Патруль Времени. Щит Времени
Шрифт:
Выходя из комнаты, Лоренцо встретился взглядом с Вандой. Она не отводила глаз на протяжении нескольких секунд.
«Мэнс был прав: женщина, знающая эту эпоху, может оказаться очень полезна. Она может многое разузнать и подсказать план действий. Только… гожусь ли я на роль… роковой соблазнительницы?»
Почтительный слуга, указав, где сложены вещи, поинтересовался, все ли в порядке, и сказал, что горячую воду для ванны принесут по первому приказанию синьора и синьоры. В те времена люди отличались чистоплотностью, общественные бани совместного пользования были в порядке вещей.
В глубине комнаты стояла двуспальная кровать. Римские постоялые дворы и придорожные ночлежки разделялись на мужскую и женскую половины, где люди спали обнаженными вповалку.
Вольстрап, облизнув губы, уставился в сторону. Со второй или третьей попытки он вымолвил:
– Мадемуазель Тамберли, я забыл предупредить вас. Я, конечно, устроюсь на полу, а когда кто-то из нас будет принимать ванну…
Ванда рассмеялась.
– Извините, Эмиль, дружище, – ответила она. – И не беспокойтесь за меня. Я отвернусь, если хотите. Матрас довольно широкий. Мы спокойно уместимся на нем вдвоем.
«Спокойно?.. Могу ли я не беспокоиться, когда Мэнс работает в будущем этого неизведанного мира? – кольнула тревогой холодная мысль, затем чуть теплее: – Надо еще и о Лоренцо думать».
1245 год от Рождества Христова
На западе лежали предгорья Апеннинских гор, а у их подножия простиралась Апулийская равнина. Значительную ее часть занимали сельскохозяйственные угодья с белыми крапинками селений, сочной зеленью садов, наливающихся спелым золотом полей. Всюду виднелись широкие клинья лугов, участки, напоминающие прерии, с высокой, по-летнему темной травой, и частые перелески. Рощи были общинными, дети пасли там скотину и гусей, но дикие леса предназначались для императорской соколиной охоты.
Кавалькада императора следовала через один из таких заповедников, направляясь в Фоджу, его самый любимый город. Солнце бросало длинные желтые лучи на спины ездоков, а деревья – голубые тени, хотя воздух был еще теплый и напоенный запахами земли. Взору путников открылся вид на крепостные стены, бойницы, башни, шпили города; стекло и позолота слепили глаза. Далеко по окрестностям разносился громкий звон церковных колоколов, возвещающих вечерю.
Умиротворенный настрой Эверарда исчез при воспоминании о битве, случившейся неподалеку отсюда. Но мертвые солдаты Рожера лежат в прошлом, с того дня уж минул век и еще восемь лет. Только Эверард и Карел Новак остались с тех пор в живых и помнили боль сражения.
Эверард мысленно вернулся к неотложным делам. Ни Фридрих (Фредерик, Фридерикус, Федериго – в зависимости от того, в какой части его обширных владений вы находились), ни его свита не обращали внимания на призыв к молитве. Знатные персоны оживленно болтали; и люди, и кони чувствовали усталость от долгих часов, проведенных на воздухе. Крохотные колокольчики озорно перекликались на путах соколов, которые сидели под колпаками на запястьях охотников. В охоте участвовали и дамы в масках, берегущих нежность лица; кроме того, маски придавали флирту особую пикантность.
– Ну что, Мунан, – произнес император, – как тебе охота в Сицилии?
Говорил он в учтиво-непринужденной манере, на немецком, точнее, нижнефранконском диалекте немецкого языка, который был знаком его гостям. Из всех других языков они могли говорить только на латыни с отдельными итальянскими фразами, которые исландец выучил по пути.
Эверард припомнил, что «Сицилия» означала не просто остров, но и Реньо, южную часть материковой Италии, границы которой очертил мечом Рожер II в прошлом веке.
– Бесподобно, ваша светлость, – ответил он осторожно. Такое обращение к сильным мира сего было наиболее распространенным по эту сторону от Китая. – Хотя, конечно, все поняли, что у нас на родине мы не занимаемся соколиной охотой. Однако ваши люди слишком хорошо воспитаны, чтобы смеяться над неудачами. Да и на материке мне доводилось охотиться только на оленя.
– Ах, пусть этим занимаются развратные любители псовой охоты, – усмехнулся Фридрих. Он использовал латинское слово, поэтому сумел добавить каламбур: – Я имею в виду тех, кто гоняется за животными с рогами. Другая дичь слишком хороша для них, а потому рога можно было увидеть у кого угодно. – Затем серьезным тоном добавил: – Но соколиная охота – это не просто развлечение, а высокое искусство и наука.
– Я слышал о книге вашей светлости, посвященной этому предмету, и надеюсь прочитать ее.
– Велю, чтобы тебе преподнесли экземпляр. – Фридрих взглянул на гренландского сокола, сидевшего на его руке. – Если ты сумел доставить мне такую птицу через море в столь прекрасном состоянии, значит у тебя врожденный дар, который непозволительно загубить. Ты должен тренироваться.
– Ваша светлость хвалит меня не по моим заслугам. Я опасался, что птица окажется хуже здешних.
– Да, сокола надо еще подучить. Это доставит мне удовольствие, если время позволит.
Эверард обратил внимание на то, что Фридрих не сослался на Бога, как обычно делали средневековые люди.
На самом деле сокола доставили с ранчо Патруля в Северной Америке до индейского переселения. Соколы были отменным подарком, способным расположить к себе, во многие времена и во многих странах – при условии, что его преподносили персоне соответствующего ранга. Эверарду пришлось заботиться о птице только по пути с того места на холме, где они с Новаком приземлились на темпороллере.
Эверард невольно оглянулся назад, на запад. Джек Холл ждал его в лощине, куда редко захаживали люди. Радиосигнал достигнет его мгновенно. И неважно, что он появился на людях. Эту историю Патруль не должен охранять, она подлежала уничтожению.
Если только удастся… Да, они могли это сделать без особых трудов – слово здесь, действие там, – но каковы будут последствия? Следовало сохранять максимальную бдительность. Лучше с дьяволом, которого хоть немного знаешь, – пока не выяснишь, откуда он взялся.