Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв
Шрифт:
— Корпус уже почти не держит, — доложился боцман Панкратов. — Еще один-два удара и корма будет затоплена.
— Надо на что-то решаться. Пока мы, кажется, уперлись в материк, но если льды снова погонит в открытое море, участь наша будет предрешена, — высказались Матисен и Черноусов.
— Будем выходить на лед! Иного выхода, похоже, у нас нет! — принял решение Крузенштерн.
Быстро сгрузили со шхуны все необходимые запасы. Команда, собравшись на палубе с заплечными котомками, ждала приказа на оставление «Ермака». Едва началась новая подвижка, все спустились на лед и перебрались подальше от полузатонувшей шхуны к палатке. Несколько часов все трещало и двигалось. Однако, ко всеобщей радости, лежащий на борту «Ермак», выдержал
Из воспоминаний лейтенанта Крузенштерна: «Сильно уставшие, мы легли спать опять на шхуне, предвидя, что лед, упершись в берег, не будет нас беспокоить эту ночь. Льдина, на которой стояла палатка, несмотря на толщину в 6 саженей, дала, как я увидел на рассвете, огромную трещину. Итак, пришлось еще раз обмануться в своих надеждах! Я думал, что, если шхуну сломает, иметь, по крайней мере, убежище на льду; но если в первый шторм эта, по-видимому, громадная и не разрушенная льдина сломается, то что будет с нею во второй или третий шторм? Вполне поняв тогда невозможность благополучной зимовки в открытом море, я начал думать серьезно об оставлении шхуны и понемногу готовиться к тому».
Утром 2 сентября ветер поутих и небо прояснилось. Матисен и Черноусое немедленно вытащили секстаны и замерили высоту солнца.
— Ну что у вас? — в нетерпении спрашивал Крузенштерн.
— Сейчас! Сейчас! — отвечали ему штурманы, заканчивая свои интерполяции. — Готово! Наша широта 69 градусов 54 минуты нордовая, а долгота 66 градусов и 00 минут остовая!
— И что же сие означает? — спросил он и подошел к единственной бывшей на борту шхуны старой карте.
Матисен циркулем дырявил ватман:
— Сие означает, что мы находимся в юго-восточной части Карского моря, полуостров Ямал должен находиться примерно в расстоянии двадцати миль. К сожалению, карта еще осьмнадцатого века, а потому более точно по ней ничего сказать невозможно!
— Для исправления оных нас в эти края и направили, — вздохнул Крузенштерн.
Сразу же послали самого глазастого из матросов на марс, но он так ничего не углядел.
Из дневника лейтенанта Крузенштерна: «К утру 3-го сентября ветер стих и погода стала довольно ясная. Я спустил грот-стеньгу. По наблюдению долгота 66 градусов 00 минут остовая. Шхуну более никуда не несет; глубина та же. В полдень нашел густой туман, а после полудня ветер засвежел с дождем. Для облегчения шхуны, я выгрузил все бочки с водою. Ветер к вечеру весьма засвежел. В 8 с половиной часов лед кругом судна дал сильное движение, и треск послышался во всех членах шхуны; переборки на палубе были смяты и палуба поднималась по временам совершенным горбом. В ту же минуту вынесли на льдину все инструменты и выбросили провизию и вещи команды; все сложено в шлюпки и палатку. В 4 часа лед опять перестал двигаться; шхуну выперло носом на лед и положило на бок; корма осела ахтерштевнем на 9 с половиной футов.
4-го сентября в 8 часов пополуночи начал я выгрузку трюма. На лед были перенесены: упряжка ездовых собак, вся провизия, все дрова, все запасы, также паруса. После обеда начали выгружать железный балласт, что было чрезвычайно трудно; весь задний трюм был наполнен водою; сколь возможно было работали помпы и нам удалось выкачать к вечеру большую часть накопившейся в трюме воды».
Готовые по первому приказу оставить поврежденное судно, люди, тем не менее, из последних сил боролись за его спасение. Утром следующего дня Крузенштерн вызвал к себе двух поморов: подштурмана Черноусова и матроса Молчанова:
— Надо провести рекогносцировку на ост, поглядеть не видно ли где земли!
Вооружившись гарпунами и револьверами (на случай встречи с белым медведем) и лотлинем (для замера глубины), подштурман с матросом на лыжах отправились в путь. Пройдя около двадцати миль, они нашли высокую ледяную гору, и, взобравшись
— Есть ли на льду промоины? — спросил Крузенштерн.
— Промоин и полых мест не видели, зато трещин и обрывистых льдин полным-полно! Кроме этого нашли глубину в 17 саженей, грунт ил! — доложились разведчики.
К этому времени команда уже закончила сооружение жилой палатки. Остов ее сделали из рангоута, который укрепили вместо кольев разнесенными в разные стороны якорями, сверху накрыли четыре слоя парусов, а по сторонам обложили еще в несколько рядов и корабельным канатом. Получилось вполне прилично. Одновременно готовили к пешему переходу бывшую на борту «Ермака» небольшую лодку. Для крепости ее оббили медью.
Из дневника лейтенанта Крузенштерна: «…Позднее время года, наступившие морозы и отчаянное положение шхуны, стоявшей уже неделю почти на одном месте, заставили меня думать о средствах спасения людей. Желая иметь мнение нижних чинов, я велел им выбрать из среды своей троих и составил совет для решения способа спасения всех. Этот совет состоял из меня и старшего штурмана Матисена, подштурмана Черноусова, исполняющего должность боцмана унтер-офицера Панкратова и трех матросов: Попова, Резанова и Молчанова, выбранных командою. На этом совете было решено следующее: если даже удастся нам удержать шхуну на воде, то, по недостатку дров, невозможно провести зиму в открытом море, ибо 7-го сентября находилось топлива на шхуне на 4 месяца, а по истечении этого времени пришлось бы сжечь шхуну. Если же шхуну окончательно раздавит и мы ее потеряем, тогда придется жить на льду в палатке, не имея дров во время сильных морозов; более чем вероятно, что в палатке мы все замерзли бы. Ко всему этому нужно присовокупить, что большая льдина, где складен был весь наш провиант, дала во время бури 1-го сентября большую трещину, разделившую ее на две части. Если в один шторм сделалась трещина, то в другой и третий льдина могла раздробиться на малые части и в таком случае все находящиеся на ней в живых должны быть разделены и погибнуть от стужи. Выслушав мнение всех и понимая вполне, что единственное спасение наше — стараться достигнуть берега, я решился оставить шхуну и направиться к восточному берегу, оставляя все имущество с тем, что если обстоятельства позволят, то на оленях приехать к шхуне и вывезти на берег, по возможности, все инструменты, материалы и провиант».
— Когда будем выходить? — задали вопрос участники совещания командиру.
— Немедля! — был ответ. — Берем продовольствия на двадцать дней хода и вперед. Время дорого, скоро ударят морозы и тогда вообще никуда не уйдем.
В лодку положили 12 пудов сухарей, несколько окороков, полведра белого рома, ящик с отчетными материалами о проведенных исследованиях, книгами и картами и четыре больших овчинных одеяла. Каждый из членов экипажа оделся как можно теплее, поверх обычной одежды одели самоедские малицы с пимами. В заплечные ранцы положили по 35 фунтов сухарей и смене белья. Кроме этого каждый член экипажа взял с собой по пике, для удобства передвижения, и чтобы, хоть как-то, отбиваться от возможных медведей. Помимо этого взяли пять винтовок, пять револьверов и навигационные приборы.
Утром 9 сентября в четыре утра поднялись. Сытно поели горячего и, помолясь Богу, двинулись на восток. Штурман Матисен записал в шканечном журнале последние координаты «Ермака»: широта — 69 градусов 57 минут нордовая, долгота — 66 градусов 2 минуты остовая. Где-то далеко на востоке должна была быть ближайшая земля — полуостров Ямал. В последний раз оглянулись на лежащую на боку шхуну, сняли шапки:
— Прощевай, Ермак Тимофеевич! Благодарствуем, что от штормов и других погибелей спасал и хранил, да прости, что оставляем одного на погибель неминучую!