Пастор Иоганн Кристоф Блюмгард. История одной жизни
Шрифт:
Младенцы в нашем Евангелии – это ученики Иисуса – как те двенадцать, что были неразлучны с ним, так и семьдесят других, посланных им «пред лицем Своим во всякий город и место», чтобы приготовить иудеев к Его приходу. Напутствуя учеников перед дорогой, Спаситель говорит им: «Идите. Я посылаю вас, как агнцев среди волков». И уже этим выражает отношение к ним мира. Они не умели действовать силой, хитростью и лукавством проникать в чужой дом, но он сравнивает их с беззащитными агнцами, которые могли противопоставить кровожадности волков лишь свое терпение и смирение, качества, которые единственно из всех средств могут помочь в жизни. Именно поэтому Иисус и называет их далее младенцами. Младенец – это ребенок, чья природа и сущность еще не сформированы, кто еще не обрел жизненный опыт, кто не познал еще мир и его порядки и поэтому во всех своих поступках и жизненных ситуациях зависит от матери или ближайшего окружения. Сам о себе он не может позаботиться, он постоянно нуждается в совете и поддержке, а лишившись посторонней заботы, становится беспомощным и несчастным. В таком же положении оказываются на земле и ученики Иисуса. Они не могут положиться на самих себя. Не то чтобы у них не было того, что Бог дал другим людям, однако всеми своими силами они устремляются в ином направлении, чем то, которое обычно выбирает остальной мир. Они чувствуют, что в них еще не заложено истинное. Такими ученики отправляются «во всякий город и место», где нет применения их силам, отчего и кажутся такими беспомощными и нагими, словно природа презрела их, не дав им ничего, что помогло бы им устоять пред натиском мира. Но именно эта беспомощность, от которой постоянные метания, на что употребить свои природные силы, и заставляет
Вот тут становится понятно, что значат слова Иисуса: «Блаженны очи, видящие то, что вы видите!» Он не имеет в виду физическую способность учеников видеть Его перед собой, хотя, кажется, следующие Его слова как бы именно на это и указывают, когда Он говорит: «…многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали». Ведь вся Иудея видела и слушала Иисуса и познала дела Его, но Он неизменно отличал в ней «малое стадо», которое, прославляя, называл Своим. И если в другом месте Спаситель говорит: «Блаженны не видевшие и уверовавшие» [8] , то эти слова созвучны с нашими: «Блаженны видящие то, что вы видите». Его слова дают нам это понять. Ведь когда он говорит: «Блаженны не видевшие и уверовавшие», то хочет сказать нам, что дело не в физическом зрении, а в вере, в принятии явившегося Христа внутри себя. Стало быть, вера – духовное око человека, подобное глазу – человеческому органу, с помощью которого все существующее и происходящее вне человека обретает для него форму и наполняется жизнью; он – свет всей его жизни и всех его дел, как и внутреннее око человека, его вера. Вера открывает человеку то, что лишь зыбко и смутно представляют ему его разум и чувства. Она устанавливает связь человека с Тем, от Кого исходит весь свет, она оживляет и наполняет радостью его духовную жизнь, направляя ее к Единому, Кто есть высшая и последняя цель человечества. И уже тем вера укрепляет и освещает путь человека, что всецело посвящена Тому, Кто пришел к человекам посредником и Кто своим пришествием в мир заставил людей обратить свои взоры на Него, Единственного. Именно Его ищет духовное око, вера, и видеть Его, веровать в Него – и есть блаженство, отличающее христиан от всех пророков и царей. В пророках лишь рождалось смутное предчувствие того, что грядет, их душа жаждала такого посредника, кто бы смог вывести человеческую жизнь из тьмы на свет, из пустоты в полноту бытия, из преходящести к вечности. Их страстное желание, выражаемое в смутном предчувствии, и есть то самое стремление видеть, о котором говорит Иисус в нашем Евангелии. Но увидеть они не могут, так как человек уповает на историю, в которой надеется обрести уверенность и определенность, которых его лишают жизненные сомнения и перипетии. Ученики же видели, как Он пришел, видели Его пред собой, Того, на Которого уповал мир, и, увидев Его, они почувствовали, как у них открылись духовные очи; они узрели, ощутили в себе величие и славу, переходящую от Него на Своих, а стало быть, и на них, ставших отныне Своими. Но что же они узрели и ощутили в своей душе? – можем задать мы вопрос. Этого Иисус не объясняет, а лишь говорит: «Блаженны очи, видящие то, что вы видите!», прежде сказав лишь: «Славлю Тебя, Отче, что ты открыл сие младенцам». Итак, Он не называет это и не хочет называть, давая лишь понять, что это невозможно описать словами. Он только говорит Своим ученикам: «То, что происходит у вас внутри, что вы чувствуете в себе, та сила, которая наполняет все ваши члены, да дарует она вам способность самим творить чудеса и изгонять бесов». Однако: «Не радуйтесь тому, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах». Но что они видят, Он не называет, ибо их вера, их внутренние очи сами свидетельствуют им об этом. Вот почему, возлюбленные мои, так крепка и непоколебима вера его учеников. Никакой рассудок, никакой здравый смысл не в состоянии отнять у них эту веру своими ложными измышлениями, поскольку в ней, как бы и являющей собой разум, средоточие человеческой совести, и не хватит слов, чтобы выразить в полноте ее сокровенный смысл. Чем тщательней и определенней облекается вера в слова и формулы, тем быстрее покидает ее дух, сила, исходящая из нее. Подменяющий свою веру пустыми словами однажды начинает сомневаться в ней и впадает в искушение отступиться от веры – до тех пор, пока не отворотится от тех слов и не погрузится в глубины своего духа, где вновь услышит святой, единственно верный голос и вновь обретет себя в своем чистейшем сознании, в своем сокровеннейшем бытии и сокровеннейшей жизни. Сделав так, он более никогда не услышит голос сомнения, теперь он прочно стоит на ногах и уверен в себе, даже если не знает, что ответить другим на их на первый взгляд очевидные доводы. И он уверен в себе, даже если тяжелые обстоятельства жизни хотят поколебать его веру. В этом и есть мудрость младенцев. Она не в образованности, не в обладании множеством сплетенных друг с другом знаний, не в умении с умом и сообразительностью противостоять этому суетному миру или даже в принятии его правил. Это нечто, что покоится в глубинах человеческого сердца и оттуда рассеивает свет на всю его жизнь, все его поступки и дела, и что может тем самым стать достоянием самых сирых и убогих и возвысить их над пророками и царями.
8
Ин 20:29. – Прим. перев.
Вторая часть проповеди посвящена эпизоду с книжником, его «узкому и недалекому» пониманию Закона, и тому сокрушительному ответу, который дал ему Иисус, рассказавший историю одного иудея, оставленного в беде его соплеменниками (священником и левитом) и получившего помощь от самарянина. Блюмгард трактует написанный простым и ясным языком текст, усматривая в нем подтверждение истинности предшествующих ему слов апостола Луки (10:21).
Раздел второй
Кандидат
Глава 4. Дюррменц
После успешно сданного экзамена по теологии (осенью 1829-го) кандидат Блюмгард не долго оставался без дела. Один из его шёнтальских учителей, профессор Кристиан Готтлоб Керн, был вынужден по причине телесного недуга оставить свою прежнюю должность и получил соответствующий его заслугам приход Дюррменц-Мюлаккер (в самой большой общине округа Книтлинген, начитывавшей более 2500 жителей). Ему срочно нужен был викарий, и тут он вспоминает о своем бывшем ученике Блюмгарде. «Здесь под его руководством мне довелось вкусить всю сладость профессии духовного наставника. Оглядываясь назад, я с неизменной радостью вспоминаю свои первые годы служения Евангелию», – вспоминает Блюмгард. Что он подразумевает под этой «сладостью», можно заключить из воспоминаний его младшего друга, миссионера доктора Германа Гундерта, возглавляющего сейчас издательский союз в Кальве. В то время он был семинаристом в Маульбронне и часто посещал пасторский дом в Дюррменце. Вот что он пишет: «Удивительно благотворное и приятное впечатление производила на прихожан духовная свежесть и наивность новоиспеченного викария, особенно заметные на фоне впервые вставшего во главе прихода немногословного профессора, еще не вполне оправившегося после недавней болезни. Этот молодой человек тотчас же завоевал мое сердце. Иногда он прогуливался со мной, рассказывал, конечно же, и о Тюбингене, заветной цели семинаристов. Ведь это было еще так близко ему самому. Но все это отступало на второй план перед его нынешней миссией. Блюмгард во время прогулок не мог не зайти в деревню. “Сейчас я вынужден ненадолго отлучиться, – вдруг говорил он мне, – знаешь, рядом живет одна больная женщина, для которой с кем-нибудь поговорить – большая радость”. И тут же исчезал в домике, оставаясь в нем некоторое время и испытывая мое терпение. Возвратившись, он непременно извинялся: “В нашей общине так много страдальцев, их нужно обязательно выслушать, и нельзя при этом терять терпение”. Идя по улице, он всегда находил, что сказать встречному, и казалось, будто уже перезнакомился со всеми и все знают его. В иные дома он брал с собой и меня, по обыкновению представляя как молодого человека, “из которого выйдет толк, видит Бог”. Ничего подобного я еще не слышал; этому викарию, похоже, не нужно было искать путей к человеческим сердцам; он проникал в них без малейших усилий, быстро находя “болевую точку”. То было простое человеческое общение, без всякого самовозвышения над собеседником, производившее на мою душу неизгладимое впечатление. Именно тогда я начал осознавать все величие пастырского призвания. И конечно же, было естественно, что я старался бывать в Дюррменце почаще. Казалось, он вовсе не пытался “обратить меня в свою веру”, просто предполагал существование во мне некоего доброго начала (сколь бы малозаметным оно ни было), которое поддавалось развитию. Меня трогало то, что всякий раз, бывая в Маульбронне, он непременно заглядывал ко мне, являя собой светлое пятно в монотонной и все же суетливой жизни семинариста. И я не упускал случая высказать ему все, что меня угнетало, неизменно получая самый разумный совет. А когда я заглядывал к нему, он читал вслух что-нибудь из Лютера. Не знаю почему, но Лютер поразил меня настолько, что я, отправляясь домой в Маульбронн, захватил с собой его увесистый том. Помимо этого тома были у меня и другие сокровища, например, клавираусцуг «Волшебной флейты». Особенно запомнился мне день Петра и Павла в 1830 году, когда я слушал его проповедь, настолько доходчивую и простую, что мне подумалось: вот такой же будет однажды и моя первая проповедь (которая, к слову, получилась совсем другой). Как-то Блюмгард взял меня с собой в соседний Ломерсгейм к благочестивому школьному учителю Эппле, бывшему провизору моего дедушки. Наслаждение от общения с ними было настолько велико, что я ощутил себя сопричастным этому кругу людей».
О его служении в Дюррменце нам известно не много. Дневник, который Блюмгард вел в то время, содержит по большей части короткие заметки касательно проповедей без малейшего упоминания о своих переживаниях или произошедших событиях. Встречаются в нем и различные любопытные сведения, услышанные им от других или о других. Судя по письму его друга Вильгельма Гофмана, в то время Блюмгард намеревался написать книгу о Реформации и Лютере. Соответствующее место в том письме звучит так: «Как там поживают Реформация и Лютер? Надеюсь, ты читаешь, изучаешь материалы, пишешь, ведь это дело нельзя оставлять, не то и у меня пройдет кураж». Но, кажется, «человеколюб», предпочитающий иметь дело с живыми людьми, и «добросовестный пастырь» взяли в нем верх над «писателем».
Следующему этапу своей жизни Блюмгард удивительным образом обязан своему брату Карлу. Тот, будучи простым рабочим, в 1828 году переселился в Базель, откуда, обратившись, написал своему брату Кристофу, учившемуся тогда в Тюбингене, строгое письмо, в котором призывал его к покаянию и вере в Спасителя, даже не подозревая, что все это для его брата лишнее. Обрадовавшись такому письму, Блюмгард отправился в Базель к Карлу и пробыл у него несколько дней, общаясь, конечно же, и со своим дядей, инспектором миссии Блюмгардом. В результате, ко всеобщему удивлению друзей по миссии, кандидат Блюмгард по инициативе его дяди в 1830 году был назначен на должность преподавателя в миссионерском институте.
Глава 5. Базель
В конце XVIII столетия в Базеле располагалось правление Немецкого христианского общества, деятельность которого распространялась на территории Германии, Швейцарии, Эльзаса, Голландии и др. (этот орган, называемый Базельские собрания, пережил само общество ив 1880 году отпраздновал столетний юбилей). Город был духовным центром христианских устремлений самых широких кругов и стал местом притяжения для все большего числа выдающихся христиан. Связи Базеля в этом направлении стали еще шире, когда секретарь Христианского общества, доктор Карл Фридрих Штейнкопф, был приглашен из Базеля в Лондон на должность проповедника в немецкой Савойской капелле. Он тотчас же стал одной из самых заметных фигур возникших или возникающих в этом городе миссионерских и библейских объединений, что способствовало установлению живых контактов между христианскими кругами Лондона и Базеля. Вместе с тем в то время история Базеля, тогдашнего «пограничного знака» между Швейцарией, Францией и Германией, изобиловала перипетиями. Энтузиазм – более чем действительная нужда, которая возникла с окончанием наполеоновской эры, была причиной того, что в благородных христианских умах, которыми был богат Базель, стали рождаться великие мысли и планы.
Кристиан Готлиб Блюмгард (1779–1857), первый инспектор Базельской миссии
Так, в 1815 году возникла Базельская миссия, организация, достигшая к сегодняшнему дню невиданного расцвета. «Богатый» благочестивый Базель с давних пор и по сей день остается мишенью самых разных недальновидных «стрелков», и, пользуясь случаем, скажем несколько слов в защиту чести тех великих и достойных мужей, которым мы обязаны существованием сей прекрасной миссионерской организации. Ими были: Изелин, Вайс, пастор Николаус фон Брунн, Самуэль Мериан-Кудер, пастор Симон Ларош и их последователи Адольф Крист-Саразин, Социн, Хойслер и др. Существует немало людей, усердно трудящихся на ниве просвещения, но, отдавая этому делу все свои силы, способности и умение, они не вкладывают в него и половины того истинного духа, того чистого (так и хочется сказать – христианского) истинного чувства, что вкладывали те великие мужи.
Здание Базельского миссионерского общества
Об этих базельцах будущий инспектор Готлиб Блюмгард пишет своему просвещенному однокурснику следующее: «Здесь, в братском кругу моих знакомых, я встретил людей, которые почти или вовсе не рассуждали о “нравственном усовершенствовании”, но тем ревностнее стремились к нему, которые никогда не произносили слово “долг”, но всегда при всех обстоятельствах исключительно добросовестно исполняли его, которые публично и незаметно приносили великие жертвы деятельной любви, даже видом не показывая, что делают нечто особенное. Которые, сами того не подозревая, всегда поступали исключительно нравственно и переносили тяжелейшие испытания стойко и радостно, чем немало изумляли меня; то были люди, чьи лица светились любовью и душевным покоем… Их религия – чистейшая, самая что ни на есть деятельная мораль, а их мораль – простая, по-детски наивная религия. Они были для меня счастливой находкой, и я постоянно вопрошал себя, где искать причину этих чудесных явлений, и неизменно получал в ответ: в Иисусе Христе, Распятом, Спасителе грешников».
Прекрасной отличительной чертой той (в известном смысле) международной организации является удивительное, подлинно мужское единодушие ее руководителей, в которые и тогда и сейчас выбираются представители двух родственных, но в то же время столь различных национальностей – швейцарской и швабской. Обладающий деловой хваткой, спокойный и энергичный, здравомыслящий и, я бы сказал, состоятельный базелец и рядом с ним впечатлительный, с живым умом, искушенный в теологии идеалист шваб; работая вместе, они, будучи в постоянном поиске, пользуются взаимным уважением, контролируют и дополняют друг друга. Так, Базельская миссия с самого начала была и по сеи день остается колонией энергичных и деятельных вюртембергских теологов в Базеле. Назовем инспекторов Готлиба Блюмгарда, Вильгельма Гофмана, Йозефа Йозенханса, Отто Шотта и среди выдающихся преподавателей выделим Элера, будущего профессора в Тюбингене, Вольфганга Гесса, будущего генерал-суперинтенданта в Позене и др.