Пассажир «Летучего голландца»
Шрифт:
Будто в ответ на мои мысли, снаружи вспыхнула молния. Я увидел черный силуэт в трех-четырех метрах от себя, частично заслонявший витражное окно. Я затруднился бы сказать, ЧЕЙ это был силуэт – мужчины или женщины, и принадлежал ли он вообще человеку. Понятно, из-за рева бури незнакомец ступал неслышно. Отчего-то мелькнула мысль, что он мог бы, имея соответствующее намерение, беспрепятственно убить меня. Например, вонзить нож в сердце. Просто так, без известной мне причины. Разве абсурдная смерть не лучшее подтверждение абсурдности жизни? Но в тот раз я не получил доказательств этой теоремы.
Долгое время вошедший ничего не делал и не произносил
Но по большому счету мне было безразлично, кто это решил укрыться в церкви. Судя по всему, мы оба не испытывали потребности в молитве и в человеческом обществе. Заваленные лавиной ночи, застигнутые непогодой, стоящие перед немыми символами веры, мы оставались далекими друг от друга, как звезды северных и южных небес…
Наконец тот, кого я считал частью айсберга, почти целиком погруженного в холодные и непроницаемые для разума воды бытия, прикоснулся ко мне. Я невольно содрогнулся: существо ничем не выдало своего приближения или же обладало конечностями невероятной длины. По крайней мере, исходивший от него запах не усилился, а кроме того, в старой церкви хватало сквозняков, которые можно было спутать с влажными пальцами.
Незнакомец тихо, неприятно засмеялся, и почему-то буря показалась только аккомпанементом его смеху, хотя ветер и волны ревели во много раз громче. Должно быть, он оценил мое непроизвольное содрогание, мою брезгливость, характерную отнюдь не для падших. Он получил знак того, что, как я теперь понимаю, нашел годный материал. Для этого ему не понадобились слова. Так крысы, встречаясь во мраке индустриальных лабиринтов, узнают о намерениях друг друга.
В свою очередь я тоже получил знак отчуждения. Он содержался в самом молчании, презирающем человеческую стадность, стремление разделить с кем-либо неделимую тяжесть существвания, увидеть хотя бы на миг такое же страдание в зеркалах, коими являются лица и глаза. Но ТАМ не было глаз. Было только нечто, ожидающее в темноте моей роковой ошибки, неуклонно следующее предопределению и обладающее голосом нечистой совести.
Оно спросило:
– Хочешь покончить со всем этим?
– Я не нуждаюсь в твоих услугах.
– Э-э нет, братец, не скажи. От моих услуг мало кто отказывался.
Разговор становился не то чтобы интересным – скорее забавным. По крайней мере, теперь было не так скучно ждать рассвета среди непроглядной штормовой ночи. Но возможно, интрига возникла лишь потому, что я не знал, кто завел со мной беседу, и не видел лица незнакомца. Если у него вообще было ЛИЦО…
– Кажется, я догадываюсь, что ты потребуешь взамен.
Темнота откликнулась тем же холодным смехом:
– Сколько раз я слышал подобную глупость! Похоже, она становится общим местом… Ты преувеличиваешь свою значимость, братец. Впрочем, это свойственно всем вам. Подумай сам, кому нужна твоя проклятая душонка, а тем более твои кости и мясо, которые просуществуют в лучшем случае еще лет двадцать-тридцать? Я помогаю таким, как ты, исключительно из любви.
– Из любви к кому?
– К себе, конечно. Ведь дороги судьбы сходятся в одном месте, а тебе досталась далеко не самая худшая. Я прошел их сотни, но всегда возвращаюсь на перекресток. Знаешь, это изрядно надоедает. Особенно если конец давно известен и затем все повторяется снова.
– Тогда что же ты продаешь?
– Место на корабле. Только одно место для живого. И, кроме того, оно не продается. Его нельзя получить ни за какие сокровища. Я готов уступить свое.
– Зачем? Мне некуда плыть. Везде одно и то же.
– Золотые слова. Понимаю и целиком разделяю. Опостылел этот гнусный мирок? Обещаю, что ты его больше не увидишь. Вся человеческая мерзость и тщета минуют тебя. Гордые ничтожества, владеющие сушей, сгинут в пропасти веков. Ты, не подверженный низменным страстям, будешь издали наблюдать за их пошлым кривлянием и сошествием в ад. Победители и побежденные пройдут мимо тебя и канут бесследно в пучину времени. Это корабль для философа, которого уже не интересует истина, ибо истина – незаконнорожденная дочь ума, а ум давно напоминает мне костыль нищего, вызывающий жалость и помогающий выпрашивать подаяние возле запертой двери, от которой ни у кого нет ключа.
– Готов поспорить, что и у тебя его нет.
– Верно. Я видел, как он был выброшен в океан сто тысяч лет назад, когда в мозгу древнего создания промелькнула первая тень ПОНИМАНИЯ.
И тут я подумал: действительно, что ждет меня впереди? Старость в петле воспоминаний, похожих на эхо в пустоте. Еще несколько сотен закатов и восходов солнца с их бесконечным разнообразием красок и форм и однообразием повторений. Истошные вопли лживых газетенок и усыпляющий шепот бесполезных книг. Войны и вездесущая власть денег, отравляющая любовь и дружбу, проникающая в самые идиллические уголки и в самые чистые сердца.
– …Если ты примешь мое предложение, то больше не увидишь даже меня, – пообещал незнакомец.
Это и решило дело. Не видеть никого, ни с кем не дышать одним воздухом, но наблюдать за тем, как стираются все вехи истории, как становятся пылью «вечные» города, как планета очищает свое тело от коросты… Я выбрал жизнь среди призраков, для которой равно незначительны прошлое и будущее и грань между ними стерта.
Буквально в ту же минуту, когда я дал свое согласие, буря непонятным образом внезапно улеглась, и уже через час я поднялся на борт неведомого корабля, который стоял без единого огня в миле от берега. Но прежде незнакомец проводил меня к тому месту (на мой взгляд, наименее удобному), где среди камней ждала шлюпка с двумя молчаливыми матросами. Я мог только удивляться, как этим двоим из команды мертвецов удалось пристать, не разбившись о скалы. Они были странно одеты, и лица их показались мне не менее странными при свете открывшейся луны. Но тогда я решил, что так даже лучше. Любой другой мир – реальный или воображаемый, населенный мистическими существами, – был предпочтительнее этого.
Матросы сели на весла, незнакомец, облик которого была не в состоянии воссоздать и луна, оттолкнул шлюпку от берега, и спустя несколько секунд его силуэт слился с тенями – но возможно, он от них и не отделялся. Во всяком случае, он дважды сдержал свое слово: во-первых, ничего не взял за свои «услуги», а во-вторых, я больше никогда его не видел.
Никто не встретил меня на борту. Я выбрал себе свободную каюту – примерно так же, как когда-то выбрал хижину на берегу. На корабле нет капитана – по крайней мере я не видел никого, кто годился бы на эту роль. Да и зачем капитан на судне, единственным грузом которого является проклятие, единственным пассажиром – неприкаянный странник, единственным портом назначения – конец вечности?