Патруль времени (сборник)
Шрифт:
Он направился к двери. Эрманарих расхохотался. Его раскатистый смех долго отдавался в ушах троих миротворцев.
1935 г.
Мы с Лори гуляли в Центральном парке. Природа с нетерпением ожидала весну. Кое-где по-прежнему лежал снег, но во многих местах из земли уже пробивалась зеленая трава. На деревьях и кустах набухали почки. Высотные здания сверкали, точно свежевымытые, а разрозненные облачка на голубом небе устроили своеобразную регату. Легкий мартовский морозец румянил щеки
Но мыслями я находился не здесь, а в той, давно минувшей зиме.
Лори сжала мою руку.
– Не надо, Карл.
Я понимал, что она старается, как может, разделить со мной мою боль.
– А что мне было делать? – отозвался я. – Я же говорил тебе, Тарасмунд попросил меня отправиться вместе с ними. Ответив отказом, как бы я мог потом спокойно спать?
– А сейчас ты спишь спокойно? О’кей, может, ничего страшного и не случилось. Но ты вмешался, ты пытался предотвратить конфликт.
– Блаженны несущие мир, как учили меня в воскресной школе.
– Столкновения не избежать. Оно описывается в доброй половине тех поэм и преданий, которые ты изучаешь.
Я пожал плечами.
– Поэмы, предания, – как отличить, где в них истина, а где вымысел? Да, истории известно, чем кончил Эрманарих. Но впрямь ли Сванхильд, Хатавульф и Солберн умерли той смертью, о которой повествует сага? Если что-либо подобное и произошло в действительности, а не является продуктом романтического воображения более поздней эпохи, впоследствии добросовестно записанным хронистом, то где доказательства того, что это произошло именно с ними? – Я прокашлялся. – Патруль охраняет время, а я устанавливаю подлинность событий, которые нуждаются в охране.
– Милый, милый, – вздохнула Лори, – ты принимаешь все слишком близко к сердцу, а потому чувства одерживают в тебе верх над здравым смыслом. Я думала – и думаю… Конечно, я не была там, но, быть может, благодаря такому стечению обстоятельств, вижу то, что ты… предпочитаешь не видеть. Все, о чем ты сообщал в своих докладах, свидетельствует: поступки людей определяются их неосознанным стремлением к одной-единственной, общей цели. Если бы тебе, как богу, суждено было убедить короля, ты бы убедил его. А так континуум воспротивился твоему вмешательству.
– Континуум – штука гибкая; какое значение имеют для него жизни нескольких варваров?
– Не притворяйся, Карл, ты все понимаешь. Меня мучает бессонница, я боюсь за тебя и не могу от страха заснуть. Ты совсем рядом с запретным. Может статься, ты уже перешагнул порог.
– Ерунда, временные линии подстроятся под изменение.
– Если бы было так, кому понадобился бы Патруль? Ты отдаешь себе отчет в том, чем рискуешь?
Отдаю ли? Да. Ключевые точки, или узлы, расположены там, где становится важным, какой гранью упадет игральная кость. И разглядеть их зачастую отнюдь не просто.
В памяти моей, словно утопленник на поверхность, всплыл подходящий пример, который приводил кадетам из моей эпохи инструктор в Академии.
Вторая мировая война имела серьезнейшие последствия. Прежде всего она позволила Советам подчинить себе половину Европы. Ядерное оружие было не в счет, поскольку оно не было связано с войной напрямую и все равно появилось бы где-то в те же годы. Военно-политическая ситуация породила события, которые оказали влияние на последующее развитие человечества в течение сотен и сотен лет, а из-за того что будущие столетия, естественно, обладали собственными ключевыми точками, влияние Второй мировой распространялось как бы волнообразно и бесконечно.
Тем не менее Уинстон Черчилль был прав, называя сражения 1939–1945 годов «ненужной войной». Да, к ее возникновению привела слабость западных демократий. Однако они продолжали бы мирно существовать, если бы к власти в Германии не пришли нацисты. А это политическое движение, поначалу малочисленное и презираемое, потом какое-то время преследовавшееся правительством Веймарской республики, не добилось бы успеха, не победило бы в стране Баха и Гете без Адольфа Гитлера. Отцом же Гитлера был Алоис Шикльгрубер, незаконнорожденный сын австрийского буржуа и его служанки…
Но если предотвратить их интрижку, что не представляет никакой сложности, то ход истории изменится коренным образом. Мир к 1935 году будет совершенно иным. Вполне возможно, в некотором отношении он будет лучше настоящего. Я могу вообразить, что люди так и не вышли в космос; впрочем, и в нашем мире до этого еще далеко. Но я не в силах поверить в то, что это изменение поможет осуществить какую-нибудь из множества романтических и социалистических утопий.
Ну да ладно. Если я как-то повлиял на римскую эпоху, то в ней я по-прежнему буду существовать, но, возвратившись в этот год, могу обнаружить, что моя цивилизация словно испарилась. И Лори со мной не будет…
– Я не рискую, – возразил я, возвратившись мысленно к разговору с Лори. – Начальство читает мои доклады, в которых все описано в подробностях, и наверняка одернет меня, если я вдруг сверну в сторону.
В подробностях? А разве нет? В докладах описываются все мои наблюдения и действия; я ничего не утаиваю, лишь избегаю проявлять свои чувства. Но по-моему, в Патруле не приветствуется публичное битье себя кулаком в грудь. К тому же никто не требовал от меня схоластической скрупулезности.
Я вздохнул.
– Послушай, – сказал я, – мне прекрасно известно, что я – обыкновенный филолог. Но там, где я могу помочь – не подвергая никого опасности, – я должен это сделать. Ты согласна?
– Ты верен себе, Карл.
Минуту-другую мы молчали. Потом она воскликнула:
– Ты хоть помнишь, что у тебя отпуск? А в отпуске людям положено отдыхать и наслаждаться жизнью. Я кое-что придумала. Сейчас расскажу, а ты не перебивай.
Я увидел в глазах Лори слезы и принялся смешить ее, надеясь вернуть то радостное возбуждение, которое зачем-то уступило место печали.