Пасынки фортуны

Нетесова Эльмира Анатольевна

Дядя улыбался своей земле, солнцу, небу, людям, которые торопливо покидали вагоны. Нет, они не знают, что такое разлука на годы, на целую жизнь. А потому живут другими заботами и радостями. Тут же сердце то мячиком прыгает, то будто льдинкой примерзает к ребру. С чего бы?

Аслан внимательно оглядел снующих по перрону людей. И вдруг будто ледяным ветром обдало, тем, сахалинским. И каждый мускул заныл, словно от боли. Гнида… Он тоже только что приметил Дядю. И, скользнув по нему мышиным взглядом, быстро юркнул в толпу. Исчез, словно привиделся. Дядя помрачнел. Тяжело отошел к скамье. Гнида Его Аслан хорошо знал. И помнил. Тот давно был связан с Шефом Сначала был фарцовщиком. Скупал у фартовых удачу. Потом на черном рынке ее перепродавал.

С барышом. Приварок имел неплохой. Ну, а когда война закончилась и карточная система забылась, стал на дело ходить. Накрепко к Шефу привязался. Был его шестеркой. Вот и теперь, не иначе, как по поручению, выслеживал Аслана. С чего же отирался он здесь, на вокзале? Встречал. А теперь донесет. Гнида — так когда-то обозвал его он, Дядя. За жадность. За то, что живя горячей удачей фартовых, он часто попадался на черном рынке и закладывал кентов, неугодных Шефу. Теперь они все далеко. И не скоро вернутся. Но появился он, Аслан. Теперь его будут опасаться. Чтоб не заложил. Ведь многое он знает. Ох, и многое! Постараются убрать? Иль ублажить? Чтоб потом вместо себя опять подсунуть.

_—Ну уж, хрен вам в зубы! — крикнул Дядя. Пожилая дама, неизвестно когда присевшая на скамью, испуганно вскочила от такой неделикатности. И, пунцовея от негодования, заторопилась подальше от Аслана. Тот и внимания на нее не обратил. Схватив чемодан, сдернул его рывком со скамейки. Бурча под нос: «Туды их…», пошел к стоянке такси, сцепив невольно кулаки и зубы.

Шофер, услыхав адрес, кивнул понятливо. И рванулись бегом навстречу знакомые улицы. Вот по этой дороге уходил на войну. Домишки тут были старенькие. Теперь их снесли. Новые большие дома стоят. Крышами небо подпирают. Экие громадины! И, гляди ж ты, на балконах пеленки да распашонки сушатся. У кого-то дети да внуки появились. Кто-то не зря эти годы жил. А тут? Ювелирный был. Ох, и трясли его в свое время! А теперь — школа. Здесь… Аслан отвернулся. Этот магазин он грабил. Дядя смотрел вперед. Еще полквартала и — дом. Ждут ли?..

_—Стой. Приехали, — тронул таксиста за руку Аслан. Окна дома… Они — как глаза людей. Смотрят на приехавшего. Будто спрашивают — с миром ли? Здесь живут его дети. Они еще спят.

Аслан свернул на безлюдную в столь ранний час аллею. Ноги дрожали. Перекурить бы!.. Дядя нашел уединенную скамейку. Поставил на нее чемодан. Сел. Раньше здесь пустырь был. А теперь — сквер. Рядом с домом. Аслан улыбнулся. Если его примут, тут он будет гулять с внуками. Водить их за руки. Какие у них будут маленькие ручонки! И он посмотрел на свои огрубевшие жесткие ладони. Доверят ли внуков этим рукам?

_—С приездом! С благополучным возвращением, Дядя, — услышал он внезапно.

Шеф… Тот стоял, прислонившись к дереву. Всего в двух шагах. Между домом и Асланом.

Дядя резко встал, словно скамейка вмиг раскалилась под ним.

_—Сядь! Зачем так шустро? Нам с тобой спокойно поговорить надо…

_—О чем? — Аслан отшвырнул потухшую папиросу.

_—О будущем. Твоем и нашем…

_—У каждого оно свое. Общего нет. И трепаться мне с тобой ни к чему. Отвали! — напрягся Аслан.

_—Вот как? Значит, верно о тебе рассказывали? Проветрило тебя на Северах! Сознательным заделался? Встрече нашей не рад?

_—Иди-ка ты! Мне ли перед тобой отчитываться? Тебе ли меня встречать?!..

_—Не кипятись, Дядя! За прошлую обиду я возмещу. С лихвой. Доволен будешь. Я тут тоже не в меду купался… Тугие времена настали. Совсем тугие. Всех надежных кентов переловили. Теперь и щипачами не брезгую. Так что ты кстати, вовремя приехал. Прошлым сыт не будешь. Надо спокойно новую «малину» сколачивать. Дела делать.

Теперь понту от магазинов нет. Черный рынок — скис. Публика сытно жрать приучилась. Башли заимела. Даже в сберкассы их волокет. Вот нам и пора на них выходить. Есть понт. А инкассаторами пока бабы в основном…

_—А если откажусь? — перебил Дядя этот шепоток.

_—Не сможешь, — оглянулся Шеф по сторонам.

_—Почему?

_—Не дам! Сумеешь отказаться — недолго и заложить. Ты же все наши ходы-выходы знаешь. Так что решай сейчас: или в «малину», или… — Шеф нырнул рукой в карман.

_—Послушай, ты. Возмещений мне не надо. И за Сахалин тебе мстить не собираюсь. Сам виноват. Но и в «малину» не пойду. Спокойно жить хочу. Сам. Вы меня не знаете, я — вас. Понял? А теперь пропусти, — Аслан взялся за чемодан.

_—Не торопись. Ушедший вор — стукач. Либо жмур.

_—Ты что, грозить мне вздумал? — побледнел Аслан.

_—Отсюда ты пойдешь нашим. Прежним Дядей. Или… Не уйдешь.

_—Добром говорю — отойди! Зарок себе дал! Не вынуждай! — сделал шаг Аслан, отшвырнув чемодан.

Рука Шефа разжавшейся пружиной вперед метнулась. Прямо к глазам Аслана. Бритва… И в этот же миг… Нет. Такого Шеф никак не ожидал. Не помнил он, чтобы раньше Дядя в драках пускал в ход больные ноги. А тут… Сапогом — в живот. Так на Севере в бараке стукачей били, рук не пачкая… Среди утра для Шефа ночь наступила. Он покатился по траве, давя кулаком крик, рвавшийся из горла. Вот он притих. Повернулся на бок. Аслан, подняв чемодан, пошел по аллее. Быстро, не оглядываясь. Но что это? Резкая боль в спине. Нож метнул…

_—Пожалел я, было, тебя. Хотел только без глаз оставить. А ты сам на смерть напросился, — приближался Шеф.

Вот он рванулся к Аслану. Тот как все еще держал чемодан, так и швырнул его в ноги Шефу. Падающего, встретил его ударом по горлу ребром ладони… Аслан прислонился к дереву. Перед глазами радуга вспыхивала. Только бы устоять на ногах! Сейчас Шеф отключен, но с минуты на минуту придет в себя. И тогда… Потребуются силы. Но где их взять? С трудом дотянувшись носком сапога, Аслан отшвырнул в кусты бритву, выпавшую из рук Шефа. Тот лежал, скрючившись. Но почему открыты глаза? Аслан всмотрелся. Нагнулся к Шефу.

_—Нет! Нет! Не может быть! — Но глаза Шефа леденели. В них умирали злоба и… жизнь.

Аслан распрямился:

_—Зачем я жив? — вырвалось стоном. Чтобы не упасть, вжался спиной в дерево.

Ярко светились в утренних лучах солнца окна дома. Дома, куда он стремился столько лет! Как ждал он встречи с ним! Как торопился… Ах, зачем он подался тогда из аула в город? Зачем ушел из родных гор? Их гордые головы покрывают лишь седые снега да облака… Горы… Они, кажется, поддерживают само небо… Оно сегодня такое голубое! Как никогда… Горы детства… Вы столько видели горя и слез… Не потому ли не тают седины снегов? Не потому ли люди гор сродни горам: прочность базальта и хрупкость туфа — сердца их. Кипенье водопадов, зной и ледяная стужа — души их. Мудрость тысячелетий затаенным страданием смотрит глазами их на родные горы. Но они — сон… Вернуться бы!

Укрыться в далеком горном селе. Среди развалин древних крепостей! Припасть бы смиренно к могилам предков, что вехами столетий отметили неисповедимые пути людей гор в горах… Горы примут и укроют. Горы не спросят… Но нет возврата в горы, пока не дан ответ людям. Здесь, в долине… «Ох-х-х», — вырвался стон. Дрожали руки. Непослушные пальцы вцепились в трубку. Этот номер набирался без монеты…

_—Алло? Дежурный милиции? Я убил Шефа. Приезжайте по адресу… Буду

ждать.