Пасынки зинданов (Мир, которго нет)
Шрифт:
«Наверно, однокурсницы правы, и я, действительно, чокнутая!
– призналась себе девушка, поймав себя на чувстве легкой гадливости от всего этого спектакля: И все-таки, единственные искренние чувства здесь это зависть и ненависть. Все остальное – театр. Причем, довольно плохой. И сегодня я в нем исполняю чуть ли не главную роль». Ей захотелось немедленно сбежать, но, вспомнив переживания маменьки и наказы отца, она уговорила себя: «Нет, я все-таки просто паникую. Все не так уж плохо. Надо попытаться найти в парнях хоть что-нибудь хорошее. Ведь они тоже невольники того же спектакля.
Маменька, шепнув какие-то обязательные по ее мнению напутствия, слегка подтолкнула Шуру в бурлящий водоворот молодежи, а сама заняла наблюдательную позицию. Первым подрулил Григорий, сын металлургического магната.
– Наше Вам, с кисточкой, сударыня! Не откажите мне в удовольствии танцевать с Вами? – и добавил совсем по-панибратски.
– Как, у Вас, Шурочка, дела в гимназии?
– Нормально. Еще полгода и все – образованная невеста, – Шура состроила приторную улыбку и поприветствовала старого знакомца.
– Что, родители наседают? – понимающе спросил кавалер, ведя даму к первому танцу.
– Еще как наседают! А на Вас, Гришенька, что ли не наседают? – тоже приниженно обращаясь к кавалеру спросила Шурочка.
– Есть такое дело. А что, как Вы думаете, сударыня, не сыграть ли нам свадебку? Давайте договоримся – поженимся, и гуляй, хоть направо, хоть налево. Все довольны и мы не в обиде. Здорово ведь! Смотрите: мало, кто из кавалеров будет честен с Вами, как я. Они сами будут гулять, а Вас дома под замок посадят в лучших светских традициях. Я же парень прогрессивный – к эмансипе с пониманием отношусь.
– А что, весьма деловое предложение! – Шура невольно расхохоталась, кружась в вихре первого вальса. – Одна только незадача. Такому бестолковому созданию, как я еще и любви хоть немножко хочется.
– А что? Обеспечим любовь по полной программе! – Гриша совсем придвинулся к ее уху своими полными, мокрыми губами и шепнул. – Сейчас, говорят, новые немецкие веяния популярны – даже групповые занятия любовью можно устроить. Вы как, не против?
– Я еще погодю, Гриша. Не доросла еще наверно, - шутливо оттолкнула его от себя Шура ручкой сложенного веера – благо, вальс уже закончился.
– Смотрите, не перерастите, уважаемая! – усмехнулся кавалер и, не теряя галантности, несмотря на недвусмысленный жест веером, проводил даму к выбранному ей месту, а затем растворился в толпе, что, впрочем, Шура восприняла с немалым облегчением.
Все-таки Гриша был самым отталкивающим кандидатом, как внешне, так и внутренне. Может, конечно, современные взгляды на любовь и были демократичнее, чем раньше, но такое плотское свинство, было Шуре не по душе и, в принципе, мало чем отличалось от «свала» у простолюдинов. Несмотря на новые веяния Европы, в России по-прежнему никто не интересовался душевными качествами девиц. Что такое любовь, можно было узнать только у Тютчева или Фета, а в повседневной жизни в расчет шли только деньги, политика и экстерьер невесты. Она с тоской ожидала очередного кавалера…
После бала, ночью, приехав с родителями домой, она чувствовала усталость и брезгливость. Ей хотелось смыть с себя все эти оценивающие взгляды и сплетни, а приходилось еще и успокаивать маменьку, которая с расстройством наблюдала, как дочь отшивает одного за другим всех кавалеров. Еще в карете отец коротко спросил:
– Ну как?
На что она довольно жестко ответила:
– Никак! Что бы Вы, папенька, сказали на моем месте, если Вам жених предложил заниматься групповой любовью?
Отец вздохнул, помолчал и ответил:
– Мерзавцы! В наше время мы себе такого с девицами, тем более благородными, не позволяли. Но не все же такие хамы?
– Папенька, дайте мне еще немного времени. Ну не лежит у меня к этим сердце! Как представлю, что с эдаким лоботрясом или уродом весь век коротать придется, просто жутко делается.
– Хорошо. Дам тебе пару месяцев и кандидатуры, а вы их с мамой обсудите. Придется вам с ней по балам усердно пошастать. Никуда не денетесь! Это тоже работа.
А на следующий день, когда Шурочка у себя в студии пыталась отвлечься от всех, навалившихся на нее забот, к ней зашел Саша. Ей казалось, что она больше не в силах переносить кавалеров, умудряющихся и льстить, и хамить одновременно, как будто у нее выработалась какая-то непереносимость. Но, увидев Сашин задумчивый взгляд, она почувствовала, как радостно затрепетало сердце.
– Здравствуйте, Шура! Я пришел, как и обещал… - юноша явно не знал, как продолжить разговор, опять перейдя на «Вы» и, видимо, столкнувшись с той же трудностью, что и она в первую их встречу – плести высокопарный бред не хотел, а откровенничать стеснялся.
– Как здорово! А то я уже подумала, что ты забудешь про свою почитательницу.
– Нет, как можно! И потом, у меня еще не столько почитателей, чтобы швыряться ими налево и направо.
– Ага! Понятно – когда станешь великим, и у тебя будет много поклонниц, ты про первую и не вспомнишь! – хитро взглянув на смутившегося юношу, сделала вывод Шурочка.
– Как ты могла подумать такое? – возмутился юноша. – Ты для меня…
– Я для тебя… что? – еще озорнее улыбнулась девушка, опять ловя парня на слове, но, увидев, что тот совсем замешкался, подыскивая правильный ответ, сама пришла ему на помощь: - Лучше молчи. Я пока для тебя просто не могу ничего значить, а обижать меня тебе ни совесть, ни приличие не позволяет. Я же вижу.
Саша улыбнулся и сказал:
– А ты, все-таки не просто остра на язык! Спасибо, что сжалилась.
– Брось! Острота языка не от ума или большой души, а от злости происходит. Ведь добрый человек просто не в состоянии издеваться над собеседником, пусть даже и в шутливой форме. Так что, ты уж извини. Это у меня так – девичьи глупости.
– Ты лучше похвастайся своими работами – не просто же тут в мастерской днями засиживаешься?
– А смеяться не будешь? Я ведь не портреты или натюрморты пишу.
– Но ты же надо мной не смеялась? Так почему я должен?
– Ну, ладно, смотри, пока никого нет, - Шура, набравшись смелости, пошла к дальней стене доставать лучшие свои работы и, заметив, что Саша пошел за ней, крикнула оттуда ему. – Погоди, пока не смотри! Я сначала их на свет выставлю.
Юноша послушно отвернулся. Спустя минуту-другую, Шура приглушенным от волнения голосом произнесла: