Пастор Иоганн Кристоф Блюмгард. История одной жизни

FRIEDRICH Z"UNDEL

Pfarrer

Johann Christoph Blumhardt

Ein Lebensbild

Наставления И. К. Блюмгарда и Ф. Цюнделя в помощь изучающим Новый Завет. Том II

Friedrich Z"undel

Pfarrer Johann Christoph Blumhardt. Ein Lebensbild

Фридрих Цюндель, учившийся инженерному делу, под впечатлением от происходившего в Мётлингене и благодаря пастору Блюмгарду, обратился к теологии. Будучи еще совсем молодым человеком, он стал очевидцем событий, последовавших за исцелением одержимой Готтлибин Диттус, и поэтому написанное им жизнеописание Блюмгарда столь живое и непосредственное.

Исцеление Диттус, происшедшее в конце 1843 года и вызвавшее к жизни движение пробуждения в Мётлингене и некоторых соседних общинах, а также другие случаи чудесных исцелений мётлингенцев стали темой доверительного общения между пастором Блюмгардом и студентом Цюнделем и легли позже в основу трех основополагающих трудов будущего пастора Цюнделя: «Иисус. Картины жизни», «Из времен апостольских» и «Пастор Иоганн Кристоф Блюмгард. История одной жизни».

Теолог Карл Барт, которого часто называют Отцом Церкви XX века и который многим в своем становлении обязан отцу и сыну Блюмгардам, пишет об отце следующее: «В общине Мётлингена в 1842–1843 годах произошли события, во многом определившие всю его дальнейшую жизнь. Речь идет о пастырской борьбе Блюмгарда за душу своей больной прихожанки. Блюмгард был уверен, что имеет дело с одержимостью, аналогичной той, о которой рассказывается в новозаветной истории. Итогом этой борьбы стало полное освобождение от дьявольской напасти. Для Блюмгарда это стало озарением: в этой битве, из которой Иисус снова вышел победителем, Он имел дело не с заблудшей душой человека – он сражался с реальной властью тьмы, всецело завладевшей им» [1] .

Происшедшее с Готтлибин Диттус и другие события подобного рода, последовавшие за ним, стали для пастора и его прихожан своеобразным знамением, в котором они увидели свидетельство реальности и действенности спасительной силы грядущего Царства Божьего. Так Мётлинген стал центром движения пробуждения, «общиной, лучащейся первою любовью». Со всех сторон стекались сюда люди, чтобы исповедоваться Блюмгарду. И он отпускал грехи Именем Бога.

Но скоро Блюмгард пришел к новому пониманию. Он воспринимал все происходящее в своей общине лишь как некий духовный зачаток, как легкое дуновение весеннего ветерка, предшествующее всеобщему откровению милости Божьей. «Изолью от Духа Моего на всякую плоть!» – Блюмгард не видел исполнения этого обетования в своей общине и в движении пробуждения. Его мысли и молитвы были обращены за границы настоящего. Когда Иисус снова придет на землю – а что день этот уже близок, в этом нет никакого сомнения, – ему должно предшествовать новое время милости, новое излияние Святого Духа. Теперь же локомотив оторвался от церковного состава. И вагоны стоят недвижимы на путях. Необходимо заново прицепить локомотив, чтобы состав вновь тронулся вперед. Следует связать порванную нить, соединяющую нас со временем первых христиан.

Таким образом, Блюмгарда можно назвать теологом надежды. Мётлингенское движение пробуждения, как это свойственно любому подобному движению, постепенно начало убывать. Со временем остались одни лишь воспоминания о великих событиях, ставших своеобразным памятником делам Божьим. Но это Блюмгарда нисколько не удивило. Он не сдался и не опустил руки, как это сделали некоторые другие мужи движения пробуждения, его ровесники. Он нашел новое применение своим силам. В 1852 году пастор купил здание бывшего курзала в Бад-Болле неподалеку от Гёттингена и превратил его в место, где мог найти помощь, совет и приют любой, кто в этом нуждался.

Блюмгард умер в 1880 году. И в этом же году увидело свет обширное жизнеописание, автором которого стал его ученик и биограф Фридрих Цюндель. Блюмгарда, как, впрочем, и Цюнделя, безо всякого преувеличения можно назвать человеком Божьим: сердце его было преисполнено любовью к Отцу, все помыслы его были направлены на спасение доверенных ему человеческих душ, близких и далеких. С изданием этой книги, которая много больше, чем просто биография, спустя более 100 лет русскоязычному читателю стало доступно одно из ценнейших произведений христианской литературы. Пусть чтение этой книги принесет вам много радости, и да пребудет с вами милость Божья.

Маттиас Дрегер, Виктор Медведев

Иоганн Кристоф Блюмгард (1805–1880)

Биографию человека по обыкновению начинают с рассказа о его предках и семье, в которой он вырос. Но в случае с Блюмгардом, оказавшим огромное влияние на формирование религиозных взглядов многих своих современников и оставившим евангелической церкви богатое духовное наследие, важнее прежде дать читателю представление о духовных предпосылках, о духовных предшественниках выдающегося пастора, о религиозной атмосфере, окружавшей его.

В начале XIX века, когда вольтеровское неверие захватило умы высших слоев общества, а Великая французская революция поколебала основы веры низших, в ряде областей Германии, в первую очередь в Вюртемберге, и прежде всего в Штутгарте, существовали неприметные христианские кружки, в которых продолжала жить пламенная и чистая вера в Евангелие. Этим Вюртемберг был обязан великим мужам, которые в свое время с благодарностью восприняли идеи пиетизма, как принято называть движение за пробуждение евангелической церкви, но при этом решительно отвергали присущую пиетизму мистическую идею обретения благодати исключительно посредством религиозного чувства, из-за которой это движение в других областях Германии вскоре начало угасать. Наиболее заметными из них следует назвать Иоганна Альбрехта Бенгеля [2] и его ученика Фридриха

Кристофа Этингера. Если пиетизм очень скоро отказался от призыва своего основателя Шпейера [3] «Назад к Библии» в угоду пестованию единоспасаюгцего чувства, то Бенгель с величайшим усердием и присущей ему свободой мысли принялся за исследование Библии. В то время как культ чувства принижал и подвергал сомнению значение института церкви, предполагая в основе христианского сообщества только частные собрания прихожан, Бенгель, с одной стороны, благоговейно чтивший церковь, а с другой, охотно участвовавший в подобных собраниях, сумел привести оба эти проявления христианской жизни в состояние равновесия. Благодаря его ясному видению происходящего подобные собрания не утратили сопричастности с церковью и процветают в Вюртемберге и поныне, в то время как в других областях Германии, где эта связь окончательно прервалась, они по большей части прекратили свое существование. Заслуги Бенгеля в исследовании Нового Завета известны всем, как известны, по крайней мере в кругах специалистов, и его беспримерные мужество и усердие, с которыми он, на основе сверки древних рукописей, старался избавить лютеровскую Библию от текстологических ошибок. Как человек исключительно добросовестный, Бенгель, вопреки предубеждениям многих, в том числе и своих единомышленников, ставил на первое место библейские свидетельства времен апостолов, предпочитая их общепризнанному переводу Лютера. Но еще большее влияние на христианский мир оказал другой его труд. Основываясь на глубоком анализе Откровения Иоанна, он поставил перед собой задачу предсказать дальнейший ход истории Царства Божьего и Церкви Христовой. И если его первая работа повергла верующих в глубокий трепет, то второй труд вызвал шквал насмешек. И действительно, его толкование Откровения как предсказания реальных событий (отчасти уже свершившихся) христианской истории несостоятельно. Как несостоятельна и его попытка рассчитать на основе библейских цифр время Второго пришествия

Господа, которое он – с оговоркой на некоторую погрешность – «назначил» на 1836 год. Но огромного почтения заслуживают слова Бенгеля: «Ни в веке этом, ни в будущем мне не придется раскаиваться за свое толкование Апокалипсиса». Это был мужественный поступок, имевший благодатные последствия, и одновременно достойный ответ мистикам, без устали твердившим об откровении и о грядущем Господе. Бенгель тем самым заявил во всеуслышание, что конечная цель истории человечества, о которой, собственно, и повествует Библия, нуждается в серьезном и вдумчивом изучении. Но еще большее значение для самой церкви имело то, что Бенгель решительно обозначил великую и истинную цель Царства Божьего, которое рассматривалось ею исключительно как жизнь в благочестии и обретение после смерти блаженства, а великий ход вещей мыслился происходящим независимо от этой цели, и вмешиваться в него Иисус Христос (признаваемый в то же время Сыном Божьим!) якобы никогда не станет, разве что однажды в конце времен. То был мощный призыв, который нашел широчайший отклик на родине Бенгеля – в Вюртемберге – и который придал благочестию верующих больше мужественности и пробудил в них небывалую благодарность к этому Царству, наполнив их сердца великой надеждой на его достижение и осознанием его истинного значения. Одно дело – полагать, как делают то и самые набожные люди, что «мир остается, а мы проходим», а другое – что «мир проходит… а исполняющий волю Божью пребывает вовек» (1 Ин 2:17). Ведь ожидание пришествия Господа и заставляет людей «держать свои чресла препоясанными, а светильники горящими» (Лк 2:35).

Этот выдающийся, свободный, смелый образ христианской мысли получил свое развитие в трудах его ученика Этингера. Если Бенгель был до мозга костей человеком церковным, то Этингер – человеком мыслящим, подлинным исследователем, ученым, ненасытно жаждущим ясности, правды, знания. Философия, теология, медицина, химия – какой из наук он занимался с особым рвением? Пожалуй, все-таки философией и теологией. Но в своем стремлении добраться до их глубинной сути он обращался к самым различным сторонним источникам. Он восхищался Игнатием Лойолой, учился у хитроумных раввинов, но с не меньшим восторгом зачитывался работами английского философа-атеиста Шефтсбури. И даже переводил их на немецкий, чтобы донести до всех величайшую мысль о важности sensus communis (всеобщего здравого человеческого смысла). Этингер называл его «премудростью улиц», которую считал богатейшим источником для познания истины как таковой, и в особенности для понимания Священного Писания. Кроме того в sensus communis Этингер видел надежную защиту подлинного благочестия, охраняющую его истинность, священную первозданность и чистоту от перерождения в наигранное и искусственное под влиянием ханжеских человеческих установлений. Второе понятие, которое, по сути, именно Этингер ввел и укоренил в нынешнем христианском сознании, – понятие реальности как живого единства материи и духа. Именно в ней одухотворяется видимая материя и проявляется объективно существующий невидимый духовный мир, преданный по человеческому недомыслию забвению. Своим понятием «телесности духа» Этингер немало способствовал тому, что библейские мысли более не трактовались сообразно нашему нынешнему образу мышления в ущерб вложенному в них смыслу, а вновь воспринимались нами так, как их понимает Библия.