Пастух
Шрифт:
Бросился Нил за братом наверх, да поздно: пакля во многих местах уже занялась. Как Нил ее вниз ни сбрасывал, как ни топтал, от этого только хуже делалось. Полетели во все стороны искры, заволокло церковь едким дымом, совсем трудно стало дышать. Внизу, где пакли было больше всего, затрещал и рванул наверх огонь. Тяга-то в колокольне — как в трубе кузнечной! Лижет пламя балки, трещит и рассыпается незаконченный еще иконостас, лопаются бутыли с краской и растекаются по полу огненными реками. Потерял Нил брата из виду; глаза дымом режет, одежда от жара дымится. Ползет Нил по лесам наверх, а огонь его снизу догоняет.
Наконец между пятым и шестым ярусом нашел он оконце, протиснулся и выполз наружу, на внешние леса.
Только
До крыши допрыгнул, только не удержался и покатился кубарем по скату. На краю схватился было за карниз, да тот оторвался, и полетел Нил дальше вниз. А как на землю упал, нога у него правая хрустнула. Стал он подниматься, чтобы дальше бежать, а не держит нога, и больно аж до слез. Видать, Нил, когда падал, ее и сломал.
Перевернулся на спину Нил, на пожар смотрит. Сперва огня снаружи видно не было, только дым в звездное небо черными клубами поднялся и луну закрыл. А потом внешние леса принялись, стало светло как днем. И жаром вокруг пышет. Колокольня будто огромная свеча горит, и в небе звезд уже не видно, а только кружится красный пепел.
Тут монахи, послушники и паломники в монастыре проснулись, на двор выбежали и стали звать на помощь. Кто за водой побежал, а кто просто стоит и смотрит, как колокольня горит. А что тут поделаешь, разве шестиярусную колокольню ведрами потушишь?
Огонь меж тем с колокольни на всю церковь перешел, запылала крыша. Монахи стали соседние здания водой поливать, чтобы там не занялось. Тут Нил наконец очнулся и решил, что, пока суматоха, надо себя спасать. Ведь если найдут — сразу поймут, кто поджег.
Начал он потихоньку ползти в сторону от церкви, превозмогая боль. Ползет на руках, здоровой ногой себе помогает. Вдруг сзади треск и гул послышались. Обернулся Нил — а колокольня на один бок просела, и в его сторону крениться начала. Гудит огонь, летят вниз раскаленные уголья, и все больше колокольня наклоняется. Народ вокруг кричит: «Берегись! Не подходи!» Испугался Нил, еще быстрей пополз — как бы успеть, пока колокольня не обрушилась. Ползет по жидкой грязи, ногу подволакивает, и через плечо назад на колокольню оглядывается — как там, стоит? Совсем ему страшно стало, так страшно, что стал он на помощь звать. Думает я — лишь бы живым выбраться, а там пусть меня под суд отдают, что хотят, то и делают. Только его крики в общем шуме не слышны — все своими делами заняты, бегают и монастырское имущество спасают.
Наконец треснуло что-то в основании колокольни. Сорвался сверху раскаленный докрасна колокол, рассыпая искры, полетел вниз, ударился о землю и раскололся на куски, будто был сделан из глины или стекла. Посыпались кирпичи, и колокольня со стоном рухнула. Нил только зажмуриться успел, как полыхнуло ему в лицо пламенем, пеплом и горячим паром. Закричал он от боли, перевернулся и что есть мочи пополз на брюхе дальше, вон из монастыря. Остановился только когда дополз до Волги, скатился вниз и опустил пылающее лицо в студеную воду.
Как боль поутихла немного, Нил решился посмотреть назад. Огонь охватил весь монастырь: люди метались в отблесках пламени, кричали, выносили из соседних церквей утварь и иконы. Вдалеке раздавался колокол пожарной команды, которая спешила спасать то, что еще можно было спасти.
Оглянулся Нил по сторонам. Он знал это место у пристани. Стал думать, где бы ему спрятаться, куда бы закатиться и переждать ночь. Вдруг рядом увидел тени и расслышал голоса: это были бурлаки, ночевавшие на берегу и разбуженные пожаром. Голоса приближались, мелькал в темноте фонарь. Страх охватил Нила: только еще недавно он звал людей на помощь, а теперь люди снова стали ему страшны. На его удачу, рядом с тем местом, где он лежал, у берега к коряге была привязана лодка. Собрав все силы, Нил добрался до лодки, перевалился через борт внутрь, зубами развязал узел и оттолкнулся руками от берега. Лодка выскользнула на быстрину и поплыла.
Лежа на спине, Нил смотрел на звезды. Дым уже не застилал небосвода; хотя на редких облаках еще виднелись красноватые отблески пожарища, шум и крики вдалеке уже почти не были слышны. Болела нога, обожженное лицо пылало, сердце билось так часто, будто хотело сломать прутья клетки и вырваться на волю, на холодный осенний воздух.
Через короткое время все звуки вокруг него утихли, и осталось одно лишь журчание струящейся воды. Приближался рассвет.
Отшельник
14. Пароход
Тихо плывет лодочка по широкой реке, качаясь на волнах. Весел у нее нет, на дне лодки плещется застоялая вода. Ее оборванный и обожженный пассажир спит, обхватив руками лавку, изредка вздыхая и вздрагивая от тревожных снов. Вдруг где-то вдалеке в утреннем тумане раздается гудок парохода, потом еще один, все ближе и ближе. Шлепают по реке два огромных колеса, стучит двигатель, с шумом скатывается вода с блестящих лопастей. На пустой верхней палубе, опершись на перила, стоит сухощавый человек в черном статском сюртуке; он встал раньше всех, при первых лучах солнца, и терпеливо ожидает теперь, когда его позовут к завтраку. А пока холодным взором через маленькие очки в золотой оправе осматривает он низкие заболоченные берега, чернеющие справа и слева в тумане, и нюхает чутким тонким носом воздух. Ему чудится запах гари.
Раздается еще гудок, и сразу же за ним с нижней палубы доносится голос: «Константин Петрович! Константин Петрович! Извольте спускаться, завтрак подан!» Человек резко разворачивается на каблуках и уходит. На палубе больше никого нет.
Гудок разбудил Нила. Он оторвал голову от лавки, огляделся и увидел нависающую над ним тушу парохода. Успел только прочесть на борту надпись блестящими латунными буквами: «Стрижъ», и чуть дальше: «Волжское пароходное общество САМОЛЕТЪ». Через миг мокрая лопасть колеса ударила по корме лодки и разнесла ее в щепки. Нос лодки задрался, и она перевернулась, выбросив Нила в зеленую, наполненную пузырями речную воду. Водяной вихрь закружил его и потащил сперва вниз, в придонную черноту и мрак, а потом вверх, к пенящемуся свету. Когда он вынырнул, пароход уже прошел мимо, и только корма его, все еще пустынная, белела в тумане. Рядом в воде плавали щепки, и болталось на волнах несколько досок, оставшихся от лодки. Нил схватился за одну из них и, толкая доску перед собой, поплыл к ближайшему берегу.
Плыть было трудно: болела сломанная нога, одежда намокла и тянула вниз. Когда силы уже почти покинули Нила, он нащупал дно песчаной косы, протянувшейся на полверсты от берега поперек русла. Бросив доску, побрел к берегу, помогая себе руками. Совсем немного оставалось, как вдруг на мелководье больная нога, под вновь обретенной тяжестью тела, подвернулась. Вскрикнув от боли, Нил упал. Песчаная коса вдруг куда-то уплыла из-под ног; берег, уже такой близкий, мелькнул и исчез под толщей взбаламученной воды, и Нил снова стал захлебываться. Он беспомощно барахтался, пробовал кричать, но крика не получалось — в его открытый рот заливалась вода.