Шрифт:
Annotation
Эту вещь можно считать сказкой, хотя в ней изрядно реализма. Представьте себе, что другая вселенная находится ближе, чем кажется. Так близко, что в нее можно попасть на городском транспорте. Хотя, не все так просто, как кажется. Для всех уехавших и оставшихся.
Лев Астор
Лев Астор
Пассажир
Рабочий день выдался тяжелый. Стоять не хотелось. Хотелось сесть, а лучше — лечь. Видимо, не мне одному.
Коротенькую лавочку на остановке занимали лужи, черный рюкзак с желтыми вставками и парень, уткнувшийся в экран смартфона. Я подошел вплотную, собираясь попросить убрать рюкзак, но остановился. Место под черно-желтым «шмотником» могло оказаться сырым и вышло бы глупо.
Парень оторвался от экрана, посмотрел на меня, понял, чего я хочу, улыбнулся.
Рюкзак перекочевал на колени владельца. Под ним оказалось сухо.
Мне бы бухнуться на это место и сказать спасибо. Или сначала сказать, а потом бухнуться. А я молча стоял. Была в этом парне странность. Что-то царапало глаз, а я не понимал что.
Он истолковал мою нерешительность по-своему.
— Садитесь, — парень улыбнулся еще шире. — В нем, — похлопал по рюкзаку, — только инструменты. Машинное масло не выливается.
Провел ладонью по освободившемуся месту и показал мне.
Я сел, косясь соседа. Была в нем какая-то нелепость.
Наконец, до меня дошло. Из-под рабочих штанин матово блестели дорогие костюмные ботинки. Наверное, я уставился на них так явно, что он заметил.
— Да, — в голосе прозвучали грустные нотки, — не успел к сезону подготовиться. Рабочие только зимние. Пришлось надеть то, что есть. В конце концов… — он вздохнул, — может, другие и не пригодятся.
Это прозвучало странно, но я промолчал.
— Вот только автобуса дождусь, — продолжал парень. — Что-то долго он не идет…
— Какой номер? — обеспокоился я.
С момента, как я пересел на общественный транспорт, мне довелось пару раз «встрять».
— Не то, чтобы номер… — парень замялся. — Не в номере дело. Тут такая история…
Год тому назад или около того… мой школьный приятель Мотя… вообще-то, Матвей, а Мотя, это прозвище. Он когда-то на мотоциклах помешался ну вот…
Весна тогда была холодная. Местами еще снег лежал. Не таял никак.
Вот так мы бы вряд ли на остановке устроились. Примерзли.
А вот Мотя сидел на бревнышке у края лесопарка.
Вечно лохматый, шапку он только зимой носил. В полевой форме пятнами, в которой, наверное, и в Большой Театр бы отправился, если узнал, будто там есть что копать.
Для Моти копание — это как смысл жизни. Он как в старших классах с кем-то из родственников за поиском клада увязался, заболел этим делом. Так и не вылечился. Институт на втором курсе бросил и, как сам сказал, забыл туда дорогу. Пока снег и сыро, над картами и книгами сидел, а как тепло становилось, пропадал до самых холодов.
Представьте себе.
Ранняя весна, птички еще друг друга не перекрикивают, но поют. Слышно, как над головой ветер голые ветки шевелит. Напротив конечная остановка и широченная асфальтовая площадка, где автобусы разворачиваются, прозванная «круг почета».
Воздух холодный и мокрый, пахнет то ли дождем, то ли деревом. На земле одна сплошная лужа. Чтобы в ней не утонуть, нужно постоянно глядеть под ноги.
А Мотя сидит, будто вообразил, что уже лето, и смотрит в бинокль… самый настоящий полевой… то ли на автобусы, то ли на высаживающихся пассажиров. В общем, явно кого-то выслеживает, и даже этого не скрывает. Периодически от окуляров оторвется, глянет куда-то себе на ноги, а потом опять.
Иду к этому наблюдателю, стараюсь в лужах не утонуть.
Когда совсем близко подошел, Мотя меня заметил, рукой замахал.
Я его тогда про себя обозвал нехорошо, вытащил меня из дома, от дел оторвал, а заметить только сейчас изволил. Даже бинокль не помог. Но потом подумал, что Мотя опять на чем-то помешался, а он в такие моменты все равно невменяемый, поэтому ничего ему говорить не стал.
А признаки помешательства были.
Начиная с того, что этот наблюдатель позвонил мне и без принятых у нормальных людей «привет!», «как дела?», «можешь говорить?» сказал:
— Вылезай. Кое-что есть. Место школьное, на краю.
И отключился.
Я пробормотал: «Здравствуй, Мотя. Я тоже рад тебя слышать», и пошел одеваться. Натягивал курту и гадал, что он накопал.
Не то, чтобы мне было нечего делать. Но такой звонок мог означать много чего. И я хотел это видеть. А, может быть, не только.
Пока шел, перебрал кучу вариантов. Вспомнил про библиотеку Ивана Грозного, Янтарную комнату, клад Наполеона и легендарную бабушкину заначку в старинном пианино. Задумавшись, несколько раз чуть не промочил ноги, не заметив вовремя спрятавшуюся под травой воду, но умудрился добраться сравнительно сухим.
Мотя оторвался от бинокля, пожал руку. Покопался в рюкзаке, пристроенном на куске полиэтилена, выудил прямоугольник чего-то вспененного и шлепнул им по бревну рядом с собой.
— Садись.
Я опустился на эту подкладку и приготовился смотреть.
— Во! — Мотя шевельнул коленом.
Чуть выше на длинных ремешках плотно сидела сумочка для смартфона. В прозрачном окошечке электронная карта.
— Видишь? — палец ткнулся в точку, означавшую остановку.
Правее кучкой горошка зеленели отметки автобусов с номерами маршрутов.
— Вижу, — согласился я.
— Что видишь?
— Карту.
— Блин… — тяжело выдохнул Мотя. — На карте что?
— Место, где сейчас сидим. Остановка, — стал перечислять я. — Дорога…
— А на дороге? — заерзал Мотя.
— Фиг его знает, что на дороге. Пробки нет… — я почувствовал, что мне это начинает надоедать. — Так! Где клад-то?
— Какой? — изумился Мотя.
Тогда я понял, что моему приятелю было скучно сидеть одному. Поэтому этот бессовестный тип решил, что если намекнет мне на пользу встречи, то я тут же примчусь. И не ошибся.