Патриций
Шрифт:
– Вы ее не обидите, бабушка?
– Там видно будет.
– Вы обещали.
– Хм!
Леди Кастерли не могла бы выбрать себе проводника удачнее: миссис Ноуэл всегда смотрела на Барбару с истинным удовольствием, как смотрит на женщину, полную радости жизни, та, кому судьба дала лишь доброе сердце, а в радости отказала.
Она пошла им навстречу, чуть склонив голову набок (в этой ее милой привычке не было ни капли жеманства), и остановилась в ожидании.
– У нас только что вышла стычка с быком, - непринужденно начала Барбара.
– Это моя бабушка, леди Кастерли.
Увидев такую прелестную женщину, леди Кастерли несколько изменила своей обычной властности и резкости. Она с первого взгляда поняла, что перед ней отнюдь не обыкновенная искательница приключений. Леди Кастерли достаточно хорошо знала свет, чтобы понимать, что происхождение нынче значит куда меньше, чем в дни ее молодости, женитьба на деньгах и та уже давно не новость, зато приятная наружность, умение себя держать, осведомленность в литературе, искусстве, музыке (а эта женщина, кажется, как раз из таких) нередко ценятся в обществе гораздо выше. Вот почему она была и насторожена и любезна.
– Доброе утро, - сказала она.
– Я о вас наслышана. Вы позволите немного отдохнуть у вас в саду? Ужасный негодник этот бык!
Так она говорила, но чувствовала себя неловко: без сомнения, эта женщина прекрасно понимает, зачем она пришла! Похоже, что эти ясные глаза видят ее насквозь; и хоть она что-то сочувственно бормочет в ответ, но, кажется, не верит ни в какого быка. Леди Кастерли стало совсем уж не по себе. И зачем Барбара упомянула этого мерзкого быка! Что ж, надо взять его за рога.
– Поди в трактир и найми для меня коляску, - обратилась она к Барбаре.
– Я скверно себя чувствую и не хочу возвращаться пешком.
Миссис Ноуэл предложила послать горничную, но леди Кастерли возразила:
– Нет-нет, моя внучка сама сходит.
Барбара удалилась с усмешкой на устах, а леди Кастерли, похлопав ладонью по деревянной скамье, сказала:
– Сядьте-ка, я хочу с вами поговорить.
Миссис Ноуэл повиновалась. И в ту же минуту леди Кастерли поняла, что ей предстоит на редкость трудная задача. Она-то думала, что встретит женщину, с которой можно будет не церемониться. А эта с ясными темными глазами и мягкой, изящной повадкой кажется такой доброжелательной - ей как будто можно бы сказать все, но, нет, не выходит! До чего неловкое положение! И вдруг она заметила, что миссис Ноуэл сидит очень прямо, - так же прямо, как она сама... даже прямее. Дурной знак... чрезвычайно дурной знак! Леди Кастерли поднесла к губам платок.
– Вы, должно быть, не верите, что на нас напал бык.
– Ну, что вы. Конечно, верю.
– Вот как! Но мне надо поговорить с вами о другом.
Лицо миссис Ноуэл дрогнуло, как может дрогнуть цветок, который вот-вот сорвут, и леди Кастерли снова поднесла платок к губам. И крепко-накрепко вытерла их, словно черпая в этом силы.
– Я старуха, - сказала она.
– Поэтому не обижайтесь, что бы я ни сказала.
Миссис Ноуэл молча, в упор смотрела на гостью; и леди Кастерли вдруг показалось, что перед нею уже не та женщина. Что было в этом обращенном к ней лице? Эти большие глаза, мягкие волосы... губы внезапно сжались так плотно, стали совсем тонкие, в ниточку... Странно, непонятно, но ей почудилось, что перед нею ребенок, которого больно обидели.
– Я совсем не хочу вас обижать, моя дорогая, - вырвалось у леди Кастерли.
– Вы, конечно, понимаете, речъ идет о моем внуке.
Но миссис Ноуэл словно бы и не слышала; и на помощь леди Кастерли пришла досада, которая тотчас овладевает стариками, когда они сталкиваются с чем-то неожиданным.
– Его имя, - сказала она, - постоянно связывают с вашим, и это ему очень вредит. А ведь вы, конечно же, не хотите ему зла.
Миссис Ноуэл покачала головой, и леди Кастерли продолжала:
– С того вечера, когда ваш друг мистер Куртье вывихнул ногу, чего только не говорят. Милтоун поступил крайне опрометчиво. Вам это тогда, должно быть, и в голову не пришло.
– Я не знала, что кому-нибудь есть до меня дело, - с нескрываемой горечью ответила миссис Ноуэл.
Леди Кастерли, не сдержавшись, досадливо отмахнулась.
– О господи! Всем на свете всегда дело до женщины без определенного положения. Живете вы одна, не вдова, - конечно же, вы всем мозолите глаза, да еще в деревне.
Миссис Ноуэл искоса посмотрела на нее долгим, ясным, холодным! взглядом, который, казалось, говорил: "Даже вам".
– Я не вправе рассчитывать на вашу откровенность, - продолжала леди Кастерли, - но если вы окружаете себя тайной, надо быть готовой к тому, что люди истолкуют это наихудшим образом. Мой внук - человек самых строгих правил. У него свой, особенный взгляд на вещи, а потому вам следовало быть вдвойне осторожной, чтобы не скомпрометировать его, да еще в такое важное для него время.
Миссис Ноуэл улыбнулась. В этой улыбке ничего нельзя было прочитать, и леди Кастерли испугалась: ей почудилась в душе этой женщины скрытая сила и даже коварство. Неужели она так и не раскроет свои карты? И леди Кастерли сказала резко:
– Ни о чем серьезном тут не может быть речи.
– Вы совершенно правы.
Именно это леди Кастерли и хотела услышать, но прозвучало это так, что смысл был отнюдь не ясен. Сама порою прибегая к иронии, леди Кастерли в других терпеть ее не могла. Женщинам этот род оружия должен быть запрещен! Но в нынешние времена женщины стали какие-то помешанные, даже добиваются права голоса, и никогда не знаешь, что у них на уме. Впрочем, эта как будто не из таких. Она очень женственна... очень... из тех женщин, которые только портят мужчин, без меры их балуя. И хотя леди Кастерли пришла сюда с твердым намерением все, решительно все разузнать и положить этому конец, она испытала немалое облегчение, увидев у калитки возвратившуюся Барбару.
– Я уже могу идти, - сказала она. И, поднявшись со скамьи, с насмешливым полупоклоном бросила миссис Ноуэл: - Благодарю за приют. Дай мне руку, детка.
Барбара подала ей руку и через плечо улыбнулась миссис Ноуэл, нота не ответила на улыбку; не двигаясь, она смотрела им вслед расширенными, потемневшими глазами.
Они шли по тропинке, и леди Кастерли молча разбиралась в своих чувствах.
– А как насчет коляски, бабушка?
– Какой коляски?
– Которую вы мне велели заказать.