Патологии
Шрифт:
– Егор, ты пойми, вот ходят все эти существа, на них трусики одеты, тряпочки всякие… грудки свои девочки несут… попки… и у каждой из них, подумай только, у каждой, - ни одного исключения нет, - между ног вот это розовое… серое… прячется, - Саша сглотнул слюну.
– Это ведь божий дар, то, что у них это есть. Не у всех, конечно, божий дар… у многих, - так, просто орган… но у некоторых, - это божий дар. А девушки, Егор, все девушки, им торгуют. Балуются им, - этим даром. Не так торгуют, чтоб блядовать, а просто разменивают… как папуасы… на всякие побрякушки. Я пока пацаном был, в школе пока учился, думал, что нормальные девочки все недотроги. Ну не так чтоб никогда и никому… но, по крайней мере, серьезно это делают, отчёт себе отдают. Со шлюхами всё понятно, а вот если есть у девушки голова, она же понимает, что всякие прелести ей не просто так даны. Как ты думаешь Егор?
– не оставив
– Кем работал?
– зачем-то спрашиваю я.
– Да какая разница, кем… Черт знает кем. Там полно было девушек, самых разных возрастов. Малолетки были, - после школы, первый курс какого-нибудь юрфака… лет двадцати-двадцати двух были, которым за муж пора… замужние были, пару-тройку лет в браке… о разведёнках вообще молчу… Не скажу, чтоб я там их всех перехапал. Было, конечно. Дело не в этом. Дело в том, что они с самого начала собой торгуют. Устроится такая девочка на работу. Улыбается, заигрывает немного, но всё красиво… пристойно… А потом, когда поближе познакомимся все… Восьмоё марта, скажем, отметим… Вот тут надо только момент уловить, чтоб, как на рыбалке - подсечь. Выпила она чуть больше, развеселилась, - ты ее рассмешил, заставил ее хохотать, всех девочек и не девочек тоже заставил смеяться… А потом вы курить выходите и ты ее, - пока она горда перед подругами, что ты ее, а не их курить позвал, ты ее сразу - цап… Или - другой вариант: ее парень обидел. Девочки обычно в этот день задумчивые приходят на работу, раздраженные даже… Главное, с менструацией этот день не перепутать. Вот ее парень обидел, а тут ты наготове. Тютьки-матютьки, заливаешь ей… изображаешь из себя такого внимательного, понимающего, всепрощающего… И весёлого. Девушкам ведь надо всего три вещи, - чтоб их смешили, чтоб их баловали и чтоб их жалели. Я имею в виду, для того чтобы… они могли поделиться своим даром… Всего-ничего им надо. И не дают они некоторым вовсе не из чувства собственного достоинства, а потому, что тот, кто добивается, все условности необходимые не соблюдает. Сделай как надо и - всё будет, как хочешь. Я это десятки раз видел. И сам пробовал. Иногда прямо на работе, в кабинете… Можно домой ее к себе позвать. Можно к ней в гости зайти. Самый гадкий вариант - в гостинице. Туда только законченные твари идут. Гостиница, - погостили и ушли. Хуй погостил в ней и - до свиданья… Я почему-то сразу никогда не понимаю всего бесстыдства происходящего. Зато сейчас очень хорошо понимаю… Ты подумай, Егор, мужики они лопухи. Но в них, в хороших мужиках, нет этого бесстыдства. Они тоже, конечно, бывают хороши. Но у них, у мужиков, Егор, божьего дара-то нет. Хуй себе и хуй. Висит. Какой это божий дар! И самое главное, это не парни девочек снимают, а наоборот. Всегда наоборот. Есть, конечно, кобели. Но их мало. А все остальные мужики - простые существа. Не мудрые. Их самих девушки снимают. Я серьёзно… Импульсы от них исходят, от девочек - рассмеши меня, покатай меня на машине, купи мне что-нибудь… чулочки… пожалей меня, когда мне грустно… и всё… Ты представь, Егор!
– Саня повернулся ко мне, - Он ведь совершенно чужой ей человек, этот мужик, парень, пацан. Никто ей. Она его едва знает. И она, девочка, совсем голенькая, ложится с ним вместе. В рот себе берёт его… мясо. Из любопытства, что ли? Никогда не поверю, что случайному человеку это приятно делать! Ножки забрасывает ему… Куролесит, как заполошная… Он ее мнёт всю, тонкую… В троллейбусах, в трамваях все девочки сидят, как подобает, никто на голове не стоит. Попробуй тронь там, в троллейбусе, девушку. Погладь ее. Получишь сразу. А вот если ты сделал какой-то набор действий, самый примитивный, - она сразу на все готова. Она знает-то тебя, на один комплект чулочков и на четыре глупые шутки больше, чем соседа в трамвае. И уже готова от тебя зачать ребенка! Даже если у неё сто спиралей стоит, она все равно готова зачать! Чего они такие дуры?
Я молчу.
– Ты как думаешь, Егор, их бог наказывает?
– Наверное, Бог всех наказывает. Всех без исключенья.
Мы бросили бычки в урну.
– Чего-то меня мутит, - говорит Сашка.
– Надо ещё выпить, - предлагаю я.
– Надо, - соглашается Сашка.
Мы отпрашиваемся у начштаба, - и отправляемся на рынок.
Саня сразу прётся к девушке-полукровке.
– Куда ты, Сань? У неё водки нет!
– смеюсь я.
Саня меня не слышит. Я думаю о том, что Саня сказал.
«Не буду об этом разговаривать» - решаю для себя. За раздумьями не замечаю, как покупаю водку. Понимаю то, что купил, уже отойдя от прилавка. Оборачиваюсь, - вроде, думаю, я денег много дал торговке, а сдачи она дала мало. Смотрю на торговку, она копошится в своём товаре.
«Чего я ей скажу?
– думаю.
– „Где моя сдача?“ А с чего сдача? Сколько я денег-то ей дал?»
Саня всё около девушки топчется. Смотрю на него и понимаю, что в том, как они стоят друг напротив друга, - Саня и торговка, - есть что-то неестественное.
Подхожу к ним и вижу: Саня уперто смотрит на девушку, в лицо ее. А она на него, и что-то говорит при этом, зло.
– Зачем вы приехали?
– спрашивает она Саню, когда я подхожу.
– Кто вас звал? Вы моих детей убили. Ваши дети будут наказаны за это.
– Пойдем, Санёк, - я тронул его за рукав.
На рыночке уже кто-то состроил столик, две лавочки рядом поставлены.
– Давай посидим здесь, покурим?
– предлагает он мне.
– Чего ты на неё смотрел?
Саня неопределенно машет рукой.
Подъезжает БТР. На броне сидят десанты.
– Здорово, парни!
– кричат нам с брони.
– Вы откуда?
– Со Святого Спаса!
– откликаюсь я.
Прямо на броне у десантов расстелен персидский ковёр. Весь затоптанный, в чёрных иероглифах берцовских подошв, но всё равно красивый. На башне - красный флаг, советский. Я любуюсь пацанами, их бэтээром, ковром, знаменем. Случайно цепляю взглядом торговку, на которую Саня смотрел.
– Саня, глянь, как она ненавидит, - говорю, откупоривая пузырь.
Торговка смотрит на БТР, глаза ее источают животное презрение. Так смотрит собака, сука, если ее ударишь в живот.
Саня не оборачивается. Ему больше не интересно на неё смотреть.
Десанты идут к прилавкам, но деньгами они явно не богаты. Смотрят на товары, держа руки в карманах.
На рынок подъезжают грузовичок и «козелок», с солдатиками - с пехотой. Грязная пацанва в замызганной форме. Они вообще не вылезают из машин, только жадно зарятся на пиво и консервы.
Пока десанты выглядывают товар на рынке, и лениво, но постепенно озлобляясь, торгуются с чеченками, их БТР начинает разворачиваться. Он плавно въезжает передними колесами в огромную лужу метрах в десяти от ворот нашей базы, я смотрю, как чёрные густые волны с шумом занимают сухие пространства вокруг дороги. Я опять перевожу взгляд на молодую торговку на другой стороне улочки и вижу, как в лицо ей бьют черные жесткие брызги. Санька летит со скамейки. Десанты крутят головами, кто-то присел и сдёргивает с плеча автомат. Раздаются длинные и какие-то далёкие автоматные очереди…
БТР наехал на мину в луже, вот что случилось. Кувыркаюсь с лавки, в ужасе оглядывая окрестность, - куда деть себя.
«Мамочка!
– зову я про себя женщину, которую не помню, - Куда мне спрятаться!»
Нет, это не дикий страх, это что-то другое, - некая ошпаренная суматошность.
Ползу куда-то в кусты, оборачиваюсь и вижу, что десанты вообще никуда не прячутся, а сидят на корточках возле БТРа. Некоторые даже курят. Обстрелянные пацаны, сразу видно. У БТРа одно колесо смотрит вбок, шина висит лохмотьями.
Солдатики повыпрыгивали из «козелка» и грузовичка, и, не теряя времени даром, тащат в машины пиво и консервы с прилавков. Торговки не сопротивляются, - спешно убирают под одежды лоточки с пришпилинным к черному бархату золотишком, - кольцами, серьгами, цепочками.
Очереди раздаются всё ближе. Такое ощущение, что сначала кто-то стрелял вверх (за горелыми постройками? или со стороны асфальтовой дороги?), после начал палить по-над головами, а теперь уже норовит проредить рыночек. Чеченские бабы, покидав в баулы оставшийся товар, побежали в сторону «хрущёвок». Девушка-полукровка, как-то уродливо хромая побежала за ними, оставив товар на прилавке. Потом передумала, вернулась. С ее лотка два солдатика сгребают пиво, засовывая банки за шиворот. Подбежав, она берет банку шпрот и бьёт ближайшего из солдат по лицу. Тот, весело взглянув на девушку, хватает ее за руку, - я жду, что он ее сейчас ударит или вывернет руку, - но солдат аккуратно и быстро извлекает из пальцев девушки шпроты и бегом возвращается к машине.
Глупо зыркаю по сторонам. Слышу, как меня окликают по имени, оборачиваюсь на голос так резко, что кажется, шея слетает с резьбы, - Семёныч, присел возле дороги, у поваленных прилавков. Рядом Вася Лебедев.
– Егор, давай на базу!
Я привстаю, но медлю. Семёныч подбегает ко мне, хватает меня чуть ли не за шиворот, толкает впереди себя:
– Давай, Егор, быстрей!
Подбегаю к БТРу, сажусь у колеса, с левой стороны, так чтоб меня не было видно с асфальтовой дороги. Десанты, почувствовав, что запахло палёным, сгрудились у БТРа, влезли под него, прямо в лужу. Стреляют куда-то, кто куда.