Парус манит ветер
Шрифт:
Выбрали день и пошли.
Случилось это в феврале, когда снег на Гоголевском бульваре лежал высокими темными сугробами.
В телецентре было многолюдно. Толчею усугубляла невероятная теснота помещения, в котором волновались, ожидая своей очереди, все желающие сниматься. Здесь были дети и взрослые, таинственные личности, целители и колдуны, бизнесмены и политики, собаки и кошки со своими хозяевами, бродячие поэты, певцы, танцоры, музыканты и бог еще ведает кто, словом, такое пестрое
– У вас что? – спросил их шустрый блондин, вынырнув неизвестно откуда.
– Здравствуйте, – широко улыбнулся старик.
– Ну здравствуйте, – равнодушно ответил блондин и скрылся за дверью.
Его место заняла густо накрашенная девица, на лице которой косметика лежала такими плотными слоями, что соскоблить ее казалось столь же проблематично, как откопать Трою.
– Мы хотели вам песенку спеть, – объяснил старик. – Можно?
– Вы записывались? – строго спросила девица. – У нас только по записи.
– Нет. Вы понимаете, мы с концерта, и вот зашли, по дороге, – ласково соврал старик, поправляя бабочку.
– Ну, ладно, пойте, – холодно позволила девица.
Прождав два с лишним часа, томясь бездельем и волнуясь, старик и юноша попали в студию, где на них направили свет, прикрепили к одежде микрофоны и, наведя жерло телекамеры, разрешили петь.
Студия размещалась в небольшом вытянутом помещении с низким потолком и узкими стенами. В глубине, у дальней стены, стоял широкий кожаный диван. Ближе к съемочной площадке размещался оператор и усталыми, покрасневшими глазами безразлично взирал на происходящее вокруг. Слева от него, перед небольшим монитором, располагалась редакторша, а еще левее, окруженный нагромождением пультов и стоек, находился звукооператор – тот самый блондин, который первым встретился старику.
– У вас одна минута, – строго предупредила их девица-редактор. – Репетируем.
Старик и юноша переглянулись, юноша дрожащими пальцами дернул струны и, с трудом шевеля одеревеневшими губами, пропел первую строчку. Старик зычно подхватил со второй. Первый раз спели без ошибок.
– Лишних десять секунд, – недовольно нахмурилась девица.
– Да ладно, пускай, – неожиданно заступился блондин. – Ну, пусть поют.
– Ничего не «ладно»! – разозлилась девица. – Тебе все равно, а мне отвечать!
Но тут дверь распахнулась, и в студию стремительно влетел высокий брюнет в клетчатом пиджаке.
– Привет, – развязно поздоровался он со всеми. – Как дела?
Не дожидаясь ответа, он направился к накрашенной девице и, обняв ее за талию, увлек на диван. Девица не сопротивлялась.
– Ну что, пишем? – спросил блондин, повернувшись к дивану.
– Пиши, – сдалась девица, игриво забыв о принципах.
– Подождите! – Молодец в клетчатом пиджаке вдруг вскинул голову, хитро прищурился и, поглядев на старика и юношу, заявил: – Я тоже снимусь!
Вскочив с дивана, он принялся рыться в куче пыльного реквизита, сваленного в углу.
– О! То, что надо! – воскликнул он, выудив из груды тряпья белокурый женский парик.
Водрузив его на голову, он улегся на авансцене в ногах у старика и, подперев рукой голову, скомандовал:
– Давайте!
Молчаливый оператор ткнул пальцем в объектив.
– Зритель здесь. Когда поете, смотреть в камеру. И не разбегайтесь. Ближе друг к другу.
Старик заметно помрачнел.
– Скажите, – вежливо поинтересовался он, поглядывая то на девицу, то на растянувшегося у его ног длинного молодца в женском парике, – а зачем здесь лежит этот молодой человек? Какой в этом может быть смысл?
Девица удивленно вскинула брови и взглянула на старика так, словно обнаружила в нем какую-то новую, несвойственную людям деталь.
– Картинка хорошая, – коротко объяснила она.
– Ну, пусть лежит. Что он вам, мешает, что ли? – вступился миролюбивый блондин, имевший, видимо, природную склонность к компромиссам. – Все. Тишина. Пишем, – он плавно взмахнул рукой. – Начали.
На втором куплете перепутали слова и сбились. Третий раз спели как надо.
– Снято, – устало объявила девица. – Ваши фамилии.
Назвав фамилии, старик и юноша попрощались и вышли за дверь.
– Приходите еще, – отозвался блондин.
– Следующий! – громко крикнула девица, не вставая со стула.
В подвал возвращались в хорошем настроении. По дороге купили коньяку.
– Мы обречены на успех! – воодушевленно кричал старик. – Соберем программу, запишемся и пустим в прокат! Да что говорить, я сам пойду на рынок кассетами торговать! – разошелся он. – А что ты думаешь? Силы уж не те, чтоб вкалывать.
Спустились в подвал, достали рюмки, разложили закуску и, налив сразу по полной, выпили стоя.
– За успешный дебют! – торжественно объявил старик.
Выпили по две рюмки, закусили нарезанным тонкими ломтиками и посыпанным сверху сахаром лимончиком, поддели вилочками маринованных грибочков с чесноком и луком, на свежий, пышущий сдобою хлеб намазали паштета и, расположившись поудобнее, закурили.
Струился сизый дымок, на сковороде шипел в масле картофель, а в небольшой электрической печке пеклась свежая рыба.
Неожиданно дверь распахнулась и, впуская городской шум и морозный воздух, в подвал спустилась Томочка.
– Здравствуй, солнышко! – поднялся навстречу ей старик, раскрывая объятия.
Конец ознакомительного фрагмента.