Пастырь добрый
Шрифт:
– Да, понимаю… Просто я устал, – пояснил Франц, сникнув. – Сопротивляться устал. Бояться устал. Я… я больше не хочу бояться. Надоело. Хочу сделать что-нибудь.
– Думать даже не смей, – погрозив мальчишке кулаком, чуть повысил голос Курт. – Давай без самовольности, хорошо? Условимся так: ты просто собираешься с силами и даешь работать мне. Мы друг друга поняли?
– Да… – неуверенно пожал плечами Франц и, встретив его взгляд, поправился уже решительнее: – Да, я обещаю. Я не буду туда больше подходить и вообще – буду вести себя тихо.
– Надеюсь, – вновь продемонстрировав мальчишке кулак,
– Не знаю, – не сразу отозвался тот. – Точно не скажу. Давно. Пару недель назад, быть может.
– И за это время ты никому не рассказал об этом? – усомнился Курт; парнишка невесело улыбнулся.
– А кому такое расскажешь? – спросил он уныло. – Матери? Духовнику, как Штефан? У меня хватало мозгов на то, чтоб понять, как на меня тогда посмотрят.
– Я не о том; ведь есть же у тебя друзья, хоть приятели, кроме Штефана? Им ты не рассказывал?
– Нет у меня ни друзей, ни приятелей. Времени не хватает на игры и прочую ерунду – мне работать надо. Я в семье единственный мужчина… Что вы смеетесь? – нахмурился Франц, и Курт убрал невольно наползшую на лицо улыбку. – Так и есть.
– Извини, – искренне попросил он. – Не хотел тебя обидеть.
– Вы хотели узнать, не рассказывал ли мне еще кто о чем-то таком, нет ли еще кого, кто видит все это, да? – уверенно предположил Франц; он кивнул. – Да убежден, что почти каждый. Вы не заметили – дети притихли?
– Нет, – честно сознался Курт, и мальчишка усмехнулся:
– Ну, понятно, каждый обращает внимание на своих… Друзей у меня нет, это верно, но я же вижу остальных – на улицах или в домах, куда меня посылают по делу; и все какие-то… ненормальные. Словно пришибленные. Сейчас вот вы пойдете в Друденхаус – обратите внимание, если, конечно, хоть один ребенок вам встретится по дороге. Это вот еще одно – даже и безо всякого комендантского часа никто не шатается по улицам, даже кому заняться нечем.
– Должно бы было быть наоборот, – возразил Курт, – если дома творится такое – не логично ли быть подальше оттуда?
– А логично хотеть заглянуть за дверь, которая вызывает у меня панику?.. – тихо отозвался Франц. – Такие дела, майстер инквизитор. В Кёльне давно что-то происходит, а никто не замечает этого, потому что никого не интересует, что видят, думают и чего боятся дети. И пока каждого не потеряют, вот как Штефана…
Курт рывком поднялся, отчего мальчишка испуганно отшатнулся, глядя на собеседника настороженно и оторопело.
– Каждого… – выговорил он медленно, невольно вскинув ладонь ко лбу, хотя сейчас, вопреки обыкновению, привычная боль не терзала голову, лишь давила на виски усталость. – Словом, так, Франц. Ты верно сказал, мне надо в Друденхаус. Напоследок напомню: ты обещал не делать глупостей. Обещал?
– Обещал, – подтвердил мальчишка растерянно.
– Будут спрашивать, о чем мы говорили – наплети что-нибудь; к примеру, что я интересовался, не имел ли Штефан обыкновения удирать из дому…
– Соображу.
– Хорошо, – уже нетерпеливо, словно отмахнувшись, кивнул Курт, отступая к двери. – Напоследок совет: снова услышишь эту дудку – заткни уши. И займи чем-нибудь мозги.
– Это в каком это смысле? – нахмурился Франц.
– Молись, – коротко отозвался он и, встретив недоверчивый взгляд мальчишки, кивнул: – Я не шучу. Читай все, что помнишь; закончишь – начинай сначала, придумай что-нибудь свое, в конце концов, главное – вдумывайся в слова и проговаривай их четко, можно вслух. Лучше перед матерью показаться полудурком, чем перед всем городом – без вести пропавшим, а на деле – мертвым. Понял меня?
– Кажется, да… – неуверенно пожал плечами Франц, и Курт ободряюще улыбнулся.
– Держись, – попросил он от души, сделав к двери еще шаг. – Я разберусь с этим, обещаю.
На улицу он вышагал, держась решительно и уверенно, и лишь остановясь подле недовольного курьерского, тяжело выдохнул, прикрыв глаза и привалившись лбом к теплой конской шее.
Можно обмануть кого угодно, можно хорохориться перед бедолагой Штойпертом, корчить хладнокровие перед подопечным, однако на душе как скребли десятка два злобных кошек, так и продолжали вонзать острые, ядовитые коготки. Как бы ни старался, как бы ни выворачивался наизнанку, все останется по-прежнему, и если ему удастся спасти этого мальчишку, это не вернет Штефана Мозера, не даст ему второго шанса, не повернет время вспять. Это будет просто откуп, как брошенная в ящик для пожертвований монетка, которая, по мнению многих, способна искупить все прегрешения разом. Если вообще будет, и следующей ночью Франц, поправ все его просьбы и собственное слово, не пойдет вновь к этой таинственной двери, из-за которой доносится такая чарующая, манящая игра невидимой флейты. Вообще, тяжело взбросив себя в седло, подумал он мрачно, это уже tendentia – почти всякому, кого угораздило связаться с майстером инквизитором Гессе, катастрофически не везло на предмет остаться в живых, будь то подозреваемые, соучастники или свидетели, и исключения можно перечесть по пальцам одной руки.
Курьерский нетерпеливо переступил копытами, и Курт позволил жеребцу взять скорость с места, отбросив на потом все раздумья и сожаления, пытаясь прокрутить в голове хотя б приближенный план следующего своего разговора.
У одноэтажного домика невдалеке от Друденхауса он остановился в нерешительности, глядя на неизменно запертую дверь еще минуту, прежде чем медлительно спуститься с седла наземь, и постучал, все еще не будучи убежденным перед самим собою, что поступает верно и разговор этот столь уж необходим. Когда открылась дверь и на пороге появилось приветливое женское лицо, он неуверенно усмехнулся, неопределенно поведя рукой вокруг:
– При всем, что творится сегодня, не спрашиваешь, кто?
– Видела тебя в окно, – с тихой улыбкой возразила хозяйка, растворив дверь шире. – Дитриха нет сейчас, он в Друденхаусе.
– Я знаю, – кивнул Курт, смущаясь еще больше, и, наконец, выговорил: – Я, собственно, не к нему… Впустишь меня?
Марта Ланц на миг замялась, не раздумывая над тем, можно ли позволить ему войти в отсутствие мужа, а попросту дивясь тому, что он впервые явился в этот дом по доброй воле, не будучи приглашен ею и приведен под конвоем сослуживца; наконец, отступив, она распахнула створу до конца.