Парящие острова
Шрифт:
Егор внимательно посмотрел на загорелое морщинистое лицо. Выцветшие голубые глаза, тонкий нос, маленький шрам на левой щеке. В голове промелькнуло неясное воспоминание. Пасмурный зимний день. Бабушка Аня ведёт его, совсем маленького, по улице. Кажется, в поликлинику. На трамвайной остановке полно народу. Под ногами неровный лёд. А потом… Потом происходит что-то, от чего Егору стало тогда очень страшно и почему-то стыдно. Он вспомнил, как глотал обжигающие слёзы и повторял про себя заветные слова: «Меня здесь нет, меня здесь нет». Как будто и в самом деле, если сказать их раз сто, то можно оказаться дома в уютной комнате, а не на улице посреди кричащих людей. А ещё он вспомнил огромные от испуга бабушкины глаза и вот это загорелое лицо. Только на щеке был не белый шрам, а красная струйка, сползающая на подбородок. Что же тогда случилось?
– Я немножко помню, – проговорил Егор. – Вы меня от чего-то спасли? Да?
Старик улыбнулся:
– Ну уж и спас! Просто вы с бабушкой в трамвай заходили. Ты ножку на ступеньку поставил, а водитель не заметил и закрыл двери. И получилось, что ножка твоя в трамвае, а сам ты на улице. Я увидел, закричал. А когда не услышали, разбил стекло.
– Это у вас от осколка шрам? Да? – уточнил Егор.
Старик кивнул.
– А как вас зовут?
– Пётр Васильевич, – улыбнулся пенсионер. – А тебя – Егор, верно?
– Ага.
– Надо же, как встретиться пришлось, – покачал головой Пётр Васильевич.
Почему-то они оба, пока шли до подъезда, ни слова не сказали о том, что произошло у гаражей.
С тех пор, изредка встречая пенсионера во дворе, Егор вежливо здоровался и спешил пройти мимо. Ему каждый раз становилось стыдно, что он ничем не помог Петру Васильевичу, когда на того напали. А ведь старик в своё время не побоялся броситься к трамваю и разбить стекло, чтобы спасти Егора.
Две недели назад Егор столкнулся с Петром Васильевичем у подъезда.
– Здравствуй, сынок, – кивнул головой пенсионер и, не дожидаясь ответа, горько усмехнулся. – Видишь, какие дела творятся?
– Добрый день, – отозвался Егор. – А что случилось?
Пётр Васильевич остановился и внимательно посмотрел на Егора.
– Помнишь, на меня хулиганы напали?
Егор кивнул.
– Так вот, они потом в травме справки взяли о побоях и в суд подали.
– Чего?! – вытаращил глаза Егор.
Пётр Васильевич пожевал губами:
– Теперь выходит, что я избил подростков. Да не удивляйся ты! Свидетелей у меня нет. А их двое. Вот и получается, моё слово против их слов.
Егор почувствовал, как щекам становится жарко. Второй раз он не струсит!
– У вас есть свидетель, – проговорил он хрипло. – Я всё видел и могу подтвердить на суде. Я тогда…
Слова давались Егору мучительно, будто в горле застыл огромный комок и не пропускал их.
– Я всё видел, – повторил он через силу, – просто побоялся подойти.
Сказав это, Егор кивнул Петру Васильевичу на прощание и бегом бросился от подъезда. Он даже не заметил стоявшую на дорожке полную женщину и с размаха чуть не сбил её с ног.
– Совсем распоясались! – выругалась она, отталкивая Егора.
– Извините, – еле слышно пробормотал он и, не оглядываясь, помчался дальше.
Конечно, рассказывая родителям и Лёльке про эту историю, Егор о многом промолчал. Например, о том, как его парализовало от страха. Или о том, как стыдно было после разговора с Петром Васильевичем. Он постарался изложить события чётко, но без подробностей.
– В июле будет суд, – закончил Егор. – И я обещал дать показания как свидетель.
– Н-да, – протянул отец. – Что тут скажешь? История, конечно, неприятная. Но раз дал слово, деваться некуда. Ничего. До июля мы точно вернёмся.
Егор вздохнул с облегчением. Отец его понял. Значит, всё хорошо. То есть могло бы быть хорошо, если бы не письмо, полученное им позавчера по электронной почте. Из-за этого письма Егору больше всего на свете хотелось оказаться на краю света. И как можно скорее.
Глава 3
Поезд «Санкт-Петербург – Мурманск» спешил на северо-восток. За окном тянулись бесконечные посёлки. Яркие домики, словно игрушки рассыпанные на зелёном ковре, постепенно сменились постройками более старыми. Будто, чем дальше поезд уезжал от города, тем сильнее выцветали краски. Через пару часов дома стали появляться реже, а над железной дорогой стеной нависли деревья. Тёмные разлапистые ели, весёлые сосны с красновато-коричневыми стволами, тонкие светлые берёзы.
Лёлька устроилась на полке, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела вниз. От скорости, с которой мчался поезд, шпалы, песок и редкая, пробивающаяся сквозь него трава сливались в сплошные бурые полосы. У Лёльки слегка кружилась голова, и от этого было легко и приятно. Больше всего в дороге она любила вот так сидеть у окна и почти неслышно мурлыкать песенки из старых мультфильмов. Например, про голубой вагон или про странного ушастого зверя Чебурашку. В новых мультиках, которые с восторгом смотрели её одноклассники, таких песен не было. В них дрались чудовища, несимпатичные принцы спасали ещё менее симпатичных принцесс, гремели выстрелы, вспыхивали взрывы. Лёльке было страшновато и совсем неинтересно.
– Чего ты там бормочешь? – поинтересовался Егор, изучавший страницу атласа с Соловецкими островами.
Лёлька смутилась и отскочила от окна. Ей казалось, что поёт она совершенно беззвучно и никто ни о чём не догадывается.
– Я не бормочу, – возмутилась она. – Тебе послышалось!
– А-а, – протянул Егор. – Понимаю.
– Что ты понимаешь? – взвилась Лёлька.
– Что ты опять ушла в «астрал», – усмехнулся Егор.
– Никуда я не ушла, – огрызнулась Лёлька. Что такое «астрал» она не знала, но спрашивать у брата не собиралась. По его интонациям и так было ясно, что ничего хорошего.
– Жалко, мама с нами не смогла поехать, – вздохнула Лёлька, немного помолчав. – Она бы тебе сказала!
– Это уж точно, – хмыкнул Егор. – Только она очень даже могла бы поехать. Просто не захотела.
– Всё ты врёшь! – возмутилась Лёлька. – Ей прежний начальник работу предложил, а если бы она вышла не сейчас, а через неделю, то место могли бы занять.
– Это она тебе так объяснила, – не согласился Егор. – Подумаешь, вышла бы на неделю позже! Вот я тебя уверяю, если бы мы поехали в Турцию, она обязательно что-нибудь придумала бы.