Пастухи вечности
Шрифт:
Секунду назад никого вокруг не было. Голая плешь, за вихрями метели темные ветки деревьев качаются, прямо как живые. Ни домов, ни людей, полоса шоссе без единого огонька. И вдруг, совсем рядом, появились три низкорослые фигуры, закутанные в мех. Только что уходила вдаль каменистая, замерзшая обочина, на которой и спрятаться-то негде, а уже стоят и молча смотрят. Маркус подошел к ним, но не близко, и что-то сказал, из-за ветра не разобрать. Руку ему не подали, общались, перекрикивая завывание бури, но вплотную так и не сошлись. Носилки с заваленным тремя одеялами профессором Маркус с доктором поставили прямо на лед, возле крутой обочины. Харченко потерялся под горой тряпья, и поземка тут же начала заметать и носилки, и людей. Шпеер сгорбился против ветра, прижал
Эти трое мужиков напротив Маркуса вели себя до крайности нелепо. На погоду внимания не обращали, между собой переговаривались. Один отошел и уселся на торчащий валун, будто на пляже прохлаждался, достал из кармана семечки и принялся лузгать, покачивая ногой в меховом сапоге. Анка в жизни морозов не страшилась, да и выросла не где-нибудь, а на Севере, но чтобы посреди пурги за семечки приняться — это уж чересчур. Может, пьяные? Сами в шубах, а головы открытые, и заросли, точно никогда не стриглись. Впрочем, подумала Анка, с такими шевелюрами можно и без шапки ходить. Она сперва их волосы за шапки и приняла: прямо как у африканцев, жесткие шары, расческа застрянет, но не черные, а наоборот, почти седые, да еще, вдобавок, в снегу. Потом один из местных нагнулся над раненым, присел, снял варежку и пощупал у профессора пульс. Анке показалось, что это не взрослый мужчина, а подросток ее возраста. У него была удивительно тонкая изящная кисть, скорее похожая на птичью лапку или на руку женщины-пианистки. Впрочем, из подросткового возраста этот человек давно вышел, он встретился с Младшей взглядом, и она увидела седые усы, густые старческие брови и паутину морщин на лбу.
Наконец они пришли к какому-то согласию, Маркус помахал рукавицей вверх, махнул Шпееру и побежал, балансируя на кочках, вослед таинственной троице, через придорожную канаву. Эти трое, Анка сморгнуть не успела, растворились в пурге. И только когда зажглись в сгустившейся темноте четыре желтые фары и грозно заревел мотор, она разглядела, на чем они приехали. Выплевывая облачка черного дыма, словно огромный неповоротливый скунс, между деревьями разворачивался гусеничный вездеход. На мгновение в снежной круговерти полыхнули задние габаритные огни, и монстр исчез, растворился в пурге. Младшая успела заметить — там была дорога, еле различимый проселок.
— Это кто такие, чукчи? — прокричала она под капюшон сгорбившемуся Шпееру.
— Добрые Соседи! — в ответ выкрикнул он. — Спроси чего полегче…
Анка рискнула задрать голову, чтобы разглядеть Тхола получше, да только без толку. Навалилась чаша серая, поневоле голова в плечи втянулась, и — привет, поминай как звали. Тень по небу промелькнула, воздух ледяной в лицо ударил — и все. Ни шума, ни дыма.
Зато с другой стороны появился и шум, и дым. И Младшая, в который раз, убедилась, что у Марии повсюду имеются друзья. Посеребренное инеем шоссе извивалось среди голых болотистых пустошей, как гигантская змея, и казалось, что даже дороге нестерпимо холодно лежать здесь, между мертвых, уснувших до весны болот. Казалось, что спина змеи, разделенная еле заметной белой полосой разметки, чуть заметно шевелилась. Вдалеке, там, где тучи подсвечивались призрачным заревом, где различались еле заметные городские постройки, над дорогой появился блестящий глаз. Глаз приближался и превратился в лобовое стекло огромного белого автобуса. Целый автобус за ними приехал, во как! Сам белый, а окна черные. Первым делом, носилки подхватили, затем чемоданы Шпеера. Выскочили в халатиках и шапках, четверо. Вроде и пяти минут не прошло, а у Младшей пятки сквозь сапожки занемели, она не чувствовала ног, притоптывала, подпрыгивала, но никак не могла согреться. В чемодане лежали теплые сапоги, но не переодеваться же на улице. Как тут люди-то вообще живут?
В автобусе отсутствовала половина кресел, зато приборы всякие стояли и для носилок место специальное. Все набросились сразу на раненого, к приборам принялись подключать и одежду сдергивать. Харченко, похоже, отключился совершенно и не чувствовал, что с ним делают. А Шпеер поболтал с врачами, но мешать им не стал, потому как, сразу видно — бригада неотложная работает. Уселся рядом с Анкой за спиной водителя и в холодильник по-хозяйски к ним залез. Никто даже ухом не повел, а шофер за рулем, небритый, с золотыми зубами, Младшей рукой помахал и пакетик протянул с трубочками, чтобы «Колу» пить. Анка толкнула доктора, мол, нельзя ли чего горячего вместо лимонада.
— Он говорит, — засмеялся Шпеер, — что горячего нет, зато есть горячительное!
А потом шофер тихонько тронулся и включил печку, да так, что Анку чуть не сдуло. Не успели отъехать, как впереди показались две машины с мигалками, разминулись, потом догнали. Младшая перетрусила, но Семен сидел спокойно, потягивал из горлышка лимонад. Милиционеры пристроились — одна машина спереди, другая в хвосте, и до города с сиреной гнали. Младшая, правда, про них забыть успела, потому что в окно таращилась.
Ничего интересного в Красноярске не обнаружилось, зато появились фонари, и стало хоть чуть-чуть светлее. Сначала бараки длинные проскочили, деревенек парочку, хибарки бедные, хуже, чем у них с маманей. Ребятишки вдоль дороги бегают, с горки катаются, тетка из шланга горку поливает. Потом навстречу стало появляться все больше машин, а гаишник впереди всех разгонял через усилитель — и до больницы долетели, почти не притормаживая.
В городе моментально обступили высоченные дома, и старинные, и совсем новые, окна сплошняком, и все светятся, до самого неба, как муравейники. А свет от туч отражается, вот и кажется, будто пожар на горизонте. А рекламы-то, рекламы сколько, батюшки! В Архангельске такого не видела, чтобы специальные щитки с подсветкой. Шея у Анки заныла, так крутила головой. И людей везде — как после митинга, из магазинов выходят, в автобусы лезут и на светофорах стоят. Из дверей магазинов, из подъездов пар клубами поднимается — настоящая зима, — а в витринах лампочки моргают. Младшая, задом наперед, новогоднее поздравление прочитала, и почему-то эта моргающая гирлянда вывела ее из себя похлеще, чем предыдущие беды. Новый год на носу, а она черт-те где — и брата потеряла, и мамке уже небось сказали… Горожане суетливо разбегались перед санитарным автобусом, одеты почти все уже по-зимнему, редко когда голова без шапки промелькнет.
Профессора на тележке вкатили в лифт, сами пронеслись галопом, а к Шпееру подошел маленький, лысый, с бородкой.
— Дядя Семен, что он говорит?
— Он говорит, не бойся, спасут твоего дедушку.
Глава 25
СТАРШИЙ ПРИНИМАЕТ КОМАНДОВАНИЕ
— Очень непонятно, — Лукас озабоченно ковырялся с антенной.
— Что непонятно?
— Наездника нет. Непонятно. Эхус не чует его…
— Может, они нас потеряли?
Бородач с сомнением покачал головой.
— Тхол не может потерять. Они ушли, или Тхол лежит. Кушает. Что-то случилось.
Валька уже и не знал, радоваться или огорчаться. Он подумал немножко и решил отправиться за дровами. В пещере было невероятно холодно, но постоянно сидеть, скорчившись в «пастушеской сумке» зверя, — тоже приятного мало. Первый раз, когда они сюда залезли, он почти забыл обо всех своих тревогах. Настоящая пещера посреди леса, обалдеть можно! И какая пещера! Не какая-то там щель в земле, вроде тех, где они с батей лазили на море, а целое подземное царство.
Вход представлял собой широкий горизонтальный разлом у самого подножия сопки, похожий на разинутый в ухмылке рот. Подобраться к нему пешком было бы крайне затруднительно — зима в этих сибирских краях уже вступила в свои права. Последней ночью Старший жутко замерз, несмотря на купленную Лукасом куртку, и проснулся, стуча зубами. Эхус спал в глубокой, заросшей лесом прогалине, наполовину зарывшись в снег. Либо Лукас забыл включить отопление, либо зверь экономил силы и обогревал только пазухи, но в кабине царил лютый мороз.