Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв
Шрифт:
12 января эскадра контр-адмирала Юрьева подверглась сокрушительному удару знаменитой новороссийской боры.
Из описания боры, согласно лоции Черного моря 1848 года: «Бора, у северо-восточного берега Черного моря, дует в норд-остовой четверти с различной силой, исключительно на пространстве от Анапы до форта Вельяминовского… Разрушительной силы бора бывает только у самых берегов. Далее же в море она чувствительно ослабевает… Нигде бора не свирепствует с такой ужасной силой, как в Новороссийском заливе… Несясь с гор порывами с невыразимой силою, бора достигает залива, вздымает воду частыми гребнями, срывает верхи их и, несясь водной пылью, срывает железные крыши и сворачивает их в тонкую трубку… Зимою, при морозе, срываемая вода, примерзая к корпусу и рангоуту судов, образует род ледяной коры, беспрестанно увеличивающейся в объеме. Вода в заливе кажется клокочущей… Весь залив покрывается густою, мрачною мглою, сквозь которую никакое зрение не может отличить предметов в нескольких саженях».
Из воспоминаний очевидца лейтенанта Аминова, служившего на корвете «Пилад» под началом капитана 2-го ранга Н. Юрковского: «С утра погода стояла непостоянная и ветер попеременно дул со всех румбов… В полдень начали образовываться смерчи, которые в разных местах показывались и исчезали. В 2 часа смерч, ворочаясь под носом, вдруг с ужасной силой обрушился на нас от норд-оста. В одно мгновение обе наши цепи толщиной в полтора дюйма лопнули. Тотчас отдали якоря и удержались… После этого ветер постоянно начал свежеть от норд-оста, и показались все признаки близкой боры; почему адмирал сделал сигнал: „Спустить стеньги и нижние реи“, — что у нас тотчас и было исполнено. Ветер все более и более усиливался, горы и рейд покрылись непроницаемым туманом, воздух был наполнен обледенелыми водяными брызгами, которые, примерзая к снастям и рангоуту, образовали огромные глыбы льда. Так мы стояли до 2 часов утра 13-го числа, когда ветер превратился в совершенный ураган и нас начало дрейфовать; оба запасных якоря тотчас отданы, но, несмотря на это, нас стащило к берегу… Ураган ревел с ужасающей силой, мрак был непроницаемым, куски льда величиною с пушечное ядро беспрестанно падали со снастей и многих переранили; мороз стоял 14 градусов. Поэтому легко можно судить, что мы с нетерпением ждали рассвета… Наконец в 9-м часу туман начал редеть, и картину, представившуюся нашим глазам, нельзя описать. Пароход „Боец“ на мели и на боку левее нас. Правее за крепостью бриг „Паламед“ с переломленной грот-мачтой, на боку, бьется на каменном рифе. А дальше за карантином — транспорт „Гостогай“ кормой на мели… У нас же под ветром буруны кипели, как вода в паровом котле… В исходе 8-го часа лопнул запасной канат, и вскоре руль начал стучать… В половине 9-го часа почувствовали первый удар, и корвет начал сильно биться, все более и более подвигаясь к берегу. В полночь открылась сильная течь, так что помпы едва успевали откачивать воду… Так как ветер и волнение немного утихали, то с помощью береговых жителей протянули к берегу леер, и по нему капитан начал перевозку больных и части экипажа на берег, но с 2 часов пополудни снова засвежело, и тогда прекратили переправу до следующего утра… Вода начала с большой силой прибывать. С рассветом 15-го числа погода утихла, и тогда перевозили всю команду на берег, после чего и офицеры переправились… Тогда на корвете остался один капитан, но и он тотчас после нас переехал, и так вся команда спасена благополучно, а корвет оставлен. В течение всех этих бедственных дней я с любопытным удовольствием наблюдал благородные распоряжения нашего капитана… Он был капитаном в прекраснейшем смысле этого слова. Нас всех приняли в госпитали, где до нас уже были офицеры с других выкинутых судов. Из нашей команды более 40 человек поступили в госпитали с обмороженными членами и со всех других судов почти половина команды. Мы в этом горе еще счастливее других…»
На бриге «Паламед» под командой капитан-лейтенанта И. Вердемана с началом боры полопались якорные цепи, отдали дополнительные якоря, и корабль едва на них держался. Затем сильной волной разбило борт. Трижды неимоверными усилиями команды его заколачивали досками, и трижды доски снова выбивало, отбрасывая работающих людей потоком врывающейся ледяной воды. Одновременно бриг заливало сверху. При этом вода мгновенно замерзала, образуя ледяные глыбы, которые не успевали разбивать и сбрасывать обратно в море. Все, кто мог, беспрестанно рубили на палубе лед, но толку от этого было мало. Под тяжестью массы льда бриг все больше погружался в воду. Теперь он уже с огромным трудом поднимался из каждой очередной волны. Трюм и кубрик были полностью заполнены. Затем судно повалило на борт и так било, что рухнула грот-мачта
— Рубите канаты! — скомандовал капитан-лейтенант Вердеман. — Будем выбрасываться на берег!
На рассвете «Паламед» прибило к отмели. Пятеро самых отчаянных матросов вызвались охотниками добраться шлюпкой к берегу и передать спасательный конец. Однако у самого берега шлюпка была опрокинута накатом и все пятеро погибли. Только после полудня с помощью невероятных усилий собравшихся на берегу жителей удалось переправить на берег измученный экипаж вконец разбитого «Паламеда».
Транспорт «Гостагай» под командой лейтенанта Ф. Щеголева, невзирая на все отданные якоря, дрейфовал к берегу. При ударе об мель у него вышибло руль. Еще несколько ударов — и трюм начало заливать водой. Откачать ее возможности уже не было. Все судно как снаружи, так и изнутри покрылось толстым слоем льда, — чтобы хоть как-то спасти людей от обморожения, Щеголев приказал им до утра прятаться в жилой палубе. С рассветом приступили к свозу команды на берег, «что исполнялось с величайшими затруднениями, потому что большая часть людей, закоченевших от стужи, с трудом держалась на ногах». Транспорт разбило.
Пароход «Боец» под командой капитана 2-го ранга В. Рыкачева накануне боры зашел в Новороссийск, чтобы пополнить запасы угля, и был застигнут там непогодой. Как и все остальные суда, он отдавал свои якоря; как и всех, его, несмотря на это, несло к берегу. К утру 13 января пароход уже прибило левым бортом к отмели около пристани. Вскоре он вообще завалился набок. Чтобы волны в конец не разбили судно, капитан 2-го ранга Рыкачев, перед тем как его оставить, распорядился заполнить трюм парохода водой.
Что касается шхуны «Смелая», то из рапорта ее командира лейтенанта Колчина видно, что команда на протяжении 47 часов непрерывно спасала свое судно, очищая корпус, рангоут и снасти ото льда Это была настоящая битва. Лед рубили топорами и абордажным оружием, лили кипяток. Однако, несмотря на это, под грузом ледяных глыб шхуна все больше погружалась. Чтобы хоть как— то облегчить корпус, пришлось обрубить бушприт и весь такелаж, пытались выбросить за борт пушки, но последние к тому времени являли собой сплошные горы льда Командир и офицеры, находясь безотлучно при работе, несмотря на изнеможение и жестокую стужу, поощряли людей. Многие подвергались серьезным ушибам от падающих с мачт и стенег ледяных наростов. Только таким напряженным усилиям экипаж и судно были обязаны своим спасением.
Из отчета лейтенанта Колчина: «Буря усиливалась. Брызги от волнения, замерзая кругом и внутри судна, образовали везде слой толстого льда. Снасти, паруса, шкивы в блоках, — словом, все обледенело. Люди, разделенные на четыре смены, беспрестанно обрубали лед, где и как было только можно. Они переменялись через каждые пять минут, но в этот краткий промежуток лопаты и топоры падали у них из рук от жестокого мороза. Их сменяли другими, которые не успевали отогреваться, и, выходя снова на ужасную борьбу, изнурялись этою, превозмогающею силы человеческой работою. От сильной качки нельзя было разогревать воду, которую сначала употребляли для оттайки льда. Носовая часть судна приметно стала погружаться. Несколько волн ходили уже через бак по длине всей шхуны, на которой с трудом успевали выкачивать и вычерпывать наполнявшуюся воду».
Как и все остальные корабли, «Смелая» осталась на плаву только потому, что успела прибиться к прибрежной мели. Команда с нее так же была снята, а сама шхуна была сильно избита волнами, однако после окончания шторма достаточно быстро введена в строй.
Флагманский корабль отряда, фрегат «Медея», от тяжести намерзшего льда почти полностью ушел носовой частью в воду до самых клюзов. Если бы ветер не стих еще несколько часов, то его, скорее всего, ожидала бы самая печальная участь.
Сильно досталось и бывшей в это время в открытом море 16-пушечной шхуне «Ласточка» под командой капитан-лейтенанта Данилевского, которая также обледенела настолько, что начала быстро погружаться в воду. Гибель судна и людей была уже почти предопределена, когда внезапно изменился ветер, принесший с собой оттепель. По приходу в Новороссийск часть команды «Ласточки» была свезена в береговые госпитали с сильными обморожениями.
Однако самые трагические события произошли на тендере «Струя», которым командовал капитан-лейтенант Павел Александрович Леонов-первый. Леонов был достаточно опытным командиром (не раз отличаемым за выучку адмиралом Лазаревым), коренным черноморцем. Судя по «Общему морскому списку», он много плавал, да и своим тендером уже командовал третий год. Тендер стоял в Цемесской бухте на якоре. С началом боры обледенение его происходило столь быстро, что команда ничего не могла поделать. Судно быстро начало погружаться, пока полностью не затонуло. Утром 13 января над водой была видна только верхушка мачты. Впоследствии, когда «Струя» была поднята на поверхность, выяснилось, что и командир, и команда принимали все меры для спасения своего судна. Бушприт был вдвинут, орудия перетянуты в корму, якоря и верпы отданы, а цепи бриделя расклепаны, скорее всего для того, чтобы попытаться выброситься на берег. В носовой части тендера, которая, судя по всему, обледенела в первую очередь, нашли изломанные топоры, интрепели и другое абордажное орудие, что свидетельствовало об отчаянной борьбе за жизнь. Спасенных с тендера «Струя» не было. Погибли командир капитан-лейтенант Павел Леонов, мичманы Обезьянов и Ковалевский, штурманский прапорщик Скогорев и 48 матросов.