Пасынки восьмой заповеди
Шрифт:
Странно только, что всего один…
Многое могло случиться с этой странной парой: кто-нибудь вполне способен был прознать, с кем встречается Марта, и коллекция сплетен венского света обогатилась бы ещё одним пикантным экспонатом; Джош мог попасться на очередной краже и угодить в тюрьму, а то и на виселицу; но судьба почти год примеривалась к влюблённым, прежде чем усмехнуться и ударить наотмашь.
Эпидемия бубонной чумы, чуть было не опустошившая Италию и южные области Франции, Вену зацепила лишь краем чёрного крыла, сочащегося гноем и страхом — заболело не более двух сотен человек, причём благодаря самоотверженности
Но одной из этих немногих оказалась Марта.
Два дня Джош, как безумный, кружил вокруг госпиталя св. Магдалины — любовь Лауры Айсендорф к своей компаньонке не доходила до таких крайностей, как уход за смертельно опасной больной в баронском поместье. Стражники-добровольцы никого не пускали в ворота госпиталя, и уж тем более они никого не выпускали наружу (монашки и лекари жили в боковых флигелях, дав обет не покидать госпиталя, пока в нём ещё можно спасти хотя бы одного человека).
Наконец, под вечер второго дня, измученный лекарь выкрикнул Молчальнику через решётку приговор судьбы: надежды нет никакой, и жить больной осталось дня три, от силы четыре.
Потом лекарь упал и заснул прямо тут же, у самой ограды, а Джозеф остался стоять посреди улицы, окаменев от свалившегося на него горя.
Он не очнулся даже тогда, когда кучер чуть не наехавшей на него кареты громко обругал «проклятого пьяницу» на чём свет стоит — Джош-Молчальник просто сделал шаг в сторону и снова застыл.
Так он стоял долго. Редкие прохожие, в сумерках спешившие домой, невольно оглядывались на этот живой памятник скорби и отчаянью. Потом Джоша увёл от госпиталя какой-то доброжелательный мясник, который всё предлагал Джозефу облегчить душу, пока не понял тщету своих попыток и не отстал, отправившись пить пиво — короче, отчасти Молчальник пришёл в себя лишь в знакомом трактире, где целую жизнь тому назад они с Грыжей заключали своё странное пари, а потом долго обмывали «ничью».
Джош поднял голову и огляделся: через два столика от него сидел… Грыжа с двумя приятелями и ещё каким-то господином.
На мгновение Джошу показалось, что всё это уже было, что он спит или, наоборот, что он проснулся, и Марта жива-здорова, им лишь предстоит ещё встретиться в опере, но на этот раз всё будет хорошо, и…
И тут он с усилием вспомнил, что Арчибальд Шварц по кличке Грыжа две недели назад попался на очередном «деле», забравшись в дом очень влиятельного чиновника, и на днях его должны были повесить на городской площади.
В назидание прочим.
Но вместо того чтобы болтаться в хорошо намыленной петле или по крайней мере в ожидании этой самой петли гнить в тюрьме и улаживать свои сложные отношения с Господом — вместо этого Грыжа почему-то сидел в трактире, пил вино и улыбался одними губами, а в тёмно-серых глазах Арчибальда Шварца по прозвищу Грыжа… нет, не должна читаться в глазах человека, внезапно оказавшегося на свободе, такая смертная тоска и полная безнадёжность!
Но почему?! Если Арчибальд каким-то чудом вырвался из тюрьмы или был помилован, то он должен радоваться… Грыжа радовался. Во всяком случае, со стороны всё выглядело именно так. Трактир, приятели, вино — что ещё нужно человеку, вышедшему из застенков? Но взгляд… после услышанного в госпитале св. Магдалины Джош не мог обмануться! На душе у Арчибальда Шварца было так же тоскливо и мерзко, как и у него самого.
Как будто эту самую душу разъедал изнутри невидимый червь.
Джозеф велел служанке принести вина и подсел за столик Грыжи.
— О, Джош! — искренне обрадовался Грыжа, и на миг его глаза стали прежними, но только на миг, не больше. — Хорошо, что ты появился!
— Привет, Арчи, — выдавил кривую улыбку Джозеф. — Как тебе удалось отвертеться от виселицы? Сбежал, что ли?
— Почти, — Грыжа сразу осунулся и будто стал меньше ростом. — Вот, господин Джон Трэйтор [6] помог…
Трэйтор
Трэйтор (англ. Traitor) — предатель.
И Шварц кивнул на сидевшего чуть позади него высокого худощавого господина с чёрной седеющей эспаньолкой, косо прилепленной на внушительном подбородке. Незнакомец в богатом тёмно-зелёном камзоле и таком же зелёном берете с петушиным пером, залихватски сдвинутом на левую бровь, более всего походил на испанца, хотя фамилия и имя у него были скорее английские — и в этом трактире господину Трэйтору было никак не место.
При упоминании своего имени спаситель Арчибальда-Грыжи привстал и слегка поклонился. Джош ответил ему тем же. Тогда господин Трэйтор вскочил и, расшаркавшись, подмёл петушиным пером своего берета сомнительно чистый пол трактира. Откуда бы ни взялся этот удивительный господин, в свободное время спасающий воров от петли — он был сама вежливость.
— Кончайте любезничать, парни, — буркнул один из дружков Грыжи, жилистый детина со шрамом на помятом лице. Имени детины никто не знал, и он любил, когда его звали просто и незамысловато: Сундук. — Не сегодня, так завтра, а петли не миновать!
Чем-чем, а тактом Сундук никогда не отличался.
— Да ладно тебе, Сундучище, — махнул на него рукой Джош. — Интересно всё-таки, как это господину Трэйтору удаётся вытаскивать людей из тюрьмы? Он, часом, не колдун?
Грыжа невольно вздрогнул, разлив вино себе на колени, а Джон Трэйтор еле заметно поморщился.
— У господина Трэйтора хорошие связи, — сбивчиво заговорил Арчибальд, комкая в своей медвежьей лапе краюху ржаного хлеба и засыпая пол вокруг себя крошками мякиша. — Кроме того, внушительная сумма денег, которую пришлось внести…
Джош посмотрел в глаза Шварцу и понял, что тот врёт. Врёт глупо и неумело. Грыжа поспешно отвёл взгляд и умолк на середине фразы.
— А что ты, Джош, невесел? — спросил он, стремясь хоть как-то выпутаться из неловкого положения и перевести разговор на другую тему. — Дела не идут, или женщины не любят?
— Марта умирает, — это выплеснулось само, непроизвольно, как кровь из раны. — Умирает. Лекарь сказал — не больше трёх дней осталось…
Над столом повисло угрюмое молчание, даже Сундук захлопнул пасть и уставился в стол — и сбивчивый шёпот Молчальника услышали, кажется, все:
— Я бы за неё… душу не пожалел… Я бы…
Джош уронил голову на руки, и словно издалека услыхал сдавленный голос Арчибальда Шварца, которого теперь венские воры будут звать Висельником целых полтора года, до дня его внезапной смерти от апоплексического удара: