Пасть: Пасть. Логово. Стая (сборник)
Шрифт:
Глава третья
Совершенно целой и невредимой осталась только голова – но валялась в стороне, шагах в десяти, выставив рога и бессмысленно уставившись в небо налитым кровью глазом.
А остальное… остальное оказалось зрелищем не для слабонервных – кишки, разорванные, с вылезающей зеленой жижей – сколько же их, вся полянка завалена скользким месивом, как только помещались в одном коровьем брюхе… В этом сплетении, похожем на клубок чудовищных раздавленных червей, все остальное терялось, не сразу бросалось в глаза: куски туши, обрывки шкуры, кости – некоторые обглоданы почти добела, на свежих розовых хрящах – следы зубов;
Старик слабонервным не был.
– Пятьсот долларов… – без всякого выражения сказал он, других слов не нашлось. – Пятьсот долларов…
Он с трудом нагнулся, протянул руку к останкам… Затем приблизил к глазам окровавленные кончики пальцев – кровь свежая, только-только начала сворачиваться. Старик поднял оброненную фомку и подозрительно огляделся по сторонам, – давно знакомое место показалось мрачным и зловещим. В кустах, обступивших с трех сторон поляну – ни шевеления; и с четвертой, где тянулась до самой железной дороги редкая ольховая роща – тоже тихо, ни звука, ни движения.
Тишина давила.
– Пятьсот долларов… – фраза привязалась, фраза прилипла к зубам. Он сплюнул. Пятьсот долларов предлагали старику за Магдалену прошлым летом, сразу после смерти жены. Старик тогда колебался, не уверенный, управится ли. Но решил, что справится, – и справлялся. До сегодняшнего вечера.
Он, сам не зная зачем, просто чтобы занять руки, стал сматывать валявшийся под ногами остаток цепи – последние полтора метра оказались все в липкой крови – с отвращением отбросил в сторону.
Ноги ослабли, как будто сильно затекли, он едва их чувствовал, такое часто случалось с ним в последние два-три года, – и всегда неожиданно. Старик медленно отошел в сторону. Выбрав незагаженное местечко, с трудом присел у ивового кустика, – посидел, массируя бедра и голени. Курить хотелось зверски, но он бросил раз и навсегда в день своего шестидесятилетия…
Протянул руку, ухватил кончик гибкой ветки – не хотела ломаться, он оторвал, измочалив на сгибе – стал жевать, с листьями и почками, жевал, чувствуя, как рот наполняется жгучей горечью. Полегчало… Старик выплюнул зеленую массу и встал.
Времени мало, а успеть надо многое…
Доклад Марченко-Чернорецкого (уцелевший фрагмент)
…достаточно правдоподобный случай безрезультатной ночной погони свежего отряда черниговских дружинников, скачущих «о двою коню» за раненным и утомленным битвой Всеславом [29].
Имеются только косвенные данные о присущих Всеславу и характерных для ликантропов способностях к регенерации и быстрому заживлению ран. Например, достоверных данных о дате рождения князя нет, однако известно, что он занимал полоцкий престол в течение 57 (!) лет, ведя при этом жизнь, полную битв и опасностей, неоднократно получая раны и попадая в плен, но умер своей смертью в возрасте не менее 80 лет, что позволяет предположить наличие подобных способностей. Попытка убить Всеслава во время Киевского мятежа 1068 г. холодным оружием (меч) успехом не увенчалась [17].
Династия полоцких князей, потомков Всеслава, пресеклась в XIV веке, в отличие от других княжеских фамилий из рода Рюриковичей, что делает невозможным взятие исходного материала у далеких потомков и анализ на наличие латентного W-гена. Родная внучка Всеслава Бречиславовича княжна Предслава в возрасте 12 лет ушла в монастырь (добровольно?) и канонизирована собором РПЦ в 1547 г. под именем св. Евфросинии Полоцкой. Мироточивые мощи св. Евфросинии хранились в Киево-Печерской лавре и Спасо-Евфросиниевском монастыре. Подробности изъятия генетических образцов Предславы-Евфросинии см. в Приложении 4 разд. 5. Генетическим анализом наличие W-гена не обнаружено. Не исключена версия подмены либо фальсификации мощей…
«Ледяной сфинкс… Будда с каменным лицом и бездонными васильковыми глазами. Сидит, зарылся в бумаги, думает. За всех за нас думает. Нам думать незачем. Мы давно уже не люди, он давным-давно нас всех поглотил, переварил и усвоил, мы теперь просто части его огромного организма: Седой его уши, Эскулап – какая-то часть мозга, хранящая знания и умения по биохимии; Доктор – то же самое в области прикладной генетики и, по совместительству, в последнее время также недремлющая совесть…
А я? А я, наверное, палец. Указательный палец правой руки – тот, что жмет на спуск… И всем нам хорошо, пока он все делает правильно и не ошибается, он просто не умеет ошибаться; но если ошибется, тогда… Не знаю, что тогда будет с другими, но ампутацию указательного пальца он перенесет безболезненно…»
Капитан сидел, ругательски ругая про себя Генерала, и в то же время понимал, что не совсем прав. Он и не искал правоты, перегонял внутри себя эмоции, не давая вырваться наружу. Капитан устал.
…Генерал был идеальным руководителем.
Идеальным для того, чем они уже много лет занимались. Он был требователен до жестокости и взыскателен до беспощадности, он никогда не допускал ошибок, – потому что не признавал их. Если выбранный путь оказывался ошибочным – шел напролом, не жалея ни себя, ни других: разносил вдребезги все хитроумные ловушки и капканы, настороженные на него в жизненных джунглях, протаптывал новый путь, если пути не было. Сметал всех, кто пытался встать на дороге. Без трепета жертвовал жизнями, если надо – многими жизнями.
Но – никогда не поворачивал назад и не объявлял ошибку делом рук дураков-подчиненных. Как капитан на пиратском судне: первый после бога и отвечает за все. Корабль не может утонуть, потому что штурман оказался пьян, а впередсмотрящий уснул, – кэп отвечает за все. У хорошего шкипера команда не может быть плохой – он сам отбирает команду. Генерал свою команду набрал давно, оставив лучших: не справившиеся – на берег, взбунтовавшиеся – за борт. У него была идеальная команда.
Но беда в том, что она идеальна на борту – и ни одного человека лишнего, у всех свое место и всяк знает свой маневр. А сейчас перед бушпритом флибустьерского брига лежал огромный континент и стояла скромная такая задача: захватить его, закрепиться, разбить на сектора бескрайние джунгли, весело прочесать и найти крохотное кащеево яйцо – яйцо с их смертью. И все – очень быстро. Решения не имелось. Вообще. Точнее, имелось: объявлять открытый континент собственностью короны и скликать на подмогу королевский флот. На это шеф не пойдет. Никогда. Потому что совсем неизвестно, как оно обернется: назначат генерал-губернатором или вздернут под барабанный бой на рею.
Капитан столкнулся с необходимостью выбрать: или он немедленно прыгает за борт, надеясь спастись в одиночку, или – надевает чистую тельняшку и готовится вместе со всеми к самому последнему абордажу. Ни того, ни другого не хотелось, и он ругал Генерала чуточку суеверно, надеясь, что тот извернется, сделает невозможное, сохранит в целости и набитые золотом сундуки, и их шеи. Сундуки, впрочем, еще предстояло откопать.
В общении с подчиненными Генерал все делал вовремя и ничего не делал не вовремя. Невозмутимо разглядывая бумаги, он выждал ровно столько (после ухода Эскулапа прошло больше получаса), что Капитан успел пройти внутри себя все стадии – от беспросветной тоски и холодного равнодушия до осознанного желания что-то предпринять, не сидеть сложа руки.