Пасть дьявола
Шрифт:
Волошин взял другую газету и воскликнул:
— Позвольте, это же Гартвиг!
На фотографии какой-то человек пытался прикрыться ладонью от наседавших на него фоторепортеров.
— Гартвиг же умер. На «Сперри».
— Ну не Гартвиг, а тот, кого мы спасли. Известный ученый заявляет: «Мы… стали жертвой… промышленного шпионажа», — запинаясь, перевел Сергей Сергеевич заголовок над фотографией. — Ба, да это же в самом деле доктор Грюн, Питер Грюн! Казимир Павлович вовсе не обознался. Чего же он нам морочил голову, известный химик? Ладно, потом разберемся.
Мы вернулись
— Вопросы потом. Нам еще нужно, по плану, пройти к востоку вдоль островов.
Дирижабль стремительно взмыл в небо. Мы напоследок полюбовались игрушечным городком на острове, и вот он уже растаял в солнечной дымке.
Сергей Сергеевич подробно рассказал, какие сенсационные новости мы узнали. Лаборанты и Костя только ахали. Один Борис Николаевич остался невозмутимым, словно и не ожидал от «Пасти дьявола» ничего иного…
Океан под нами выглядел совсем идиллическим и приветливым. Сегодня в полный штиль вода над отмелями оказалась такой прозрачной, что даже была вроде невидимой. Никакой синевы, отчетливо заметен каждый бугорок на дне.
И вдруг мы увидели внизу большое темно-синее пятно почти правильной круглой формы. Это был не островок. Что-то странное, словно дыра в морском дне, наполненная совсем иной, темной водой. А вот и еще одна такая же круглая загадочная дыра.
— Что это такое?
— Знаменитые «синие ямы», — сказал Гриша Матвеев. — Карстовые воронки в морском дне. По ним из глубины земли поднимается вода, заметно отличающаяся от морской своей соленостью, плотностью, температурой, даже цветом. Из некоторых воронок, бывает, фонтанирует совершенно пресная вода. Местные жители издавна используют такие источники: ныряют в них и наполняют сосуды пресной водой.
Маневрируя, мы выбрали подходящую высоту, сделали несколько фотоснимков и потом полетели дальше.
Попробовали общими усилиями прочитать репортаж в немецком журнале, но поняли только, что это интервью, которое дал доктор Питер Грюн, известный ученый-химик, по возвращении в Гамбург. Поминалась в репортаже «Прекрасная Галатея», сообщалось, что она затонула, была взорвана, причем все, кроме Грюна, при этом погибли. Упоминалось имя и профессора Бейлера. Но наших скудных познаний в немецком языке не хватало для того, чтобы все понять.
— Придется подождать до возвращения на «Богатырь», — с сожалением сказал Сергей Сергеевич, откладывая журнал.
— Может, мы нашли обломки «Галатеи», а вовсе не «Марии»! — сказал вдруг Гриша Матвеев.
— Откуда же на них взялась буква М? — ехидно спросил Костя.
Сергей Сергеевич засмеялся:
— И я думал об этом. Когда мы исследовали обломки в лаборатории, меня удивило, как хорошо они покрашены. А ведь эта «Мария», помните, Николаевич, — повернулся он ко мне, — выглядела ужасной замухрышкой, впрочем, может, только издали? Я бы скорей поверил, что это обломки «Звезды моря».
Сергей Сергеевич указал биноклем куда-то вниз:
— Издали «Мария» выглядела не лучше вон той шхуны или яхточки, ремонтом которой занимается команда. Видите? Зашли в тихую бухточку и малярничают.
— Ишь как название красиво вывели — «Кармен». Так и сияет, без бинокля видно, — сказал Гриша.
— Только, видно, маляры они неумелые. Начали с названия, с кормы. Те еще маляры.
— Да, толкового боцмана им явно не хватает, — согласился Сергей Сергеевич, рассматривая яхту в бинокль. — А может, это просто шутники, одесситы? В конце концов; каждый красит свою яхту, как ему нравится. Ну ладно, поворачиваем домой.
— Еще одну станцию проведем, Сергей Сергеевич, — попросил Гриша, — а то шеф будет ругаться, что мало сделали.
— Давай, только побыстрее.
Отлетев немного в сторону от островка, мы неподвижно зависли над водой на высоте сорока метров. Гриша уже начал спускать приборы, как вдруг мое внимание привлекло необычное поведение радиста. Костя на миг замер, скорчившись у приемника, а затем стал что-то лихорадочно писать в большом блокноте.
Я увидел, как он крупными буквами вывел трижды повторяющийся мягкий знак. Это сигнал какого-то важного срочного сообщения.
«Всем, всем, всем, — писал Костя. — Срочно. В 16.12 прервалась радиосвязь с пассажирским самолетом ДС-9, следовавшим рейсом Гамильтон — Кингстон — Ямайка. Связь прервалась, когда самолет находился примерно в точке с координатами…»
Я позвал Волошина. Костя подал ему блокнот с написанной радиограммой.
— Летел с Бермуд на Ямайку, — задумчиво произнес Волошин, дважды перечитывая радиограмму. — И замолчал где-то здесь. — Он склонился над картой, укрепленной на штурманском столике у пульта управления. — Километров двести от нас. Надо лететь, мы, наверное, сейчас ближе всех к месту возможной аварии. Гриша, сматывай свои удочки! А ты, Костя, вызови «Богатырь», надо посоветоваться. Хотя подожди, может, еще что передают?
Костя молча подал ему вторые наушники. Волошин послушал и сказал, снимая их:
— Ничего нового, повторяют тот же текст. Мощная станция, громкий сигнал. Это Нассау? Может, запросить у них дополнительные сведения. Какая станция?
— Не знаю, — виновато ответил радист. — Свои позывные не передали, сразу пошел текст сообщения. Они тут форму не соблюдают, работают как хотят. И обращения о поиске, как полагается, не передали.
— Видно, торопились. Но искать, конечно, надо. Связывайся с «Богатырем», Костя.
— Есть. Черт, опять плохое прохождение. Тот еще райончик. Всегда эта петрушка в тропиках…
Разговор с начальством был коротким. На «Богатыре», оказывается, тоже приняли сообщение о пропавшем самолете и разрешили нам отправиться его искать.
Но сколько мы ни кружили над океаном, ничего обнаружить не удалось. Уже в быстро сгущавшихся тропических сумерках мы вернулись на «Богатырь».
Наутро Волошин собирался продолжить поиски, но начальник экспедиции не разрешил.
— Разбирайте дирижабль. Никто нас больше об этом не просит, — сказал он. — Никаких новых сведений о пропавшем самолете не поступало. Или его нашли, или уже искать бесполезно. Давайте заниматься своими делами.