Шрифт:
Они поженились по любви. Рауль Хихена был уверен, что самое надежное место в мире – родительский дом, но Андреа, его жена, сказала: чтобы навсегда сберечь их любовь, надо жить одним. Он не хотел ей перечить и решил уехать из родной провинции, устраиваться на свой страх и риск. Через одного родственника, связанного с виноторговлей, ему удалось стать посредником по продаже вин; он забрал из банка все сбережения и вместе с женой отправился в Буэнос-Айрес. Там Рауль задумал сразу же купить дом – отчасти чтобы порадовать жену, а отчасти чтобы со смыслом поместить капитал: в те времена считалось, что деньги, ушедшие на оплату квартир и пансионов, пропадают
В конце концов дом перевесил, ибо его явные недостатки таили в себе столь же неоспоримые достоинства. Вид на железнодорожные пути отнюдь не радовал глаз, все время слышался грохот поездов, даже полы дрожали – к этому предстояло привыкнуть; однако эти неудобства, если рассматривать их беспристрастно, словно несли в себе шифрованное послание, сообщавшее покупателю о важной истине: дорога в центр и обратно для вас не составит труда. Запущенность дома тоже оборачивалась выгодной стороной: несомненно, что цена за изрядный участок земли, лежащий в прекрасном районе столицы, окажется вполне умеренной.
Андреа позволила себя убедить; она больше не вспоминала о каретном сарае, думала только, как привести в порядок огромный дом.
– Мы отделаем лишь часть здания, – объясняла она, – но эту часть изменим полностью. Там не останется ни следа от прежних обитателей. Поди знай, какие флюиды веют в доме.
Хотя они устроились в трех комнатах, а остальные закрыли, денег ушло немало. Жилые комнаты получились очень милыми, но само существование других – пустых и закрытых – удручало молодую женщину. Рауль и тут нашел выход.
– Я понимаю твое состояние, – сказал он. – Мы точно живем в доме, полном привидений. Я придумал, что надо сделать. Давай на какое-то время сдадим эти комнаты жильцам. Главное, что в доме больше не будет пустых помещений, к тому же мы восполним затраты.
Они перенесли свои вещи наверх, а низ решили сдавать. Андреа смирилась. Они уже не будут одни, но жить вместе с чужими, случайными людьми – совсем не то, что жить с родственниками, которые считают себя вправе руководить и высказывать свое мнение по любому поводу. Следуя непрерывным указаниям мужа, Андреа вела хозяйство очень экономно. Вскоре они стали получать изрядную прибыль. Дело было не только в предприимчивости и аккуратности Рауля; Андреа восхитительно обставила комнаты, оказалась удивительной хозяйкой и кухаркой и – что, пожалуй, самое главное – отличалась редким обаянием; мягкая, молодая, красивая, она пленяла всех; характер у нее был ровный, она никогда не жаловалась, только иной раз упрекала мужа:
– Ты слишком надолго оставляешь меня одну.
Когда Рауль выполнит обещание и бросит виноторговлю, им не придется больше разлучаться по вечерам. Хотя особой нужды в комиссионных не было – пансион приносил неплохой доход, – Раулю было жаль отказываться от них, потому что
Первым жильцом оказался Атилио Галимберти, «наш галантный Галимберти», как метко называл его другой постоялец, по фамилии Хертц. Довольно молодой, приятной наружности, Галимберти работал в магазине, дважды в неделю играл в теннис, судя по всему, имел немалый вес в профсоюзе и пользовался в квартале славой донжуана («Это настоящий дамский лев», – иронизировал Хертц). Андреа не могла простить Галимберти, что, украшая комнату фотографиями своих поклонниц, он перепортил стены гвоздями.
Виновный по этому поводу замечал:
– Все женщины одинаковы. Хозяйке обидно, что нет ее фотографий.
Рауль, со своей стороны, предупреждал ее:
– Не позволяй ни жильцам, ни кому-либо другому взять над тобой верх. Этот мир делится на пауков и мух. Постараемся же быть пауками, а не мухами.
– Какой ужас! – восклицала Андреа.
Вскоре в пансионе появился доктор Мансилья, широкоплечий человек с темной кожей и обвислыми усами, типичный креол с виду; он заявлял, что он врач – прежде занимался траволечением, – и решительно отрицал тезис о том, что атом – предел всему. Его девизом было «Всегда можно сделать еще один шаг», и потому он ежедневно садился на поезд и отправлялся в Турдеру, где брал уроки у йога, гадавшего на картах, толковавшего сны и предсказывавшего будущее.
Были еще жильцы, которые быстро сменяли друг друга и заслужили у постоянных обитателей прозвание перелетных ласточек.
Холодным сентябрьским утром в доме появилась сеньорита Элена Якоба Криг в сопровождении пуделька; она восседала в кресле на колесах, которое толкал какой-то юнец. Не позвонив, юнец ввез кресло в прихожую, повернулся и ушел, бросив дверь открытой. Больше его в квартале никогда не видели. У сеньориты были светлые волосы, голубые странные, тесно посаженные глаза, розовая кожа, большой слюнявый рот: красные губы все время двигались, приоткрывая неровные зубы; голландка по национальности, разбитая параличом, лет шестидесяти с лишком, она зарабатывала на жизнь переводами.
Рауль был вынужден обратиться к Элене Якобе Криг со следующими словами:
– Мне неприятно отказывать вам, сеньорита, но, согласитесь, я отвечаю за порядок в доме, а собака – животное негигиеничное и портит имущество.
– Если вы имеете в виду Хосефину, – ответила сеньорита Криг, – то вы ошибаетесь. Вам не придется жаловаться. Чтобы успокоить вас, я сейчас проделаю опыт.
Она посмотрела на собачку Хосефину. Почти тотчас животное встало на задние лапки и весело прошагало за дверь; потом вернулось.
– Как вы этого добились? – восхищенно спросил Рауль.
Элена Якоба обратила к нему свои тесно посаженные глаза, такие твердые и в то же время нежные, и улыбнулась слюнявым ртом. Помолчав, она ответила:
– Терпением. Поверите ли, поначалу собачка меня не любила. Поначалу никто меня не любит. Но постепенно я сумела покорить ее сердце. Ты что-то нашла во мне, верно, Хосефина?
Рауль быстро прикинул, что неприятно отказывать в приюте парализованной старухе, а с другой стороны, если он примет ее, хлопот у него значительно прибавится. Он отвел для новых жильцов комнату внизу, установив за нее особую плату.