Пасторский сюртук
Шрифт:
— Да, ваша милость.
— Ну, тогда за дело. Я запишу.
Слуга опасливо приблизился к ногам распростертого великана и начал обмерять его стопы. В тот же миг Длинный Ганс громоподобно чихнул, и слуга ретировался, как перепуганный кролик.
— Ну-ну, Штадельман, что за фокусы? Гигант совершенно безобидный.
Длинный Ганс со спокойным любопытством наблюдал за манипуляциями слуги. Его милость достал блокнот и карандаш, с интересом дожидаясь результата. Герман побагровел от злости.
— Эй ты, болван! А ну, не трогай моего слугу!
— Слугу? Любопытно. У странника, стало быть, есть фактотум? Вдобавок такой
— А вам что за дело? По какому праву вы обмеряете моего слугу, позвольте вас спросить? Ганс! Такое нельзя терпеть. Дай этому остолопу как следует!
Длинный Ганс тряхнул ногой, и Штадельман, совершив изящный кульбит, опрокинулся навзничь. Его милость недовольно нахмурил красивый белый лоб.
— Вот как, добрый человек. Но что в том обидного, если я запишу размеры вашего замечательного слуги? Я на досуге немного студиозус и ученый, и капризы натуры чрезвычайно меня интересуют. Будьте же благоразумны. Вот. Звонкий талер. Живо, Штадельман, вставай, нечего разлеживаться там, путаясь в мерной ленте, как Лаокоон в змеиных кольцах.
Герман подхватил монету и хотел было швырнуть ее обратно.
— Сударь! Что вы себе позволяете! Думаете, я обыкновенный бродяга, раз платье у меня несколько в беспорядке? Господь свидетель, вы бы должны лучше соображать, коли вы вправду человек образованный. Под рваным плащом часто скрывается Диоген. Я мог бы швырнуть это жалкое золото вам под ноги. Варвар! — Он величественно взмахнул рукой, но передумал и спрятал талер в карман сюртука. Брови незнакомца взлетели еще выше.
— Любопытно. Бродяга, а образованный. Надо записать. Никогда не думал, что поездка в Фельзенхайн принесет такие замечательные открытия. Диоген! Стало быть, вы, сударь, философ-киник?
Учтивость незнакомца сделала свое дело, Германова злость развеялась. Он самодовольно приосанился.
— Ну, киником я бы себя, пожалуй, не назвал, хотя во многом презираю тщету и суетность этого мира. Философ? Скромность запрещает мне такие слова. Ведь Длинный Ганс — единственный мой ученик. Пока единственный.
— Любопытно! Кстати, а каков, собственно, рост у вашего импозантного адепта?
— Я никогда особенно не увлекался математикой и иными счетными науками. Но вообще-то интересно установить точные размеры.
— Не возражаете, если я…
— Никоим образом. Он в вашем распоряжении. Может, измерить его так, как древние измеряли пирамиды?
— Отличная мысль!
— Встань, Ганс, и выйди из тени. Так. Теперь стой смирно.
Штадельман измерил зыбкую тень Длинного Ганса, а его милость быстро проделал в блокноте вычисления.
— Семь футов и три дюйма! Возможно ли?
— Почему бы и нет?
— Чудо, lusus naturae [20] … Я поистине премного вам обязан, господин…
20
Игра природы (лат.).
— Герман Андерц, `a votre service [21] ! А с кем я имею честь…
Путешественник наморщил лоб.
— Мое имя? Гм… Надеюсь, вы извините, но я предпочитаю путешествовать инкогнито. До поры до времени благоволите называть меня… ну, скажем, господин фон Штайн {37} .
Штадельман
— О, господин фон Штайн, вы можете быть безусловно во мне уверены, я сохраню ваш секрет. Длинный Ганс! Вольно! Хватит стоять навытяжку.
21
К вашим услугам (франц.).
И вовремя он это сказал. Длинный Ганс уже начал покачиваться, как сосна от урагана. Он облегченно вздохнул и сел, по обыкновению скрючившись буквой «S».
— Позволительно ли узнать, куда вы направляетесь, господин Андерц?
— В Бреславль.
— В таком случае буду счастлив оказать вам ответную услугу. Моя карета здесь недалеко, на дороге. Не откажите в удовольствии немного вас подвезти.
— Тысяча благодарностей.
Длинный Ганс взгромоздился на запятки, а Штадельман сел рядом с кучером. Герман и фон Штайн удобно расположились в карете, которая была истинным чудом английского комфорта. Обтянутые мехом сиденья, пухлые стеганые стены голубого шелка. С потолка на шнурах свисал ларец-конторка. Откидная крышка служила пультом для письма. На сиденьях разложены книги и бумаги, а поверх пачки гравюр с изображениями римских древностей лежал открытый портфель. Щелкнул кнут — и карета тронулась.
— Ваша милость использует время с толком, как я погляжу. Вы, значит, путешествуете не просто ради развлечения?
— Что правда, то правда. Я изучаю ремесла здешнего края, в первую очередь превосходные рудники. Ваш замечательный монарх уже совершил здесь, в Силезии, великие дела.
— О-о, я и не знал…
— Да-да, уверяю вас. Он поистине образец для герцога, моего государя. Я набираюсь опыта и знании, дабы применить их к нашим собственным миниатюрным условиям. А что вы сами? Ищете мудрости в пешем странствии?
— Пожалуй. Хотя, признаться, отыскать ее не так-то легко. Вы едете в Бреславль?
— До полпути. На ночь остановлюсь у некоего барона Хельффена.
Фон Штайн с любопытством рассматривал попутчика. Своеобразная внешность. Этакая помесь сатира, бродяги и ученого хама. Сальные лохмы. Высокий лоб и слабый подбородок с редкой бороденкой. Толстые губы сластолюбца. И глаза неприятные, слезящиеся, в красных прожилках, воспаленные от чтения, спрятанные под толстыми овальными линзами очков. Нервная, сумасбродная и несколько отчаянная натура под тонкой оболочкой неуклюжей учтивости. Глупо, наверное, что я предложил его подвезти? Может стать назойливой помехой. А я собирался писать… Все-таки определенного опыта должно непременно избегать. Я неправильно его оценил.
— Прошу прощения, господин Диоген, если б я не знал, что вы философ, я бы предположил иную профессию. Не пасторские ли брыжи выглядывают из-под сюртука?
Герман быстро спрятал брыжи и ехидно посмотрел на попутчика.
— Вы наблюдательны, господин фон Штайн. А если б я не знал, что вы горный инженер и совершаете ознакомительную поездку, я бы решил, что вы поэт. Не строфы ли стихов я вижу вон там, в корректуре? Или это стихотворный трактат по металлургии, а?
Г-н фон Штайн поспешил спрятать корректуру под портфелем.