Пассажир “Полярной лилии”
Шрифт:
А Петерсен разгадывал взаимосвязь событий.
Шесть черных точек на листе бумаги, соединенных нерешительными тире. Связь с мертвым Штернбергом, связь с Мари Барон, чей нагой труп обнаружен в мастерской на улице Деламбр, связь с убийцей…
Ни разу ему не удалось встретить взгляд Вринса, которому было явно не по себе в навязанной ему роли.
— Чего вы ждете? Почему не открываете следующую бутылку?
Вот кому тоже хочется заплакать! Катя не могла этого не заметить, хотя выпила порядочно. Она неожиданно
— Ты такой смешной и милый! Потанцуем. Я так хочу.
Петерсен пересчитал пустые бутылки. Их было восемь. А пили они вшестером!
Пьян никто не был. Но Эвйен уже следил за порхавшей Катей чересчур красноречивым взглядом.
Шутрингер, напротив, клевал носом. Выпьет еще два-три бокала и обязательно захрапит.
Нервы не сдали только у Кати, и все держалось благодаря ей. Она это чувствовала. Поминутно отпускала новую шутку. Или заливалась смехом. Или дурачилась.
— Вы скучаете! — тем не менее вздыхала она. — А мне так хочется, чтобы всем было весело. Это нелюбезно с вашей стороны, капитан. Потанцуйте же со мной!
Она почти что внушала жалость — такой умоляющий был у нее голос. И в глазах ее порой читался страх — страх перед тишиной, которая обрушится на нее, как только она уймется.
Петерсен неуклюже танцевал с ней под взглядом Вринса, одиноко стоявшего в углу.
— Почему вы такой серьезный?
— Но…
— Вы все серьезные. А я не могу так жить…
Пойдемте выпьем. Да, да! Я так хочу.
Она потащила его к столу, служившему им буфетной.
— Иди сюда, дорогой, — позвала она Вринса. — Да иди же! Не хочу я, чтобы вы все были такие. Это просто невыносимо!
На этот раз она переборщила. Выпила три бокала подряд, провела рукой по лицу.
— Дайте мне папиросу. Нет, не такую… Здесь где-то валяются мои… Вринс!
Она нетерпеливо топнула ногой.
— Неужели некому завести патефон?
В первый раз за все пребывание в салоне она села, взглянула на Шутрингера и пожала плечами: этого расшевелить не легче, чем глыбу камня.
— Садитесь сюда, капитан… А ты вот здесь, дорогой.
Петерсена она хотела усадить справа от себя. Вринса слева. Молодой человек заколебался. Тут она взорвалась:
— Да что с вами со всеми? Можно подумать, мы на похоронах. Налейте мне выпить. Да, да, я так хочу.
Пить буду одна. Тем хуже!
— Успокойтесь! — неловко вмешался капитан.
— С какой стати мне успокаиваться? Разве у вас не пароход, а собор? Пусть дадут музыку.
Теперь это была совсем другая женщина. Напряжение, которое обычно лишь угадывалось в ней, вырвалось наружу. Она сошла с рельсов и уже не могла ни остановиться, ни взять себя в руки.
Вринс наклонился и прошептал ей на ухо несколько слов, видимо, призывая к благоразумию.
— Отстань! Я хочу пить. Это мое дело, понятно?
Дело шло к нервному срыву.
Неужели благодаря этой душной, как в теплице, атмосфере он наконец что-нибудь выяснит? Пожалуй, он уже сейчас лучше понимает рассказ привратницы с улицы Деламбр, мысленно представляя себе и мастерскую, и бывших в ней похожих на Катю женщин.
— Дайте прикурить.
Катя посмотрела на три еще непочатые бутылки.
Шутрингер раскуривал толстую черную, едко пахнущую сигару. Эвйен старался держаться как можно непринужденней.
Вдруг она вскочила, одним махом сбросила бутылки на пол и побежала к дверям. На пороге задержалась, обернулась, заметила, что за нею спешит Вринс.
— Нет! Не надо… — прерывистым голосом пролепетала она.
И так стремительно понеслась по трапу, что едва не грохнулась.
Молодой человек поколебался и тоже выскочил из салона.
Петерсен посмотрел на остальных. Все совершенно растерялись. Второй помощник выдавил:
— Мне можно пойти и лечь?
Эвйен мрачно расхаживал взад и вперед. Капитан подошел к двери и на пороге чуть не столкнулся со стюардом.
Петерсен потащил его за собой на прогулочную палубу, где их сразу осыпали хлопья снега, кружившиеся под ветром, — надвигался шквал.
— Где она?
— В каюте. Что случилось? Она пробежала мимо меня вся в слезах.
— А Вринс?
— Она заперлась перед самым его носом. Он объясняется с нею через дверь. Что говорит — я не расслышал. Она что, пьяна?.. Один вопрос, капитан: шампанское занести на ее счет?
— Разумеется. Иди.
В темноте Петерсен различил чью-то фигуру. Вернее, сначала различил лишь красную точку папиросы.
Он быстрее шагнул вперед, но, лишь подойдя вплотную к неизвестному, узнал Петера Крулля.
— А ты что тут делаешь?
Угольщик неторопливо вынул самокрутку изо рта.
— Как видите, дышу свежим воздухом.
— Отдыхаешь?
— Нет. Просто дал крону напарнику, чтобы он подменил меня. Это мое право. Раз кочегару хочется угля…
Крулль не пытался ни оправдать свое пребывание здесь, ни даже прикинуться простачком. Напротив! Его глаза посверкивали еще ироничнее, чем всегда.
— А дамочка-то нервная! — добавил он, пока капитан сообразил, как ему поступить.
— Ты подсматривал через иллюминатор?
— Да, все время.
Петер сплюнул за борт и, несмотря на ветер, свернул себе новую папироску.
— Ты что, встречал ее раньше?
— Почему обязательно ее? Вообще женщин такой породы. Была у меня одна…
— В каком-нибудь гамбургском притоне? — съязвил капитан, чтобы поставить наглеца на место.
— Нет, в Берлине, в западной части. На Якобштрассе бывали? Тихая такая улица, большие современные виллы, вокруг них сады…
Крулль порылся в карманах, ища спички.