Пасынок судьбы. Расплата
Шрифт:
– Дурак! С лысой резиной полез сюда в такую погоду! – Пеклеванный проводил грузовик взглядом: – Если в «ловушку» свернет – его счастье, может, обойдется…
– А если нет? – спросил вдруг Смирнов.
– Тады все… – Саня рубанул рукой, мол, кранты.
Мы потихоньку двинулись вниз, и минут через пять увидели пронесшийся мимо нас грузовик – он лежал на боку в левом улавливающем тупике, вокруг бегали люди, водитель сидел в стороне, с ним разговаривал оперативно подоспевший «гибддун».
– Живые – и ладно! – обрадовано заметил Саня, наконец-то нажимая на газ – спуск кончился, и через пять минут мы спокойно катили по освещенным
Волга поразила меня, прежде всего своей шириной и какой-то спокойной, но грозной могучестью – свинцо-серые волны медленно катились под опорами длинного решетчатого моста.
Я почему-то вспомнил темную воду из своего сна, и мне стало не по себе. Снег усилился, а ветер превратил мешанину снежинок в сплошную, косо летящую пелену. Дворники еле справлялись, а когда я приоткрыл окно, чтобы выбросить очередной окурок, в уютную теплую кабину забросило пригоршню снега.
– Буран начинается! – прокомментировал Пеклеванный, снижая скорость: – Только бы заносов не было!
Мы стороной объехали Тольятти, через какую-то диковинную развязку выехали на нужную нам дорогу, и не заезжая в Самару – она осталась южнее, устремились на восток.
По дороге нам все чаще стали попадаться стоящие на обочинах машины – водители благоразумно решили переждать непогоду.
– Ни-чё! Прорвемся! – азартно сверкнул глазами водитель: – Скоро дорога ровная пойдет, глядишь, и ветер стихнет!
Я, после бессонной ночи и целого дня пути, когда за окнами постоянно мелькали сменяющие друг друга пейзажи, почувствовал, что засыпаю. В машине тепло, все под контролем – можно и прикорнуть на часок…
Проснулся я от крика Пеклеванного, который высунулся из окна и орал кому-то: «Ну что? Занос? Надолго?»
Мы стояли, уткнувшись в какой-то грузовик. Из-за бурана в двух шагах ничего не было видно, вокруг ярилась белая мгла. Саня закрыл окно и повернулся ко мне:
– Занос, мать его! Ни хрена не видать, этот вилок с передней машины ничего не знает! Пойду, посмотрю!
Он натянул на голову шапку, замотался шарфом, поднял куцый воротничок своей камуфляжной куртки и выпрыгнул из кабины. Я посидел-посидел, посмотрел на безучастного Смирнова, которому, казалось, было все равно – буран, занос, потоп, конец света, и решил последовать за Пеклеванным – посмотреть, что там и как.
Ветер буквально припечатал меня к бамперу «Камаза», за пазуху, за шиворот, в нос и рот сразу набился липкий мокрый снег. С трудом, увязая в снежной каше чуть не по колено, я выбрался на обочину. Впереди, на сколько хватало глаз, сквозь мглу виднелись зажженные фары машин – цепочка огоньков километров на пять! Мы тоже были не последними – за нашим «Камазом» пристроилось уже с десяток машин. Мимо меня, что-то крича друг другу, прошли вперед несколько человек. Да-а, застряли!
Пока я оглядывался и прикидывал, как на долго этот затор, из бурана вынырнул Пеклеванный. Весь залепленный снегом, он походил на снеговика.
– Там, посередке, какой-то козел на тракторе застрял – передачу у него заклинило! – перекрывая вой ветра и тарахтение двигателя, прокричал мне в ухо водитель: – Ну, все сразу снегом залепило – занос! Машины с двух сторон встали, уроды, нет чтоб пропустить друг друга! Ну и перемело сразу все, сугробы выше крышек… Все, теперь привет – придется ждать, когда буран кончиться, снег растает или трактор этот тягачем с дороги уберут! Едрись-трясись, невезуха!
Я молча кивнул – мол, понял, и мы полезли в кабину. Смирнов встретил нас убийственной по своей нелепости фразой. Он вытер лоб платочком – в машине было жарко, и сказал:
– Что, будем стоять в очереди, как все, или поедем?
Саня психанул, и трехэтажно обматерил экспедитора. Тот, однако, и бровью не повел, отвернувшись от водителя, снова замолчал и затих в своем углу…
– Здесь такая беда обычно под весну, в феврале бывает! – объяснял мне Пеклеванный, стягивая с себя промокшую куртку: – Степи кругом, позади – Волга! И, как начнется буран, так обязательно заносы! Бывает, по трое суток машины стоят! Менты трассу перекрывают, всех отправляют в объезд, и с той, и с этой стороны. Бывает, и люди гибнут…
– Это как же? – удивился я: – Замерзают?
– Ну, не только! Бывает, замерзают, а бывает – от выхлопа, задыхаются – во сне!
Я представил наш занесенный на половину снегом «Камаз», и три синюшных трупа в кабине – бр-р-р!
– Да ты не дрейфь! – подмигнул мне водитель: – Сейчас не зима, думаю, к утру все проясниться, поедем дальше!
– Я тебе говорил – не торопись загадывать! А ты все: «За Бавлинским перекрестком будем ночевать!» – сказал я, давая Пеклеванному прикурить: – Теперь будем ночевать вот тут!
– И все-таки это грешник виноват! – недобро покосившись на Смирнова, пробормотал Саня, затягиваясь: – Ну че, делать нечего, так хоть пожрем!
Разложив снедь, мы поели, допили остатки чая из термосов, Саня выкинул на улицу объедки, и безо всякой подготовки начал:
– А вот был случай! Прапрадед мой, запорожский казак, привез из Турции клад – золото, серебро, камушки!
– А что он делал в Турции? – поинтересовался я, закуривая.
– Письмо отвозил турецкому султану! – невозмутимо ответил Пеклеванный, уловил мой недоверчивый взгляд и перекрестился: – Вот ей-богу, честное пионерское, не вру! Ага… Привез он, значит, клад, и заховал его где-то в огороде. Прадед мой его искал, дед, отец с братьями – ни хрена не нашли! Ну, я когда с армии на побывку домой приезжал, тоже решил покопаться – вдруг повезет! А бабка моя, покойница, и говорит: «Ты, Сашко, землю попусту не копай, а ступай в полнолуние на шлях, ровно в полночь. Только иди – не оглядывайся! Дойдешь до перекрестка, шапку сними, на землю брось и стой так, не двигайся! Как услышишь сзади шаги, крикни: „Душу мою оставь, а клад дедов отдай!“ Тут тебе голос и скажет, где клад лежит. А ты, как услышишь, сразу крестись, Бога поминай, и тикай до хаты!»
Я скептически покосился на Пеклеванного – гоглевщина какая-то! Но он и бровью не повел.
– Ну так вот! Посмеялся я, конечно, над бабкой, да и забыл! Прошла неделя, и бабуся моя померла! Похороны, поминки, все чин-чинарем справили, и вот иду я как-то от дивчины одной, со станции. Иду по дороге, пьяненький, конечно, и че-то злой – не дала, что ли? Не помню! Луна, во-о-от такенная, на небе, светит – газету можно читать! Я злюсь, ругаюсь, кепку снял, швырнул на дорогу, и вдруг слышу сзади – шаги! Ну, думаю, щас я тебе наваляю с горя, козлина, кто б ты не был! И тут бабкины слова вспомнил и для смеху возьми да и скажи, как покойница учила: «Ты душу мою не тронь, а клад дедов отдай!» И что вы думайте – мне женский голос, веселый такой, отвечает: «А ты, Санечка, в подполе посмотри, в углу, под бочкой! Покопаешь – и найдешь!»