Пасынки фортуны
Шрифт:
—Пусть они сначала найдут меня, — огрызнулся Аслан.
—Сам придешь! И не раз. Ишь, рыцарь ночи! Заугольный вояка! Хоть бы постыдился называть себя фронтовиком!
—Я?! Стыдиться?! А чего? Я воевал на передовой! И, как некоторые, не прятался за колючие проволоки! В открытую шел. За это документы есть! Хотел работать. Как все. Да не смог. Выгнали. Им здоровые нужны, уцелевшие. А таких с войны не было! Разве только вот, как вы! — взъярился Аслан.
—Замолчи! —
зал, что документы при бомбежке пропали. Поверили мне. Повезло, что ростом вымахал. И сразу под Сталинград попал. В пекло. Потом — Орловско- Курская дуга. Семь ранений. Дважды чуть не сдох. Даже «похоронка» на меня домой приходила. Вернулся. После госпиталя. Полгода там отвалялся. Руки не действовали.
И зрение… Так что ж, по-твоему, я тоже должен был среди блатных свое место искать, запачкать в дерьме свое имя? Нет уж! И у меня бывали неудачи. И у меня не все гладко было. И я отчаивался. Сила была, а руки сдохли! Сила лишь в теле. А что с нее? Она только жрать просила! Но я нашел свое место. Выучился. Юристом стал. Легко было? Да я почтальоном работал!
И не стыдился. Работал и учился. И сторожем ночным. Тоже пришлось! И ничего! Никто не укорял. Живу на свои! Не ворую! Мы знали — война виновата во всем.
А солдат не только на фронте, и в мирной жизни обязан выжить! Все фронтовики давно при деле. Не только я.
—Видать, такой юрист, что кроме лагеря места не нашлось, — съязвил Дядя.
—Ошибаешься. Я сам попросился на эту работу. Сам! Когда сторожем в магазине был, напали однажды. Такие вот, как ты. Ножом задели. Но я уже успел шум поднять. Вот и не смогли меня совсем прикончить. Но три месяца отвалялся из-за кентов. Теперь вот многих блатных людьми сделал. Да как! У меня с вами свои счеты. Раскалываю я ваши «малины». Здесь. И воров заставляю иначе жить. Чтобы другими вернуть их людям. Понял? Нас много. А вас все меньше. А скоро и совсем не будет.
—Вон оно что? Значит, мстите по-своему? — спросил Аслан.
—Считай как хочешь. Но я людям нужен. Покуда вы есть — нет мне покоя.
—С другими, может, и проходит, а я, вы правы, слишком стар для переделок.
—Не пробовал, а говоришь. Не такой уж ты старик. Ноги-то вылечил! Бегать сможешь теперь.
—Да, хирург чудо сделал, — согласился Аслан.
—Тебе он помог. А мне помочь бессилен, — вздохнул Воронцов. Дядя виновато опустил голову.
—Послушай, хочу я тебя бригадиром назначить. Больницу отстроить надо. Закончить. Может, такому же Аслану она очень нужна будет. Эта уже мала. А ты по совести врачу поможешь. Он тебя, сам понимаешь, от лютой боли избавил. А мучается в этих условиях. Конечно, неволить не буду. Сам решай. Согласишься —
—Подумать надо. Пока сам не знаю. Ведь вы тоже должны понимать, чем это для меня пахнет. Из закона выведут, да и финач в любое время жди, — помрачнел Аслан и отвернулся к окну. Помолчав, он продолжил: — С другой стороны, Скворцов ваш меня как родил заново. Ведь сдох бы я! Пусть через год иль чуть позже. Потому, по совести, обязан я ему и шкурой своей, и потрохами. Значит, что-то должен для него сделать. Это меж нами говоря. Но кенты…
—Все я понимаю. Потому и говорю — сам решай. Как тебе твое сердце подскажет.
—Не знаю, начальник, трудную задачу вы мне задали. Для вас-то, может, и не впервой воров от кентов откалывать. Но я ведь сам вор, да еще в законе. Как быть — надо подумать.
А утром Аслан молча вышел из больницы. Ничего не сказав врачу. Хирург по лицу увидел: не спал Дядя всю ночь. Думал. Решал. Как поступит — ничего не сказал.
Аслан пришел в барак перед началом работ в зоне. Блатные сразу подошли. О ногах не спросили. Протянули две пайки, отнятые у шестерок. Дядя взял молча. Сунул в карман. И, глянув на законников, развалившихся на нарах, спросил:
—Ну что? Бока еще плесенью не взялись? Воры оживились:
—Ничего, пусть хоть мхом обрастут. На воле мы живо встряхнемся!
—А че тя наши бока волнуют? Иль дело есть? Так говори враз!
—Может, приметил, где клистоправ спирт прячет?
—Нет, кенты, верно, Дядя лагерную казну решил тряхнуть. Только куда тут с ней денешься? За проволокой-то?
—Свой общак будет, — закряхтел из угла старый медвежатник.
—Хватит скалиться. Не в «малине». Тихо! Слушай, что я скажу!
—А ты что, бугор? — визгнул тощий майданщик сбоку.
—Заткнись! — осадил его Дядя.
—Не надо пугать, — насмешливо пропищал с параши налетчик.
—Послушайте, мужики, не надоело вам отнимать хлеб у засранцев? — указал Аслан на налетчика.
—Ему это на пользу. А нам что ж, по-твоему, сдыхать? — отозвался медвежатник.
—Да нет, кенты, он же вкалывать нам предложит, — грохнул вор в законе с верхних нар.
—Ты что? Скурвился? — надвинулся на Дядю бугор барака — вор в законе, громадный верзила по кличке Пульман.
—Мужики, он же в больнице свихнулся малость. Не слушайте его, — встрял медвежатник.
—Ты давай говори, чего хотел? — подошел вплотную Пульман.
—А ты не гонорись! Не с тобой, с мужиками толковать буду, — Дядя уже понял: драки не миновать.