Пасынки восьмой заповеди

Олди Генри Лайон

За всадником катила, подпрыгивая на ухабах, запряжённая вороной парой карета, а по бокам кареты ехали верхом двое гайдуков.

«Михалек», — поняла Марта и, прикрывшись ладонью, стала рассматривать брата.

Только сейчас она вдруг остро почувствовала пустоту, образовавшуюся после слов аббата Яна о смерти отца. Скачущий Михал непонятным образом превратил отвлечённую и странно недостоверную смерть Самуила-бацы в свершившийся факт, в реальность, и Марта призналась себе, что лгала Яну, когда говорила: «К кому мне ещё идти? Отец стар…» Там, где сейчас было пусто и горько, ещё день назад крылась тайная надежда, что в самом крайнем случае можно будет сбежать

в Шафляры, пасть в ноги батьке Самуилу, тот встопорщит жёсткие седые усы, даст подзатыльник и после этого всё будет хорошо.

Не будет.

А в Шафляры действительно придётся ехать.

Не на похороны, так на поминки.

Эх, батька Самуил, Самуил-баца…

Солнечный луч обиженно разбился о ладонь Марты, скользнул в сторону и очень удивился, обнаружив на глазах у женщины слёзы.

Откуда? — ведь луч не знал, что люди плачут не только от солнца.

Всадник к тому времени значительно приблизился, и Марта помимо воли залюбовалась уверенной посадкой Михала. Отчего-то на ум пришло сравнение с удирающим от Жабьей Струги конокрадом Друцем. Юный цыган почти лежал на спине гнедого, всем телом припав к конской шее, а Михал сидел в седле подчёркнуто прямо, с небрежностью поигрывая зажатыми в правой руке поводьями, и левая ладонь его рассеянно поглаживала рукоять драгунского палаша, с которым Михал по слухам никогда не расставался, беря с собой чуть ли не на супружеское ложе.

Пятеро верховых, догоняющих карету, которая сопровождала Михала, Марту поначалу ничуть не заинтересовали.

— Ну что? — послышалось у Марты за спиной.

— Едет, — не оборачиваясь, отозвалась женщина, сразу узнав голос Яна. — Почитай, у ворот. Ты б сказал своему привратнику, чтоб не лез с расспросами, а то Михал его длинный нос мигом укоротит. С него, драчуна, станется…

Аббат Ян, минуту назад освободившийся от службы и успевший по дороге в келью отдать все необходимые распоряжения отцу-келарю, подошёл и встал рядом с сестрой.

— А это ещё что?! — озабоченно пробормотал он, и Марта, отвлёкшись было от происходящего внизу, мигом глянула в окно.

Верховые прибавили ход и оказались у остановившейся кареты раньше Михала, разглядывающего монастырь. Самый первый из них, пышно разодетый вельможа, показавшийся Марте смутно знакомым, спрыгнул с коня и предупредительным жестом распахнул дверцу кареты. Он учтиво поклонился, переждал короткую заминку и подал руку выходящей из кареты молодой женщине — жене Михала Беате Райцеж, в девичестве Беате Сокаль. Когда смущённая Беата оказалась на земле, вельможа отошёл на шаг в сторону и ещё раз поклонился, приложив руку к сердцу.

Гайдуки Райцежа замялись, не зная, что делать, поскольку ничего особенного не происходило, а задевать без нужды вежливого шляхтича в присутствии четверых его людей им явно не хотелось.

Марта не заметила, когда Михал успел покинуть седло и быстрым шагом подойти к жене. Только что придворный воевода графа Висничского с коня глядел на монастырские стены — и вот он уже стоит рядом с Беатой и что-то ей выговаривает. Марту и аббата Яна удивило поведение Михала: если уж кому и стоило выговаривать, так это прискакавшему невесть откуда вельможе, чья учтивость и впрямь граничила с наглостью. Видимо, Беату это тоже удивило, она попыталась возразить мужу — слов не было слышно, но зато было отлично видно, как пан Михал грубо сжал плечо жены, силой развернул её лицом к монастырю и мотнул головой в сторону ворот.

Подчинившись, Беата двинулась к воротам, опомнившиеся гайдуки поехали следом, а в окружении вежливого шляхтича громко засмеялись — смех этот донёсся даже до ушей стоящих у окна. Сам вельможа приблизился к пану Михалу, подбоченился и бросил несколько коротких резких фраз.

Дальше Марта не смотрела. Повинуясь непонятному порыву, она выбежала из кельи — аббат Ян, не мешкая, последовал за ней — и по лестнице помчалась вниз. Спустившись во двор, Марта свистнула дремлющего в холодочке Джоша, обогнула только что вошедшую в монастырский двор Беату (беременность последней лишь сейчас бросилась Марте в глаза) и выскочила в распахнутые ворота наружу. Карета по-прежнему стояла неподалёку, сонный кучер дремал на козлах, забыв выпрячь лошадей, но больше никого рядом с монастырём не было.

Лишь пыль клубилась по дороге, сворачивая влево и вниз, к берегу речки Тихой.

Марта быстро пошла вслед за пылью.

Джош трусил рядом, временами поднимая голову и заглядывая женщине в глаза.

На морде собаки застыло то болезненное выражение, какое иногда бывает у немых, когда им позарез надо что-нибудь сказать, а мёртвый язык еле ворочается и рождает только звериное ворчание.

Звон оружия был первым, что услышала Марта, выбежав на кручу. Отсюда насквозь просматривался песчаный плёс реки, прямо под Мартой у плакучей ивы стояли четверо спутников вежливого шляхтича и двое гайдуков Райцежа, возбуждённо переговариваясь. В двадцати шагах от них друг напротив друга замерли Михал и его противник, минуту назад обменявшиеся первыми ударами.

«Господи, да что ж это такое!» — в отчаяньи подумала Марта. Она никогда не могла понять, как из-за ерунды, из-за пустяковых мелочей, не стоящих и ломаного гроша, двое молодых здоровых людей готовы всадить в грудь один другому полтора локтя холодной стали.

Впрочем, муж её покровительницы Вильгельм фон Айсендорф также не был миротворцем, и Марте дважды приходилось видеть поединки барона с очередным забиякой, случившиеся прямо в поместье Айсендорфов; а сколько раз щепетильный в вопросах чести барон Вильгельм дрался не в присутствии компаньонки своей жены?!

Шляхтич неожиданно прыгнул вперёд, и кривой клинок его сабли злобно лязгнул о тяжёлый палаш Михала. Полетели искры, шляхтич отскочил, снова приблизился и попытался достать Райцежа с другой стороны. Михал не тронулся с места, лишь рука его сдвинулась на пядь левее, и лезвие кривой сабли вновь наткнулось вместо живой плоти на драгунский палаш.

Удар.

Ещё один.

«Он же убьёт этого щёголя!» — внезапно поняла Марта, глядя на узкое лицо Михала, превратившееся в алебастровую маску. Перед ней был не вор, а воин, не Михалек Ивонич, а воевода Михал Райцеж, и первыми, кто после Марты сообразили это, были спутники шляхтича. Они загомонили и направились к дерущимся с явной целью разнять их, но не успели — Михал, до того недвижно стоявший на месте, коротко шагнул вперёд, драгунский палаш завертел кривую саблю в мгновенном страшном танце и, прорвавшись сквозь сверкающий заслон, до половины погрузился в живот вежливого шляхтича.

Потом Михал поднял голову, увидел бледную как полотно Марту на круче, приветливо помахал ей рукой и принялся горстью зернистого песка отчищать кровь с палаша.

У ног Михала умирал вежливый шляхтич.

Судя по ране, умирать он должен был долго и мучительно.

Когда Марта сверху вниз смотрела на спокойную осанку брата, даже не повернувшегося к своей жертве, возле которой растерянно хлопотали четверо спутников — ей подумалось, что Михал сознательно выбрал для этого человека такую смерть.