Парус плаваний и воспоминаний
Шрифт:
В Стрелецкой бухте стаями плавает оглушенная взрывами рыба. И тут и там покинутые хозяевами беленькие домики, по дворам бродят покинутые куры. Посмотри вокруг: это все не чужое — наше.
Люди, люди, люди… на улицах, на вокзалах, в казармах, на кораблях — всюду люди, ведущие войну. Роты, дивизии, армии. Все у людей переменилось, все переместилось. Беженцы, погорельцы. Вот когда изо дня в день, ежеминутно ты всюду лицом к лицу с народом, с людьми. Лица, лица, лица… Не имеешь права быть «сам по себе», не должен, нужно любить эти лица, эти бесчисленные толпы людей, прислушиваться, понимать. Все в движении, в кочевье. Народ. Он громаден
— Мои братья воюют под Псковом, — говорит Мусьяков и добавляет задумчиво: — А может, уже отвоевали…
Он получил письмо от родных из деревни из-под Пскова: эвакуируют женщин, детей и стариков. При этом чудно и толково расписывают, кому быть при чем: этот ведет корову и отвечает за нее, другой отвечает за инвентарь и т. д.
Батальонный комиссар Зенушкин, москвич и «правдист» (очевидно, будет редактором нашего «Красного черноморца»), рассказывает, как его мать-старуха, очень бережливая, работает на оборону.
— Что делаешь?
— Да вот шью варежки.
— Это для кого же, зачем?
— Для вас шью, подбирать зажигательные бомбы.
— Зачем же бархатные?
— Да теперь нельзя разбираться, все идет.
А прежде не дай бог заглянуть к ней в шкаф или в комод, наполненный лоскутками.
Ивич не получает писем от жены. Почему?
— Да у нее такой почерк, что никакой цензор не разберет, сразу заподозрит шифровку.
Фотограф «Красного черноморца» — в очках, в «кинематографических» брюках-бриджах. Через плечо — фотоаппарат. Когда он шагает, окруженный нашими командирами, его принимают за пойманного шпиона.
Ужас! Неужели это правда — ребенка за ноги и об косяк? Видели, как это делают немцы.
Что же это? Тоже организованность, дисциплинированность, исполнительность? Не надо, не надо такой исполнительности!..
Как удобно и выгодно управлять такими солдатами.
Пишем о героях. Но пишем собственно о технической стороне события: сколько герой сбил самолетов и как сбил, и считаем, что это уже хорошо. Неужели в наши дни геройство, которое, конечно, можно назвать массовым, и есть только техника: верный глаз, твердая рука? Ведь вот, скажем, исторический севастопольский герой матрос Кошка — он по-русски сметлив и пытлив, в его характере хитринка, добродушие, широта. Видно, какими чертами характера он обязан своему геройству, а у наших ежедневных героев нет ни лица, ни характера. А один краснофлотец, рассказывает Ромм, переплыл Дунай, чтобы прервать у румын связь. Плыл ночью, стараясь не плеснуть. Благополучно вернулся. Это ли не матрос Кошка?
Институт комиссаров восстановили, и у комиссаров праздничное настроение. Шутя спрашивают друг у друга:
— Отец ли ты?
— А ты? Душа ли ты части?
Попал на фильм «Три товарища». Боже! Какая старина! Щемящие фокстроты, борьба за выполнение и перевыполнение плана. А ведь как это занимало страну! Сколько было приложено усилий, чтобы добиться успехов в этом мирном деле: река, лес, бревна, по вечерам уха…
Почта переполнена.
У нас на дворике, выложенном старым потемневшим черноморским камнем, со старыми пушками 54-го года, щебечут птицы, доносится шипение пара, стравливаемого на кораблях.
Любители
Одни утверждают, что сбитые самолеты упали на Петровке, другие оспаривают: не на Петровке, а на Арбате. Пусть хоть к тиграм в вольеры зоопарка, все равно, пронзительно другое… шутка ли сказать: над Москвой сбиты самолеты противника!
Кто из соседей дежурит у нас на крыше нашего дома? Что у нас на Чистых прудах? В нашем малолюдном, а сейчас, вероятно, совсем затихшем Хохловском переулке? Кто вместе с Женей стоит сейчас у нашего широкого окна, всматривается в небо? Там буду не скоро. Но в Одессу, кажется, все-таки попаду, в бригаду полковника Потапова. Как-то будет — взбежать к памятнику Дюка по знаменитой лестнице из порта… Но буду там… Буду…
Опять буря. Опять ночью сорвало с окон бумагу, шторки, все, чем были затемнены окна. Внезапно среди ночи вспыхнул огнями наглухо затемненный город, но, к счастью, вражеская авиация не воспользовалась — продолжали бомбить нас ветер и дождь.
Вот понятный и уму и сердцу тип настоящего политического работника — старший политрук Панфилов: человеческие слова, человеческий голос, мысли и чувства, сознание долга, душевные порывы. В день начала войны он был в Ковно со своей семьей. Мог задержаться еще на один день и вывезти семью, это ему простили бы, но он уехал, оставив семью на попечение других, не мог допустить и мысли, что захват Ковно — дело нескольких дней. И теперь можно представить себе его страдания. Он почти не говорит об этом, но однажды, с трудом выговаривая каждое слово, голосом, вдруг охрипшим, сказал мне:
— Оставил их Гитлеру.
А в другой раз, ни к кому собственно не обращаясь, проговорил:
— Ах, как тяжело! Тяжело в это время остаться одному.
А вот К., журналист-футболист. Журналист, как убеждено наше редакционное начальство, образцовый. Этот мне сказал:
— Слушаю я вас, и не похоже, что вы на войне. Все какие-то отвлеченные разговоры, философствование.
А речь у нас шла о том, как нам нужно писать. Как сделать так, чтобы осторожность не переходила в засушливость. Речь шла о том, что нужно ближе, лучше, смелее, свободней чувствовать жизнь и уметь ее передавать. Вот, например, такой характерный и значительный факт: среди моряков на кораблях появилось настроение — проситься в армию, потому что здесь война «не такая», а армия, наверно, нуждается в подмоге. Об этом писать или не писать. Ведь это сама жизнь. А у него готовая формула: «Не давай трибуны вредным настроениям». Или вот вопрос: как лучше рассказать о моряке, по характеру человеке неуравновешенном, страдающем «партизанщиной», но безусловно храбром, дельном, полезном в любом боевом организме?.. Разве война не вызывает размышления? Война не только действие, но и размышление. Для того чтобы правильно действовать, нужно немало думать. И полагаю, именно этого от нас ждут.
А этот журналист-футболист, может, и есть хороший командир, но, согласимся с ним самим, плохой философ. Его идеал журналистики — «литературный портрет», потому что сей литературный портрет сохраняет шансы впоследствии попасть в какой-нибудь сборник. Об этом обо всем — и о том, что и теперь он иногда играет за команду «Динамо», и о том, что за время войны он безусловно соберет комплект «литературных портретов» для отдельного сборника, — обо всем этом тов. К. беззастенчиво и назидательно говорит…