Пасквили
Шрифт:
Оказывается, в Дании джентльмены никому не уступают место, потому что там места хватает всем.
Я вспоминаю наши венгерские автобусы.
Наши автобусы - как мужчины у женщины: то нет ни одного, а то вдруг появляется сразу несколько.
Наш автобус - это клубок проблем: сначала его никак не дождаться, потом не влезть, а потом не вылезти.
Летом он, душегуб, отапливается, а зимой - нет, и стекла выбиты. Но зато крыша протекает очень редко: только - когда идет дождь. Еще проблема - купить талоны. Потом проблема - их прокомпостировать. Потому что давка
В общем, с нашим автобусом лучше не связываться. Быстрей - пешком.
* * *
Они нас не понимают. Мы говорим:
– У нас все дорого.
А они говорят:
– У вас все дешево! Путешествие из Петербурга в Москву стоит всего полдоллара!
Я интересуюсь ценой автомобиля. Оказывается, их автомобиль стоит столько же, сколько наш магнитофон. Их магнитофон стоит столько же, сколько наши туфли. Туфли стоят, сколько наши колготки. Колготки сколько полиэтиленовый мешок. Полиэтиленовый мешок не стоит ничего.
То, что производят в Дании, - не самое лучшее в мире, но то, что в Дании продают, - самое лучшее, что в мире производят.
Им непонятны наши разговоры - когда наш продавец спрашивает нашего покупателя:
– Что вы хотите купить?
– Ничего.
– К сожалению, ничего нет.
– Спасибо.
– Приходите завтра.
– Что-нибудь будет?
– Нет, ничего.
– Хорошо, я зайду.
Чем большее количество рук проходят наши полезные ископаемые, тем хуже для нас. Железная руда - отличная. Железо - уже хуже. Телевизоры совсем плохие. Взрываются на самом интересном месте. Наверно, их делают на военных заводах.
Социализм показал, как много может человек, но как мало - коллектив. Хотя коллектив при социализме ставится выше человека.
В нашем социалистическом государстве индивидуальный труд оказался намного лучше компанейского. Вот у капиталистов компании - "Адидас", "Сони", "Дженерал моторз"! Но зато у нас есть отдельные личности в искусстве и науке, которые уравновешивают нашу безликость в остальном.
Мокрое утро Копенгагена. Здесь надо отложить авторучку и взять акварельные краски.
Хелен шагает - как Петр Первый. Ноги в крикливых рейтузах распахивают длинное пальто, как конферансье - занавес.
Тонкие губы ни о чем не спрашивают. Только - ответ на ваш немой вопрос.
На стене вдруг вижу родную российскую надпись - "Beatles". Музыка объединяет всех, кроме соседей.
Наше искусство они знают плохо.
Спрашиваю их:
– Кого вы знаете из советских писателей?
– Достоевский и Лев Толстой.
– А - из артистов?
– Михаил Горбачев.
Горбачева в Дании знают все. Он - на обложках, майках, штанах. Правда, в редакции одной газеты я видел плакат: на фоне советских танков и вертолетов в афганской пустыне - Михал Сергеич, раздетый по пояс, в руке пулемет, на лбу черная повязка, и подпись - Рэмбо.
Но тут, думаю, они ошиблись: рисовать надо было Брежнева.
Вот
Наша жизнь им непонятна. Как, впрочем, и непонятна нам самим. Просто опыт позволил нам приспособиться к нашей жизни. Наш долгий опыт - к нашей недолгой жизни. На Западе до сих пор считают, что коммунальная квартира и совмещенный санузел - это аттракционы в парке отдыха, нечто вроде пещеры ужасов и комнаты смеха. Наша реальность - для них фантастика. А их реальность - фантастика для нас.
В Дании любят абстракционизм. Абстрактные работы - в офисах и квартирах.
Музей современного искусства в пригороде Копенгагена.
Главное - не повесить картину вверх ногами. Зритель-то не заметит, а автор может обидеться.
Вторая трудность - придумать название. Название абстрактной картине придумываешь дольше, чем ее пишешь.
Третья трудность - цена. Назначишь слишком высокую - никто не купит. А назначишь слишком низкую - подумают: мазня.
У нас абстракционизм не развит. Потому что у нас вся жизнь - абстракция. О том, что съел, узнаешь на другой день. О том, что человек жил, узнаешь из его некролога. Правительство говорит абстрактно, а народ конкретно. Правительство говорит: "Невиданный урожай", - а народ уточняет: "Невидимый". Правительство говорит: "Свиная отбивная", - а народ уточняет: "Это картошка, отбитая у свиньи". Правительство говорит: "Подоходный налог", - а народ уточняет: "Это налог на то, что ты еще не подох". Правительство говорит: "Говорит Москва!", - а народ уточняет: "Остальные работают".
Каждый человек в чем-то виновен, но народ не виновен ни в чем. Народ только НАЗЫВАЕТ своими именами вещи, которые ДЕЛАЕТ правительство. Но народ за СЛОВА сажали, а правительство за ДЕЛА пересаживали. По какому закону? По морскому. Страна - как рыба: гниет с головы, но чистят ее с хвоста.
Кто первым сказал, что Запад загнивает? Как всегда - Шекспир. "Прогнило что-то в Датском королевстве".
Я - в замке Эльсинор. Об Эльсиноре мне известно только то, что там жил и работал Гамлет. Но и этого достаточно. Гамлет, принц датский, принципиальный датчанин.
Гамлет - это обнаженная шпага, обнаженная мысль, обнаженный нерв. Точней - все в обратном порядке.
Гамлетовский монолог - это диалог с самим собой. Бой со своей тенью. "Эх, была не была!" - воскликнул Гамлет, что в переводе на староанглийский означает: "Быть или не быть?" Дальше - мысль об одежде: "Вот в чем вопрос". Вопрос - в чем выйти. Они долго думают, что надеть, потому что гардероб у них большой, а мы долго думаем, что надеть, потому что гардероб у нас маленький.
В своих трагедиях Шекспир раскрывал мир внутренностей человека. Если бы американцы снимали кино по "Гамлету", они назвали бы его "Убийца родного дяди" или "Отец, вылезающий из гроба". Фильм ужасов. У нас такого жанра нет. Зачем нам выдумывать ужасы, когда достаточно выйти на улицу. Или включить новости.