Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль
Шрифт:
— А что еще могло быть? Понятия не имею, что было в мыслях у Дамьена{44}, судя по всему, у него не было плана, ни идей, ни партии…
— Ни партии… Анархист?
— Очевидно. Все его речи — лишь благонамеренная болтовня о добродетели и набожности, о возвращении короля к его обязанностям по отношению к Богу и народу… Бестолочь!
— Понимаю. А что вы, господин де Гримм, думаете по поводу покушения?
— А что тут думать? Если террор успешен, партия, разумеется, должна его использовать. Если же он кончается неудачей, как сейчас, тогда дело другое. Если народ, эта слезливая детвора, симпатизирует виновному, то мы будем оплакивать его горькую участь. Если
— Какое?
— Возложить вину на противника, разумеется! Обозвать его провокатором! Выдумать какие-нибудь байки насчет заговора иезуитов, трубить о религиозном фанатизме…
— Значит, с помощью лжи святое дело Истины и Будущего…
— Конечно. Уж я из него сделаю реакционера…
— Из Дамьена? Того, кто хоть и по-своему, но все же хотел послужить прогрессу и улучшению мира…
— Ему бы это удалось лучше, если бы он затачивал гусиные перья у меня в редакции. Одиночка не может служить будущему, и тот, кто не с нами…
— Тот, кто не с вами, против вас? И пусть винит только себя?
— Естественно.
— А Дамьен, что он за человек, чего хочет — это ничего не значит?
— Ну, конечно! Вопрос лишь в том, какую оценку должна дать газета этому покушению… Ну, да ладно, образуется. Убить короля, именно сейчас! Ах, нет, это безумие! До тех пор много воды утечет.
— Напрасно вы так в этом уверены.
— Вы шутите, господин де Рубан. Вы же не Дамьен?
— Но кто он, чего он хочет?
— Ах, да какое это имеет значение! Спросите шевалье, если вам так интересно…
— Дамьен, деревенщина из Артуа, благонамеренный дурак. Возможно, за этим кроются какие-нибудь религиозные мотивы, откуда мне знать. У него был с собой потрепаный экземпляр «Подражания Иисусу Христу» {45} , сочинение, о котором я иногда слышу…
— Держитесь другого круга чтения, шевалье. Фанатизм!
— О, не знаю, — пробормотал Альфонс, мысли которого были далеко. — Я иногда эту книгу по вечерам почитываю…
— А что с королем?
— Всего лишь царапина. Но он, как всегда, решил, что если сразу не причастится, то бац — и в ад попадет. Демаре нигде не могли отыскать, но чуть позже на тракте повстречали священника, босяка-деревенщину, аббата-оборванца, не знаю даже его имени. Он шел с котелком горячего супа и буханками хлеба, чтобы накормить бедняков в округе, и весьма рассердился, когда ему помешали. Per Dio [17] ! Думаю, что он даже не знал, кто такой король, дело не терпело отлагательств, и д’Эан и драбанты {46} затолкали его в карету без лишних объяснений, а старик все кричал о своих бедняках. Ну, когда его ввели к королю, он сначала захотел осмотреть рану — он был не только священником, но и врачом — а поглядев на царапину, пришел в бешенство и начал кричать, что, дескать, как это властитель и офицер может обращать внимание на такую ерунду. Предписал королю покаяться в грехах, поскорее причаститься и раздать десятую часть своих богатств беднякам… Ха! Вышел скандал, но потом наконец нашли Демаре, и религиозные вопросы уладили более благопристойно…
17
Бог мой! (ит.)
— Фанатизм…
— А что случилось с священником?
— Кто знает. Наверно, остаток жизни будет чистить нужники в каком-нибудь монастыре. Ну,
— А король?
— Стонал и плакал и ныл про свой извечный страх перед геенной огненной. И горевал из-за того, что утратил, мол, любовь народа…
— А разве это не так?
— Может, так, а может, нет. Кто, черт возьми, способен понять народ, этих капризных детей… Если король умрет, то гнев народа скорее всего обратится в первую очередь на маркизу, на малышку Мэрфи, а теперь и на Лизетт…
— Лизетт?
— Да. Лакомый кусочек, правда?
— Трофей для вашей коллекции, шевалье!
(Хватит диалогов: давайте посмотрим на этих троих. Казанова улыбается про себя при мысли о возможности стащить из-под носа у коронованного сластолюбца лакомый кусок — какой триумф! какое воспоминание! какой анекдот! Можно приобрести дворянство с помощью дуэли, а почему бы не приобрести титул барона с помощью такой интрижки? — да, почему бы нет? Шеваль де Сенгаль, барон Оленьего парка, император Киферы… Да, почему бы нет?
Гримм, погруженный в свои мысли, тайком делает записи: с его точки зрения Казанова — шут и паразит, без которого просвещенное общество будущего может вполне обойтись, а молодой де Рубан, этот наивный мечтатель с большими молящими, голубыми, как у истинного крестьянского сына, глазами — какой от него толк? Меньше, чем от Бебе. Мысли Гримма кружились вокруг Дела, великого и святого, дела просвещения, прогресса, великих и анонимных сил, которым он служил и поклонялся. Покушение Дамьена представляло собой угрозу спокойному движению вперед, палка в колесе… Сейчас все здоровые силы должны объединиться… По чистой рассеянности он бестактно вынул из кармашка белого шелкового жилета карманные часы с боем.
Альфонс де Рубан вздрогнул, когда увидел, как в золоте часов блеснуло бледное зимнее солнце: луч света проник в его сознание, пробудив воспоминание или предчувствие…)
— Итак, шевалье, вы виделись с графом Сен-Жерменом{47}?
— Имел такую честь у мадам д’Юрфе. Очаровательный человек!
— По крайней мере очаровательный мошенник. Неужели вы верите в его похвальбу, будто он жил во все времена — при Александре, Цезаре, Помпее, Карле Великом…
— Я знаю только одно: быть обманутым таким человеком — это честь. Не могу подавить чувства… Гм!
— Профессионального уважения? Войдите!
Бебе передал письмо, и Гримм нетерпеливо сорвал печать.
— О, Боже… Этого еще не хватало…
— Что случилось?
— Король здоров! И вернулся к маркизе… Заговоры раскрыты. Машо и Д’Аржансон из министерства уволены…
— Un bel pasticcio [18] ! Мне нужно срочно…
— Уволены, когда война на носу! А Франция?
— Кому есть дело до Франции, господин де Рубан, когда на кон поставлены более важные интересы… Теперь власть в руках Субиза, поспешите вымолить его благосклонность…
18
Хорошенькое дельце! (ит.).
— Но Франция!
— И парламент вынес приговор преступнику: публичная казнь на Гревской площади…
— Per Dio! Я должен это увидеть…
— Вы, шевалье, журналист получше, чем я…
— А как дела с вашей партией, господин де Гримм?
— Лучше, чем следовало ожидать, слава Богу. Дамьен бредил о смерти тирана, но выражался — хвала Господу — в религиозных терминах, так что чертовым попам самим с большим трудом удалось отделаться от подозрений… Бебе! В редакцию! Это должно уйти с сегодняшней почтой…