Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв.
Шрифт:
Рассказ бывшего командира тендера «Струя» капитана 2-го ранга Н.М. Соковнина о его встрече с поднятым со дна родным кораблем и сегодня нельзя читать без спазм в горле: «21 августа 1848 года был приведен на Севастопольский рейд пароходом “Бессарабия” кузов тендера “Струя”, поднятого со дна в заливе Новороссийском. С чувством глубокой скорби и благоговения посетили мы эту могилу сослуживцев, погибших смертью мучеников… Нельзя, да и не нужно высказывать того, что думали и что чувствовали мы, остановясь на шканцах этого злополучного судна, после обозрения растерзанной его внутренности…
О, сколькосказал один из замечательнейших современных поэтов русских. Не могу воздержаться, однако же, чтобы не сказать в услышание миру, что на этом тендере погибли отличные матросы; пять лет мы служили вместе. Хвала вам, погибшие товарищи! Вы достойны были лучшей доли. Вы были несчастливы, потому что, расставшись с вами, и я не был счастливее вас. Может быть, и вы сожалели обо мне столько же, сколько я теперь жалею о вас. Мир праху вашему! Но да позволено мне будет сказать, не в укор памяти нашей: как же так, мои храбрые товарищи, обстрелянные пулями черкесскими и ядрами арабскими, закопченные солнцем Африки, закаленные в водах Нила и Иордана, пошли вы просто, как ключ, ко дну?.. Это тайна, которая утонула вместе с вами и которой не разгадает никто…»
Новороссийская бора практически уничтожила всю эскадру контр-адмирала Юрьева, из состава которой уцелел только фрегат «Медея». Ввиду этого командующим Черноморским флотом адмиралом М.П. Лазаревым к кавказским берегам была в срочном порядке направлена новая эскадра под командой контр-адмирала Колтовского. Последствия боры были признаны равными потерям в большом морском сражении!
Увы, и сегодня Черное море штормит точно так же, как и века назад, превращаясь для людей сразу из Понта Эвксинского (моря гостеприимного) в Понт Аксинский (море негостеприимное)…
Часть II. Трагедии Балтийского моря
Драма линейного корабля «Вячеслав»
В 1821 году в журнале «Отечественные записки» были напечатаны воспоминания адмирала и писателя, великого патриота земли Российской А.С. Шишкова, озаглавленные как «Разбитие военного корабля “Вячеслав” у берегов Швеции в 1771 году». Помимо весьма интересного повествования о малоизвестном кораблекрушении ХVIII века, перед нами, пожалуй, самое первое произведение отечественного писателя-мариниста, посвященное реальным событиям, участником которых был сам автор, в то время еще молодой мичман. В рассказе автора о выпавших на его долю злоключениях подкупает искренность и бесхитростность повествования. Шишков описывает события и участвовавших в них людей без всяких прикрас, позволяя нам окунуться в атмосферу корабельного быта русского флота Екатерининской эпохи, ощутить дыхание истории. А потому самым лучшим в данном случае будет предоставить слово самому автору.
«В начале 1771 года посланы мы были сухим путем под начальством кадетского капитана к городу Архангельску, с тем чтоб оттуда морем возвратиться на построенных там кораблях. Нас было с лишком 30 человек. Мы жили в прилежащей к городу слободе, называемой Соломбала, в обнесенных тыном казармах. По вскрытии Двины на спуске на воду трех кораблей расписали нас по кораблям. Я послан был на корабль “Вячеслав”.
Прежде, нежели приступлю к описанию путешествия нашего, надо читателю узнать свойства и нравы бывших на сем корабле офицеров. Начальствовал над оным капитан 1-го ранга Н., был он человек довольно добрый, но властолюбивый, пылкий. Второй по нем, наш кадетский капитан, также человек весьма добрый, услужливый, усердный к службе и довольно неглупый, но перед старшими себя до крайности почтительный и робкий. Два лейтенанта, из коих М. – видный собою, искусный в деле своем и дружный с кадетским капитаном; лейтенант В. – человек простой; два мичмана, один констапель (артиллерийский офицер) и нас восемь человек гардемарин, да при солдатской команде капитан, человек дородный, толстый и грубый.
По нагружении кораблей мы отправились в поход и плыли по Белому морю с переменными и тихими ветрами. В один день, во время густого тумана, при бросании лота оказалось, что вдруг с глубины 25 сажен взошли на глубину 5 сажен. Устрашась сего обстоятельства, стали мы тотчас на якорь. Но как туман не прочищался и ветер сделался свежее, то, опасаясь стоять тут долее и обмерив на посланных шлюпках вокруг себя глубину, подняли якорь и пошли в ту сторону, где становилось глубже. Течение моря было с нами, и ветер дул нам попутный. Мы шли несколько часов и стали опять на якорь.
После полудня туман прочистился, и мы увидели, верстах в трех или четырех перед собою, крутой каменный берег. Сей грозный сосед принуждал нас удалиться от него поскорее. Но как довольно свежий ветер, дующий прямо в берег, и сильное туда же течение моря наводили нам страх, чтоб при медленности поднимания обыкновенным образом якоря не прижало нас к берегу, то рассуждали, чтоб вступить под паруса вдруг, то есть распустить и наполнить их, не поднимая якоря, и когда корабль возьмет движение, отрубить канат.
Однако капитан был на то не согласен: ему не хотелось лишиться якоря. Он спросил, нет ли на корабле кого-нибудь из архангельских рекрутов. Сыскали одного матроса. Спрашивают его, хаживал ли он по Белому морю (архангельские жители почти все рыболовы). Он отвечал: “Хаживал”. – “Какой же это берег?” – “Тот, который идет от Орлова Носа”. – “А где Орлов Нос?” – “Остался назади, мы его прошли”. (Это сказание матроса не согласно было с нашим счислением, ибо мы на карте считали себя далеко еще не дошедшими до мыса, называемого Орлов Нос). – “Можно ли нам сняться с якоря?” – “Можно, – отвечает он, – берег приглуб, течение хотя и бросит нас к нему, но встречное от него течение понесет нас вдоль его”.
Капитан велел сниматься с якоря. Лейтенант М. представлял, что в подобных случаях не должно полагаться на слова матроса и лучше потерять один якорь, чем подвергать корабль опасности. Однако капитан велел немедленно сниматься. Опыт показал, что матрос говорил правду: лишь якорь отделился от дна моря, корабль, как стрела, полетел на каменный утес; мы до смерти перепугались; но чем ближе к берегу, тем быстрота его становилась все меньше, отражающееся от берега течение спиралось натекающим на оное и не допускало нас к нему приблизиться. Мы успели вывертеть якорь, убрать его, наполнить паруса и направить путь свой в море.
По выходе в океан и по долгом плавании, при противных ветрах зашли мы, чтоб запастись пресной водой, в пролив между лапландским берегом и островом Кильдюин (остров Кильдин. – В.Ш.). Мы нашли на нем несколько рыбачьих хижин. Летом приезжают на него рыболовы и осенью уезжают назад. Они сказывали мне, что ходят для промысла в океан и удаляются верст на сто от берега. Видя худые суда их, я спросил, как могут они на таких судах так далеко ходить: “Ну, ежели застанет буря?” – “Так что ж, – отвечали философы с холодностью, – кого застанет, тот утонет”.