Пастернак в жизни
Шрифт:
Весной 1930 года застрелился Маяковский. Его гибель произвела глубокое впечатление на Пастернака. Творческую судьбу Маяковского он соотносил со своей собственной, что нашло отражение в автобиографической повести «Охранная грамота» (1931).
В начале тридцатых годов происходят перемены в личной жизни Пастернака: знакомство с З.Н. Нейгауз, женой знаменитого пианиста Г.Г. Нейгауза, перерастает в сильное чувство. Однако разрыв с семьей оказался мучительным испытанием для всех. Тяжелые жилищные и материальные обстоятельства делали ситуацию практически неразрешимой. Тем не менее в 1932 году З.Н. Нейгауз стала женой Пастернака. В том же году после большого перерыва вышел сборник стихов «Второе рождение». Он открывался программным стихотворением «Волны», провозглашавшим принципы новой поэтики Пастернака. Отталкиваясь от мнимой «сложности»: вычурности, надуманности образов и тем своей ранней лирики, – поэт теперь противопоставлял ей «неслыханную простоту» зрелого творчества.
Первая
В 1935 году Пастернак участвовал в Международном конгрессе писателей в защиту культуры, проходившем в Париже. Поездка в Париж происходила на фоне тяжелейшего нервного расстройства, вызванного картинами страшного голода раскулаченных крестьян, свидетелем которых Пастернак стал во время командировки на Урал. Болезнь сопровождалась затяжным творческим кризисом, который разрешился только к началу сороковых годов. В 1936 году Пастернак принял активное участие в дискуссии о формализме, пытаясь отстоять независимость творческой личности в таких обстоятельствах, в которых оппозиционность представлялась совершенно невозможной. Со второй половины тридцатых годов Пастернак стал задумываться над созданием «генеральной прозы»: «…Материал – наша современность. Я хочу добиться сжатости Пушкина. Хочу налить вещь свинцом фактов» [9] . Так начиналась работа над романом, которая тогда не получила продолжения.
9
Тарасенков А.К. Пастернак. Черновые записи. 1934–1939 // Пастернак Б.Л. ПСС. Т. 11. С. 166.
Начало войны застало Пастернака в Москве, откуда он вместе с семьей эвакуировался в город Чистополь. Военные годы отмечены в основном переводческими работами. В 1940 году вышел его «Гамлет» («Молодая гвардия». № 6). Во время войны были переведены также «Ромео и Джульетта», «Антоний и Клеопатра», «Отелло», «Генрих IV». Переживая патриотический подъем, Пастернак пишет стихи о войне, поэму «Зарево» (не была опубликована), пьесу на военном материале (не закончена).
После возвращения в Москву в августе 1943 года Пастернак с бригадой писателей отправляется на Брянский фронт, пишет и публикует два военных очерка. В том же году удалось издать небольшой поэтический сборник «На ранних поездах», куда вошли стихи начиная с 1936 года, в том числе программный цикл «Художник».
Победа, одержанная в войне, принесла с собой надежды на обновление. Между тем литературные и общественные процессы шли вразрез с историческими надеждами. Снова была запущена карательная машина. Пастернак чувствовал необходимость сделать выбор. Этот выбор был сделан в пользу внутренней свободы: «…Надо делать что-то дорогое и свое и в более рискованной, чем бывало, степени попробовать выйти на публику» (С.Н. Дурылину, 29.06.1945). Зимой 1945–1946 годов, параллельно с работой над переводами из Шекспира («Король Лир», «Макбет») и Гёте («Фауст»), он начал писать свою главную прозу.
Роман «Доктор Живаго», продолжающий и развивающий духовные традиции русского классического романа, по своей форме стал абсолютно новаторским произведением, допускающим разнообразные прочтения. По сути, задуманный и реализованный как роман о бессмертии в самом широком значении этого слова, в пятидесятых годах он был воспринят многими как политический памфлет на тему русской революции. Пастернак описал пережитую его поколением страшную эпоху, сделав ее фоном неизмеримо более значительных событий, происходящих в судьбах и душах его героев. Юрий Андреевич Живаго – профессиональный врач и вместе с этим поэт-дилетант, уникально одаренный как в одной, так и в другой области. Его стихи, составляющие последнюю главу романа, лишены условностей так называемой профессиональной поэзии. В них прямо и просто выражена религиозно-философская концепция автора, дающая ключ к пониманию всего романа. Предложенный для публикации журналу «Новый мир», роман был отвергнут редакцией. Тогда Пастернак решился передать рукопись «Доктора Живаго» на Запад.
В 1957 году роман был выпущен в Италии сначала на итальянском,
В 1958 году Пастернаку присудили Нобелевскую премию.
Сразу после этого была развернута травля Пастернака как в официально-литературных, так и в политических кругах. Зазвучали обвинения в клевете на советский народ и предательстве идеалов революции. 27 октября 1958 года на совместном заседании президиума правления СП СССР и Московского отделения СП было решено лишить Пастернака «звания советского писателя» и исключить его из СП СССР. За публикацию «антисоветского» «клеветнического» романа на Западе было предложено выслать его за пределы страны. Разразившийся скандал глубоко поразил Пастернака. Размах травли и страх за судьбу близких людей заставил его отказаться от Нобелевской премии и подписать покаянное письмо, опубликованное в «Правде» 6 ноября 1958 года. Среди прочего там было сказано: я «связан с Россией рождением, жизнью и работой», «оставить ее и уйти в изгнание на чужбину для меня немыслимо».
После скандала Пастернак продолжал работать над переводами (Кальдерон) и над оригинальной пьесой «Слепая красавица». Пьесу он закончить не успел. Весной 1960 года он почувствовал первые сильные приступы болезни.
30 мая 1960 года Пастернак скончался от рака легких на своей даче в подмосковном писательском поселке Переделкино.
Жизнь Пастернака, столь богатая событиями разного масштаба, пролегла через многие исторические эпохи. Когда-то Пушкин, подчеркивая, что человеческое существование бывает дольше и значительнее «мирской власти», сказал: «Видел я трех царей…» Пастернаку довелось увидеть значительно больше: начало революционного движения 1900-х годов, Первую мировую войну, катастрофу 1917 года, голод и разруху первых послереволюционных лет, страшные тридцатые, Вторую мировую, репрессии сороковых, «оттепель»… Однако его судьба просматривается как четко очерченное русло – в силу ясного и безошибочного понимания как конечной цели своего пути, так и способов ее достижения. «Ни единой долькой не отступаясь от лица», он старался ни в чем не отступать и от того замысла, который всегда ощущал как высший. Это понимание многократно отразилось и в его творчестве, и в жизненных решениях.
«…Не очень просто разобраться в таком сложном человеке, как Б.Л. Пастернак» [10] , – писал А. Гладков. Пастернак, несомненно, был сложным – но не противоречивым человеком. Его творческое сознание с самой юности работало над особой картиной мира, в которой все детали были неразрывно связаны между собой. Постоянно возобновлявшееся стремление органически встроить в эту слаженную систему самого себя со своими представлениями об искусстве, цели земного существования человека и своем собственном уникальном пути привело к необычайной цельности личности Пастернака и тому феномену, который можно назвать полной творческой и человеческой реализацией. Именно это, пристально наблюдая за настоящим и немного предвидя будущее, проницательно подметила О.М. Фрейденберг: «Тебе дано счастье, – писала она Пастернаку, – не только быть великим, но и стать великим. Тебе дано осуществленье» [11] .
10
Гладков А.К. Встречи с Борисом Пастернаком. М., 2002. С. 166.
11
Письмо Б.Л. Пастернаку от 6 января 1954 г. // Пастернак Б.Л. Пожизненная привязанность: переписка с О.М. Фрейденберг. М., 2000. С. 352.
Анна Сергеева-Клятис
Семья
Многим, если не всем, обязан отцу, академику Леониду Осиповичу Пастернаку, и матери, превосходной пианистке.
Леонид Осипович Пастернак
Я родился в Одессе 22 марта 1862 г. При рождении я получил двоякое имя Абрам и Исаак. Последнее было занесено в метрические книги, первое же попало, кажется, в бумаги мещанской управы, а оттуда – в гимназические документы. Но, видно, двух имен было мало, и я получил третье – Леонид. С первого же дня моего рождения домашние мои, родные, все стали прозывать меня Леонидом, не симпатизируя почему-то двум вышеназванным. Привыкли так называть меня близкие, привыкла окружающая семья, впоследствии сверстники, товарищи по школьной скамье, и сам я привык к нему настолько, что когда я вступил в жизнь, в художественный мир, то я не в силах был уж ни изменить его, ни отвыкнуть от него. Я упоминаю об этом ничтожном обстоятельстве, потому что в канцелярии в бумагах Гимназии я, вероятно, значусь не Леонидом, а одним из двух вышесказанных имен и не Пастернак, а Постернак.