Патроны не кончаются никогда, или Записки охотника на вампиров
Шрифт:
Он заклекотал, захихикал, засучил обрубками ног.
– Пашка! Секретарь! Ошибаешься, голубь! Это в ваше поганое время я Пашкой прикрываюсь! Но был и есть Скуратов-Бельский Григорий Лукьяныч! [13] Малюта Скуратов я! Слыхал о таком?
Ледяной холод пронизал меня. В российском нашем государстве что ни страница истории, так жуткая, что ни владыка, так с выкрутасами, но есть такие эпизоды и такие личности, что лучше их не вспоминать. Монстр, палач, взиравший на меня с кровожадным интересом, творил и видел страшное, громил Москву, Полтаву, Новгород, резал, вешал, жег, а еще смотрел
13
Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, он же – Малюта Скуратов, приближенный Ивана Грозного, тесть Бориса Годунова, один из организаторов опричного террора. Выдвинулся в 1569 г. как участник следствия и казни князя Владимира Андреевича Старицкого. Отличался зверской жестокостью. Задушил митрополита Филиппа. Зимой 1570 г. громил по велению царя Великий Новгород, топил, резал и жег новгородцев. Убит в бою в 1573 г.
Не хотелось мне об этом знать. Пусть простит магистр, что не разговорил я древнего урода, не пополнил досье Пал Палыча Чурикова, даже не выяснил, сколько ему лет – полтысячи или слегка поменьше. Не до того мне было. Я держал его на мушке, а оцарапанное плечо пухло и вздувалось как на дрожжах.
– Что молчишь, отец родной? – прохрипел вурдалак. – Ты ведь тайны пришел выпытывать, а? Так я их много знаю, много! Какую хошь? Где книжное хранилище батюшки Грозного и где его богатства? Кем Митька был, Лжедмитрием прозванный? Как Павла-царя убили и над телом его надругались? Как Гришку Распутина кончили? Ну, что тебе сказать? Чего ты хочешь?
– А ничего. Не нужны мне твои поганые тайны, – ответил я и снес ему башку.
Эхо выстрела еще не отзвучало, как я сбросил плащ, разорвал рубаху и обследовал свое плечо. На нем были три глубокие царапины. Кожа вокруг них вздулась и посинела, кровь сочилась медленно и вымывала гной, а вдобавок раны жгло, и жжение это становилось все сильнее. Будто гангрена меня поразила, странная такая, что развивается за пять минут и приводит к летальному исходу через десять.
Я откупорил флягу со святой водой, промыл царапины. Жжение стало слабее. Повторив эту процедуру дважды и убедившись, что кровотечение остановилось и гноя больше не видать, я накинул плащ и подошел к кровати. Там лежали останки Малютиной пассии и сам Малюта – без ног, без верхней половины черепа, зато с руками и при зубах. Я разглядел клыки и негромко присвистнул. Ну и зверюга! Далеко до него мамзель Дюпле, не говоря уж о Земском и Дзюбе! А другие первичные, коих я устаканил, те просто младенцы!
Вытащив из кармана ожерелье, я бросил его на труп Малюты. Жалко было расставаться с памятью о битвах и победах, но что поделаешь! Опасался я, что попадется оно Анне на глаза и вызовет печальные эмоции. Анна, надо думать, надолго у меня обосновалась. Ты этого хочешь?.. – спросил я себя, глядя на мертвых упырей. И так же беззвучно ответил: хочу.
Судьба! От нее, как известно, не уйдешь!
Я отступил к двери, достал огнемет и брызнул на постель и трупы струей пылающего фосфора. Огонь весело затрещал, запрыгал по простыням и подушкам, лизнул спинку кровати, попробовал
Проскользнув в лаз, я полным ходом двинулся к своему «жучку». Дела мои были тут закончены. Пусть я тайну не узнал, но сожалениями не терзался: жив, и на том спасибо! Ведь на всякого Забойщика найдется свой упырь, шустрый и самый последний, которого ни клинком, ни пулей не возьмешь, а раз не возьмешь, так проиграешь. Но хоть и лют был Григорий Лукьяныч, хоть и прыток, хоть и ядовит, а для меня – не тот упырь, не последний!
Я забрался в машину и пощупал плечо. Не болит, однако! То ли святая вода помогла, то ли заклятия Степана над нею, то ли собственный мой организм, удачная мутация. Не зря же мама меня десять месяцев носила!
Заурчал мотор, я двинулся с места, и в этот миг над Рублевкой всерьез разгорелось. Бухнуло, треснуло, пламя поднялось столбом, но тут же опало – должно быть, провалилась крыша вурдалачьего особняка. Все, что могло гореть, сейчас горело там, в колодце каменных стен, за металлическим забором. Завыла включенная кем-то сирена, и не проехал я и километра, как попался навстречу пожарный расчет, а за ним – целая колонна красных машин с цистернами, лесенками и бравыми молодцами в касках. Рублевка горит, спасай Рублевку!.. Подожги я Белый дом, они бы так быстро не появились.
Домой я приехал в пятом часу. Ведьмочка моя сидела, поджав ножки, на диване и казалась печальной. Встретила, правда, как положено – обняла, прижалась, стянула плащ и заохала, разглядев мое плечо. К счастью, опухоль исчезла и ранки уже затянулись.
– Не переживай. Останешься со мной, привыкнешь, – сказал я Анне, снимая кобуру с обрезом. Ласково погладил «шеффилд», поглядел на след вампирного клыка на полированном прикладе и произнес: – Встретились мы с Палычем, но разговор у нас не вышел. Очень уж он суетливый и нервный! И в результате… – Я пожал плечами. – В общем, приказал долго жить.
– Горевать по нему я не буду, – сказала Анна, но вдруг затряслась, спрятала лицо в ладони и разрыдалась.
– Что не так? – спросил я.
– Не вышло… врали всё… не вы-ышло, не вы-ышло!.. – Это уже не слезы были, а натуральный бабий вой.
– Очень даже вышло, – возразил я. – Вот Забойщик Дойч, живой и относительно целый, а пепел Чурикова летит сейчас по Третьей Кольцевой. Так что, милая, все получилось.
– Не получилось, нет! Ты не понимаешь! – Отняв от лица ладошки, она пробормотала: – Я… я голодна!
– Верю. Вечер скоро, пора бы проголодаться. – Я ткнул пальцем в вену на сгибе локтя. – Вот твой обед. Только не очень усердствуй.
– Нет! Не-ет!
Снова отчаянный тоскливый вопль. Потом она бросилась ко мне, обхватила за шею, прижалась щекой к щеке и, орошая меня слезами, зашептала:
– Петр, Петр, я ведь зачем к тебе пришла… я ведь пришла исцелиться… говорили девчонки… ну, такие же, как я… говорили, что поверье есть… стоит с Забойщиком ночь провести, и будешь как раньше… будешь не кровососом, человеком… Не получи-илось! Не-ет!