Пастух
Шрифт:
Маркус рассмеялся, но мальчик не видел в этом ничего смешного.
– Ты хотел сказать «Аламо» [3] .
– А я так и сказал: «Мама Лоуд».
Маркус присел на корточки и протянул мальчугану руку.
– Меня зовут Маркус. А тебя?
Ребенок пожал его руку так, словно они только что заключили сделку.
– Я – Алекс, а это моя младшая сестра Эбигейл. Вы знаете, почему акулы не могут спать?
– Я… Нет…
Мэгги снова помыла руки. Она уже давно была готова к встрече, но решила провести
3
Имеется в виду фильм о легендарной защите Аламо от мексиканских войск в 1836 г. Дэви Крокетт вошел в историю как один из главных ее героев.
Подойдя к гостиной, Мэгги не услышала топота и криков двух гиперактивных детей. Стояла полная тишина. Она выглянула из-за угла и увидела, что Маркус сидит на диване, а малыши расположились у него на коленях и с восторженным вниманием слушают то, что он вещает им странным горловым голосом. Он сейчас больше напоминал Йоду, чем персонажа «Улицы Сезам», но за одну только эту попытку Мэгги готова была поставить ему пять с плюсом.
– Я – очаровательный мохнатый Гровер, чудище, которое появляется в конце этой книги. А вы меня боитесь. Вам очень-очень СТРАШНО! Хотя я все время твержу вам, что бояться нечего… О, мне так стыдно! На этом конец.
– Еще! Еще!
– Хорошо, в самый последний раз.
– Ладно, детишки, – сказала Мэгги, – вам пора вниз.
– Но мы хотим остаться с тобой и Маркусом.
Она украдкой ему улыбнулась.
– Простите, ребята, но сегодня вечером Маркус всецело принадлежит мне.
Когда они поднялись и вышли из комнаты, Маркус спросил:
– Твои?
– Боже милостивый, конечно же нет. Наш шеф-повар сегодня вечером присматривает за внуком и внучкой, и я предложила ему помочь, пока он готовит нам ужин.
– Вот как.
– Вздохнул с облегчением или разочарован?
Он немного помедлил, прежде чем ответить:
– И то, и другое понемногу, мне кажется.
Когда они ели, Мэгги внимательно посмотрела на Маркуса и заметила аномалию.
– У тебя глаза разного цвета.
– Верно, но большинство людей этого не замечают. Считается, что глаза у меня серо-зеленые, хотя правый наполовину карий. Это называется секторальной гетерохромией.
– Это какая-то болезнь? Не заразная, надеюсь?
Он рассмеялся.
– Она может быть связана с определенными синдромами, но не думаю, что у меня присутствует хотя бы один из них. Это может также означать, что в утробе матери я поглотил своего близнеца. Это называется химеризмом. В таком случае я теоретически мог бы обладать различными наборами ДНК в разных частях тела. Но и этого у меня нет. Кроме того, я где-то вычитал, что некоторые считают такую аномалию признаком происхождения от шведской королевской семьи или чего-то в таком роде. Но лично я считаю себя простым парнем с прикольным цветом глаз.
– Я
– Не собираюсь с тобой спорить. А как насчет тебя? У тебя есть странности?
Она аккуратно отложила в сторону столовые приборы и сложила салфетку в безупречно симметричный квадрат.
– Нет. Я абсолютно нормальна во всем.
Он усмехнулся.
– Никто не может быть абсолютно нормальным.
– А я могу.
– В самом деле? У тебя разве нет легкой одержимости?
Она открыла было рот, но решила не отвечать сразу и лишь после паузы спросила:
– Почему ты это говоришь?
– Я внимательный наблюдатель. Твоя квартира содержится в безукоризненной чистоте. Нет ни одной картины или другого элемента декора, которые бы находились не на своем месте. Все вещи превосходно сбалансированы между собой. Когда ты ешь, ты отрезаешь кусочки одинакового размера. Следишь за тем, чтобы столовые приборы, которыми ты не пользуешься, лежали строго параллельно друг другу. Свою салфетку сложила в правильный квадрат. А когда добавляла подсластитель в чай, выровняла этикетки на двух пакетиках, прежде чем их открыть. Ты даже вернула один на место, заметив, что он длиннее другого.
Она почувствовала себя совершенно голой, сидя перед ним. Хотела что-то сказать, но передумала и молча смотрела на стол.
Маркус протянул руку и положил свою ладонь поверх ее.
– Нет ничего плохого в желании сделать свой мир упорядоченным и имеющим смысл.
– Да, но мои импульсы как раз не имеют смысла. Они иррациональны. У меня нет особой причины поддаваться им. Я просто чувствую, что именно так все должно быть устроено. Большинство людей ничего такого не замечают, а я стараюсь это скрывать. Но у меня самой возникает чувство, что я с приветом.
– Но для тебя все это имеет смысл?
– Что ты имеешь в виду?
– Разве все, что ты делаешь, не имеет смысла лично для тебя? Каждый из нас видит окружающий мир по-своему. У всех нас свои особенности… свои пунктики. Приведу пример. Я всегда стараюсь сесть лицом к двери. Всегда знаю, что у меня за спиной. Когда вхожу в незнакомую комнату, первым делом сканирую ее, чтобы узнать, где находятся входы и выходы. Рассматриваю варианты использования оружия в данном пространстве. Проигрываю в уме ситуацию, когда вдруг кто-то войдет в комнату с пистолетом. Где наилучшее место для укрытия? Как обойти с фланга бандита, который войдет вооруженным? И все такое прочее. Кто из присутствующих в комнате может представлять угрозу? Кто потенциально может быть вооружен? Что в комнате находится не на своем месте? Что отсутствует? Все это вертится в моей голове всякий раз, когда я куда-то вхожу. Некоторые назвали бы это полицейским чутьем или привычкой. Я же считаю проявлениями паранойи.
Маркус сжал ее руку, и она встретилась с ним взглядом.
– У меня нет какой-то явной причины делать все это, – продолжил он. – Никто на меня не охотится. У меня нет врагов. Даже в Нью-Йорке мне никогда не доводилось оказаться в ресторане, где кто-то начинал стрелять. Быть может, когда-нибудь мои привычки спасут мне жизнь, но скорее всего такого не произойдет. По всей вероятности, я никогда не окажусь в подобной ситуации. Но я ничего не могу с собой поделать. Это глубоко укоренилось в моей натуре.