Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль
Шрифт:
— О, вы не видели, что творилось во времена старого короля. Проходной двор!
Вновь наступила тишина. С чердака слышался отдаленный рев голодных коров, там слуги оборудовали хлев и курятник. За окнами завывала пурга. Высокопоставленные господа погрузились в тоскливое молчание. Похоже, сбросить с трона всемогущую фаворитку невозможно. Тщетные мечты! У них не было сил даже на то, чтобы притворяться друг перед другом.
«Альфонс стоял в двух шагах от них, почтительно склонив голову в ожидании распоряжений. Он лихорадочно размышлял над планами побега: скоро, еще только пара дней, терпение… Еще только пара
Дверь в залу распахнулись, все трое вытянулись в струнку… Но это был не король. Это был принц де Субиз, вбежавший по простой надобности. Сделав небрежный реверанс в сторону своих братьев по сословию и нетерпеливо приплясывая, он встал перед камином, чтобы справить нужду. На холоде моча превратилась в клубы пара, распространив приятный запах. Как и все при дворе, он ел сушеную спаржу, дабы придать аромат выделениям своего тела.
— Сколько мы тут будем мерзнуть в немилости? — крикнул Ришелье.
— Терпение, господа, — пробормотал принц, возясь со штанами и отступая к выходу. — Терпение, король скоро прибудет…
Лизетт, Лизетт… Жадная, бессердечная тетка погнала ее на улицу, там-то они и познакомились, на пресловутом променаде возле Пале-Рояля, и тем самым обрели друг друга навеки. Он устроил ее в комнатах на рю де Клери, но с тех самых пор они жили в вечном страхе: тетка была знакома с Лебелем{40} и хотела отдать Лизетт королю… Это не должно случиться! Но еще всего пара дней…
— Субиз, из рода Роганов, мальчик на побегушках у буржуазки, — пробормотал Ришелье.
— Что вы хотите? До маркизы не добраться! Это приведет к религиозному кризису, как в Метце, но более продолжительному, к сожалению…
— Да, а королева — пустое место. Может, новая Ментенон{41}? А, смотрите-ка, вот и мои девушки!
Французские окна распахнулись, и в залу вошел Лебель в сопровождении трех девушек, трех граций, укутанных от январской стужи в одеяла и меха. Старшая, вероятно, была Львица, рыжая султанша-фаворитка, которую Ришелье наконец-то решил предложить королю: жирное жертвенное животное на алтарь славы.
Девушки, перешептываясь, стряхивали снег с одежды. Лебель не успел закрыть за собой двери, как в комнату проскользнул худенький господин с живыми глазами.
— Corpo di Bacco [15] , — вскричал он. — Сколько красоты в зимние холода! Ваше сиятельство, господин граф, я бросаюсь к вашим ногам…
— И там и лежите, шевалье, ибо дамы предназначаются для более высоких целей. Понятно?
— О, еще бы… Самому Юпитеру? Да, да… Но что это с молодым человеком?
15
Клянусь Вакхом! (итал.)
— Альфонс! Молчи!
— Монсеньор…
Да, это Лизетт, все верно, мои глаза меня не обманывают, это она, тетка, проклятая ведьма, отдала ее Лебелю, и теперь она пойдет в его отвратительный гарем, ее запрут в Оленьем парке, и мы никогда не сможем отсюда выбраться, не сможем сбежать, если бы я знал, что нам делать…
— Нам обязательно раздеваться? Здесь дьявольски холодно…
— Терпение, львица моя, скоро король будет здесь, и он согреет тебя своими взглядами… Что скажешь насчет титула маркизы?
— Лишь бы задница не мерзла…
— Ну-ну, выбирай выражения, ma lionne [16] . Сделай красивый реверанс перед шевалье де Сенгалем, он прибыл издалека… Вы сочли венецианский климат нездоровым, шевалье?
— Ах, герцог, это длинная история…
Лебель упражнялся с тремя девушками — Мими, Львицей и Лизетт. Им подобало присесть в реверансе перед королем, когда он будет проходить мимо, а если он словом или жестом… Прежде всего: грация, тактичность, это независимо от программы, и скромность обязательна… Продемонстрируйте свои самые обаятельные улыбки!
16
Моя львица (фр.).
Лизетт бросила полный отчаяния взгляд на Альфонса. Он опустил глаза, ослепленный, растерянный. В голове у него бились безрассудные мысли — что делать? А если она понравится королю? Что я могу предпринять? Пырнуть его ножом? Умыкнуть Лизетт посреди Версаля…
Ришелье встал перед девушками, чтобы научить их приседать. Раз за разом он делал грациозные реверансы, сладко улыбаясь своим беззубым ртом.
— Для его сиятельства — это привычное дело, — прошептал Казанова Д’Аржансону.
— Сущая правда, он может играть и Марса, и Афродиту, — ответил министр. — Но что вы хотите, шевалье, ситуация отчаянная, все средства дозволены.
— И не забудьте обнажить грудь, — крикнул Ришелье. — У вас будет всего минута, чтобы показать товар лицом, и если вы сумеете выбить маркизу из седла…
— Его Королевское Величество, — гаркнул драбант, распахивая двустворчатые двери.
Господа замерли в поклоне, девушки — в придворном реверансе, мгновенно воцарилась тишина.
В залу вошел Людовик XV, сопровождаемый Субизом и герцогом д’Эаном. Королевское лицо выражало привычную меланхолическую жалость к себе, дополнявшуюся горькой ухмылкой по поводу омерзения, вечно преследовавшего его во всех увеселениях: чем я заслужил такое несчастье? Он слушал доклад Субиза, до чего длинный, просто дьявольски длинный, в конце концов потерял нить, отвращение переполняло его, было одно желание — уйти! Где маркиза? Почему я должен выносить все это? Хватит, прочь отсюда, в Трианон или еще куда-нибудь, только не здесь…
Его черные брови нахмурились при виде неожиданного общества. Он смутно почувствовал, что от него чего-то ждут, может, чего-то, связанного с долгом и ответственностью, жестоко и несправедливо, нет, это уж слишком, он заслужил лучшей судьбы…
— Мой дорогой герцог, — начал он резко, но сбился, увидев девушек. Да, кстати…
— Ваше Королевское Величество, — зашептал Ришелье, — три сироты из хороших семей просят удостоить их взглядом, милостивым словом, благословением…
— Да, да…