного дракона, который как будто злорадно ухмылялся, глядя, как их тихоходные посудины пытаются уйти от стремительно настигающего их маневренного брига. «Морской дракон» никогда не таил своих намерений, и первый же залп его бортовых пушек разрывал в клочья паруса и оснастку, сеял разрушение и смерть. Одно его название нагоняло ужас, ибо все знали, что добыча редко ускользает от этого капера, и капитаны торговых судов обычно сразу же спускали флаг, не пытаясь даже сделать ответного выстрела.

После того как в 1763 году главные европейские державы подписали Парижский мир [2] , «Морскому дракону» пришлось действовать на свой страх и риск; он вынужден был возвратиться в теплые воды Карибского моря и в скором времени стал врагом своего прежнего союзника. Теперь с ухмыляющимся драконом приходилось сталкиваться британским фрегатам и шлюпам; такие встречи происходили слишком часто, чтобы их капитаны могли сохранять спокойствие; обычно паруса брига непостижимым образом исчезали в протоках среди прибрежных болот, поросших мангровыми деревьями. Несколькими неделями позже «Морской дракон» уже с невинным видом стоял в гавани Чарлз-Тауна. Занимался теперь «Морской дракон» контрабандной торговлей, выгружая в укромных бухтах на диких берегах обеих Каролин свой драгоценный груз сахара и мелассы.

Не однажды попадал «Морской дракон» в самые отчаянные переделки, но до сих пор удача покровительствовала ему, и он неизменно ускользал от неминуемой – так казалось не слишком отважным матросам – гибели. Сейчас, под боковым восточным ветром, он плыл по мрачным водам залива Пари. Возвращаясь из плавания, целью которого были поиски затонувших сокровищ, с полузагруженным трюмом, бриг шел очень ходко.

Стоя на шканцах, Данте Лейтон, капитан и владелец «Морского дракона», смотрел со штирборта на испанский остров Тринидад. С тех пор как много лет назад здешние кокосовые плантации пришли в запустение, остров был малонаселен. По склонам гор, кое-где покрытых завитками облаков, густо разрослись вечнозеленые леса. По эту сторону острова вдоль низкой береговой линии тянулись бесконечные болота – зрелище весьма негостеприимное для уставшего от долгого плавания путешественника. Но с наветренной стороны можно было увидеть узкие, окаймленные пальмами/ полоски песчаного берега, от которых уходили ввысь, все в тропических лесах, склоны гор. Здесь-то «Морской дракон» и бросил якорь, и капитан отправился на берег, чтобы найти там развалины дома, где некогда жил хозяин плантации. Через заросли, вновь овладевшие остатками асьенды, Данте Лейтон прорубил себе узкую тропку к тому, что некогда было усадебным домом. Расковыряв своим кинжалом грубые половые плитки, он вытащил из-под них окованный железом ящичек с ржавыми петлями и еще целым замком. Вернувшись с ящичком на борт «Морского дракона», он сбил замок и на глазах у столпившейся вокруг него команды извлек из ящичка небольшую, аккуратно сложенную стопку документов. Обладая лишь скудным знанием испанского языка, Данте, невзирая на растущее нетерпение своих людей, стал очень медленно и необычайно тщательно изучать каждую бумагу. Когда он поднял вверх, на всеобщее обозрение, карту с ясно обозначенным на ней крестиком, из глоток охотников за сокровищами вырвался дружный крик радости.

Крестиком было помечено место, где на дне Флоридского пролива покоился испанский галеон, затонувший, вероятно, в начале восемнадцатого столетия. Несколько торговых судов, груженных сундуками с золотыми и серебряными монетами, отчеканенными незадолго перед тем в Мехико, под усиленным конвоем направлялись в Гавану, когда их настиг и потопил сильнейший шторм. Все, кому приходилось плавать в Вест-Индском море, слышали множество рассказов о затонувших кораблях, однако никому пока что не удавалось набить себе карманы золотыми монетами в подтверждение этих рассказов, а точнее – россказней.

Данте Лейтон тоже много слышал о еокровищах, пропавших на дне Карибского моря, и даже пытался утвердиться в правдивости этих слухов. До сих пор, честно говоря, он им не верил; но тут впервые в его душе затеплилась надежда. Глядя на карту, крепко зажатую в его руке, он чувствовал, как к нему возвращаются старые, знакомые, хотя, казалось бы, позабытые уже мечты.

Пока «Морской дракон» шел правым галсом, Данте смотрел на гористые берега Венесуэлы. Затем перевел взгляд на сложные переплетения снастей и высокие мачты; почти все матросы заняты были сейчас тем, что ставили паруса в наиболее выгодное положение, которое позволило бы максимально использовать силу ветра. Особенно сильно вздувался нижний парус на грот-мачте; «Морской дракон», слегка накренившись, быстро ускорял ход.

– Ближе к ветру, штурвальный, – приказал Данте. Его голос с трудом пробивался сквозь шум ветра и хлопанье парусины. Оглядев туго вздувшиеся паруса, он тут же предостерег: – Достаточно. Так держать, мистер Кларкс.

– Сэр, – послышался высокий, пронзительный голос, – я принес вам кофе, сэр. Меня послал мистер Кёрби, сэр, – отрапортовал Конни Брейди, юнга не старше одиннадцати лет, стараясь стоять по струнке и в то же время не расплескать кофе.

– Спасибо, Конни, – рассеянно проронил Данте. Его внимание было разделено между бушпритом, парусами и отдаленным мысом, который вырисовывался впереди. Он отхлебнул горячего, с парком, кофе и мысленно улыбнулся: только Хаустон Кёрби, корабельный стюард, да и вообще мастер на все руки, мог заварить такое адски крепкое зелье. Данте сделал глубокий вдох, ощущая на губах привкус соленой пены, клочья которой нес с собой ветер. Глядя, как «Морской дракон» взрезает волны, слыша, как тихо поскрипывают мачты и реи, громко плещут паруса, он ощущал уверенное спокойствие. Не ускользнуло от его взгляда и то, что корабль слегка кренится в подветренную сторону.

– Сэр капитан. – Нетерпеливо стараясь привлечь внимание Данте, Конни даже осмелился потянуть его за рукав. – Сэр капитан, вы правда думаете, что мы найдем испанские сокровища? Лонгакр говорит, что каждому могло бы достаться по тысяче золотых монет. Тогда мы стали бы богаче самого короля Георга. Вы и правда так думаете, сэр капитан? – с надеждой и мольбой в голосе снова спросил Конни. Из-под упорно сбивавшегося на лоб завитка черных волос выглядывали наивные синие глаза этого, в сущности, совсем еще мальчика, с семи лет плававшего на рабовладельческом судне. Вот уже три года, как Конни был членом экипажа «Морского дракона», и Данте не переставал удивляться тому, как хорошо он понимает переменчивые настроения моря. Мальчик, конечно, видел, как ведут себя матросы, особенно сходя на берег, но Данте относился к этому снисходительно.

– Ответьте мальчишке, капитан. Я и сам хотел бы верить, что мои карманы скоро наполнятся испанскими дублонами. Это не только меня бы успокоило, но и моих знакомых заимодавцев, – сухо заметил Аластер Марлоу, суперкарго [3] «Морского дракона». По своему положению он мог бы обращаться к капитану по имени, но предпочитал лишний раз выказать свое уважение хозяину судна.

Данте Лейтон взглянул сначала на круглоглазого юнгу, затем на суперкарго, весело размышляя о том, какие еще байки, подобные этой, распространяет шлюпочный старый пират Лонгакр, особенно с тех пор, как они нашли карту.

– Выдумщик он большой, каких только кровавых историй не рассказывает из прежней пиратской своей жизни, – Аластер с легкой усмешкой, правильно угадав мысли капитана и так же правильно истолковав раздражение в его взгляде. – Но иногда, кажется, даже я ему верю, – признался суперкарго. В ответ на эти признание.Данте недоверчиво вскинул брови.

– Вы один из самых рассудительных люден, каких я знаю. Поэтому-то и были назначены суперкарго «Морского дракона», – отрезал Данте, оглядывая Алаетера, пользовавшегося среди экипажа репутацией человека сверх меры серьезного и честного. Данте знал, что ему нет еще и тридцати, но иногда он казался не по годам мудрым и опытным. Аластер держался спокойно и замкнуто, редко делился своими заветными мыслями с другими, но порой на него нападало игривое настроение; и он мог с убийственной меткостью передразнить не только любого матроса на борту, но и всяких важных особ, включая и царствующих.